Купец из Смирны, грек Леонидис, в доме которого Анций, плененный Эросом, умудрился некогда позабыть обо всем на свете, сколотил приличное состояние и перебрался в Апамею. Город, расположенный южнее Антиохии, пользовался особой благорасположенностью Рима - здесь по соображениям государственных мужей и при щедрой поддержке сената выросла колония из числа ветеранов-легионеров, честно послуживших Августу и римскому народу. Семьи ветеранов жили в добротных домах, не платили налогов и получали заслуженную военную пенсию, которой им хватало на вполне безбедную жизнь. В городе возводились храмы, строились рынки, театры, бани, гимнасии, водопроводы, площади украшались статуями Богов и героев, политических и общественных деятелей, повсюду били затейливые фонтаны и конечно же власти позаботились о главном развлечении для своих верных граждан - в центре города возвышалась каменная чаша амфитеатра.

Другую, не менее значительную общину в Апамее, составляли вездесущие греки, поселившееся тут задолго до римлян и встретившие их нашествие без всякого воодушевления - вступать в споры с бывшими рубаками было неосмотрительно и небезопасно, а потому смирившиеся греки отводили душу в бесконечных философских диспутах. Однако, некоторые из них - домовладельцы, банкиры, священнослужители и прочие видные горожане не устранялись от городского управления, занимая в герусии* почетные места и удостаиваясь различных чиновничьих должностей.

С течением времени рассудительность римлян и чувственность греков, соединившись, явили замечательный плод согласия, напоминая довольную друг другом семейную пару, позволяющую себе редкие и безопасные перебранки по незначительным поводам.

Тем не менее, греки не упускали случая укрепить свою общину за счет разбогатевших соплеменников, приманивая их высокими должностями в городском совете. Леонидису предложили возглавить гетерию* и вступить в торг с римлянами по поводу переустройства и обновления центральной улицы Апамеи: поклонники изящного искусства - греки не скрывали зависти, которую они испытывали по отношению к жителям близлежащей Антиохии, где главная широкая, как река, улица протягивалась в длину на тридцать три стадии* , вдоль по обе стороны стояли трех-пятиэтажные дома из массивных каменных блоков, а над всеми этими грандиозными постройками, защищая прохожих от зноя и дождя, тянулась крытая коллонада. Еще более самолюбие азартных греков было задето царем Иудеи, не пожалевшем средств и вымостившем одну из болотистых улиц Антиохии длиной в двадцать стадий гладким мрамором и, по примеру главной, укрытой от непогоды навесной коллонадой.

Согласие между греками и римлянами было нарушено - каждая община пыталась взвалить основную часть предстоящих расходов друг на друга и в этой ситуации эллины смотрели на Леонидиса с определенной надеждой - существовал слух, что купец сумел угодить самому Августу, снабжая римскую армию во время военной компании качественной древесиной для строительства кораблей, что отчасти соответствовало истине. Однако, это была не вся правда. Леонидис, по праву, считался лучшим приобретением Анция в его секретном деле; о нем и его старании на этом поприще действительно знал Август, вознамерившийся покончить с расстратчиками государственной казны и взяточниками и рассчитывающий на успех при помощи именно таких людей - преданных, пусть и не без собственной корысти, Риму. Невознагражденная преданность, как безответная любовь, ищет утешения на стороне. Несколько чиновников в Смирне, благодаря верному глазу Леонидиса, поплатились своими должностями и теперь вынуждены были прозябать в Лугудуне* - суровая Галлия хорошее место для ссыльных.

Леонидис поселился в роскошном доме, занялся общественной деятельностью; наезжал в Антиохию, где его без высокомерия принимали во дворце наместника; отправлял письма в Рим, пользуясь привилегиями чиновников* ; сам получал огромное количество корреспонденции, принимал визитеров. И никто не сумел бы отличить в его приемной просителя из греческой колонии от тайного гостя, прибывшего с разоблачительными сведениями из какой-нибудь отдаленной провинции.

При срочных обстоятельствах Леонидис всегда мог связаться с Анцием Валерием, для чего специально содержалась цепочка курьеров.

Когда Анций убедился в правоте слов Птоломея и увидел Александра живым и невредимым, хотя и заметно изможденным, он принял решение побывать в Трахонитиде и лично оценить обстановку. Под благовидным предлогом он отказался присутствовать на свадьбе Аристовула и Вереники, припомнив, что об этом событии еще в Риме говорил Николай Дамасский, как о деле решенном. Настроение Ирода переменилось, судя по всему он был рад тому, что все закончилось благополучно и ему не пришлось обагрять руки кровью собственного сына. Уличные страсти поутихли, спало напряжение во дворце и, пожалуй, выражение некоторого замешательства сохранялось лишь на лицах Дориды и Антипатра.

Накануне отъезда Анций навестил брадобрея Трифона и сказал, что через месяц, в крайнем случае, два он будет в Египте и если за это время прибудет курьер, то его следует направить в Александрию к известному ему человеку, распространяться о котором чревато губительными последствиями. Считай первой добродетелью умение обуздывать язык, напомнил он. Впрочем, этого можно было и не делать - Трифон умел держать язык за зубами, особенно, когда речь шла о его собственной и несомненной выгоде. Многодетный отец мечтал перебраться в Рим, где на левом берегу Тибра без излишних треволнений жили иудеи, справляли свои обряды и безбоязненно строили молитвенные дома. Еврейские поселения образовывались по всему Востоку - в Египте, в Парфии, в Понте, в Вифинии, в Мизии, в Каппадокии, в Галатии, во Фракии; появлялись общины в Африке, и даже в Дальней и Ближней Испании.

Облачившись в одежду кочевника пробирался Анций по аравийской пустыне, присоединялся к караванам, ночевал в нищих селениях, останавливался в опаленных солнцем желтых городах, говорил с людьми, наблюдал и запоминал. В Трахонитиде он увидел собственными глазами наемников Силлая, в основном это были троглодиты и нумибийцы. Возле одного лагеря чуть было не столкнулся нос к носу с Гнеем Пизоном, но тот конечно не смог признать, закутанного в черный плащ, с повязкой на лице, Анция.

На окраине Александрии, в ветхом шалаше базарного попрошайки, Анция дожидался Герпаисий и сам хозяин убогого жилища, сообщивший с порога о том, что с неделю тому назад его навестил курьер и передал условную дощечку для римлянина. На дощечке был изображен круг и это означало, что Леонидис раздобыл какие-то исключительные сведения. Впрочем, как выяснилось, Герпаисий тоже явился на встречу не с пустыми руками. Сменивший Петрония наместник Элий Галл, осторожный и хитрый, как Одиссей, с примерной регулярностью, преимущественно под покровом темноты, а египетские ночи черны, как владения Тартара* , загружает легкие суда папирусом и отправляет надежным перекупщикам.

Сообщение о незаконных сделках с папирусом не принесло должного удовлетворения. Кто хочет дожить до старости, тот должен выбирать врагов по силам. Но разочарования своего Анций не обнаружил, Герпаисия поблагодарил и вручил ему серебряный жетон, специально изготовленный в монетном дворе на Капитолийском холме по велению Августа. По предъявлению этого жетона банкир в Мемфисе, дотошный римлянин, выдаст Герпаисию кругленькую сумму и без лишних расспросов. Банкир - человек скурпулезный, исполнительный да и вряд ли забудет когда-нибудь, что по гроб жизни обязан Анцию: занимал он в свое время должность куратора в Никомедии да обмишурился - бухнул казенные деньги на ветер и приготовился обреченно следовать в ссылку. На счастье оказался поблизости Анций, разобрался во всем, заступился и о дальнейшей судьбе его, не без своих видов, похлопотал и вот вместо неуютной Галлии поехал вчерашний обвиняемый в Мемфис, горьким опытом наученный дотошности и строгости, когда дело касалось государственной казны.