— Зачем вам фонарик?

— Это безопаснее, чем свечи.

Грифф прислонился к двери, сложил руки на груди и усмехнулся очень сексуально и несколько загадочно.

— Не хотите сказать мне правду?

— Предлагаю забыть о наших разногласиях. Фонарик мне нужен для того, чтобы добраться домой через задний двор. Мы же не хотим, чтобы кто-то увидел, как я выхожу из вашего кабинета. Начнутся разговоры, а нам это ни к чему. Кажется, вы говорили, что важна конфиденциальность при проведении порученного мне расследования? Или я ошибаюсь?

Где же этот чертов фотоаппарат? Шарлотта расстегнула верхнюю пуговицу на блузке. Может, кокетливо склонить голову ей и не по силам, но даже она не сможет завалить трюк с расстегиванием блузки. И пока она будет строить Гриффу глазки, можно поискать теми же глазами камеру. Все ради дела, разумеется.

Грифф протяжно вздохнул и провел рукой по волосам.

— Ты появляешься тогда, когда я меньше всего этого жду.

Она могла бы сказать ему то же самое.

Он выключил свет, и комната погрузилась во мрак. Снаружи доносился лишь мелодичный звон приборов и тихий шум голосов засидевшихся за ужином гостей. И еще были слышны шаги Гриффа по ковру — чувственные, многообещающие. Что именно они обещали? Вдруг он споткнется о фотоаппарат? А что, если он задушит ее, чтобы заставить молчать о Джейден? Но ведь она о Джейден ничего не знает, да и Грифф не похож на душителя. Видит Бог, пора бросать эту чертову работу: существуют и более простые способы заработать деньги!

Грифф включил настольную лампу, и теплый золотистый свет залил полированную столешницу вишневого дерева.

— Ты здесь, конечно, не ради меня, но сейчас у меня нет настроения спорить.

И именно в тот момент, когда Шарлотта собралась ему возразить, настоять на том, что она здесь как раз из-за него, из-за них, ради того, чтобы они были вместе, потому что не может больше сопротивляться влечению, Грифф прикоснулся губами к ее губам и превратил эту бессовестную ложь в самую что ни есть настоящую правду. Как некстати! Зачем ей такая правда? Если ей что и нужно, так это найти фотоаппарат. Куда же он запропастился? Скорей бы покончить со всем этим: с Джейден, с Гриффом — и начать спокойную, размеренную жизнь.

Все верно, но только никто не умел целоваться так, как Грифф Пэриш, и каждый раз, как губы их соприкасались, Шарлотта вспоминала об этом. Никто не умел обнять ее так, как обнимал он. С ним, и только с ним она взмывала до небес в собственных глазах. Он один обладал чудесной способностью заставить Шарлотту ощутить себя особенной, любимой и защищенной. А после пережитого ею пару минут назад панического ужаса это ощущение защищенности, ощущение, что тебя оберегают, было так кстати. Ноги ее стали ватными, она уронила фонарик на пол и обвила руками шею Гриффа. От него пахло бренди и всем тем, от чего становится тепло и хорошо. Но ведь он мерзкий слизняк, не забыла? Слизняк! Он играл с ней, играет и… и… Но Грифф уже устроился между ее ногами и, накрыв ладонями ее ягодицы, прижимал ближе к себе, обвивая языком ее язык.

— У тебя очень чистый стол. — Шарлотта старалась думать о чем-то помимо поцелуя, своих ног и его ладоней на ее попке. — Всегда готов к действию?

— Я тут работаю. — Глаза у Гриффа были черные, одного цвета со смокингом, и губы его снова накрыли ее губы. — Мне нравится, что ты носишь юбки.

— А мне нравится, что ты их не носишь. — Ладно, мозги у нее явно перегрелись. Это просто констатация факта.

— Ты знаешь, в чем наша проблема? — Нащупав губами нежное местечко у нее за ухом, он дышал ей в шею, и внутренности у Шарлотты перешли в жидкую фазу.

— Какой длины список ты намерен огласить?

Губы Гриффа, прижатые к ее горячей коже, растянулись в улыбке.

— Мы — ты и я — хотим угодить нашим друзьям и близким. Мы хотим сохранить мир в своих семьях, потому что нашим родителям приходилось нелегко. Они думали в первую очередь о нас, хотели для нас лучшего, и теперь мы чувствуем себя обязанными думать прежде всего о них. Но иногда, — губы его прижались к ее губам, и она задрожала всем телом, — иногда чувство долга ослабевает. Иногда возникает желание пренебречь чувством долга и попытаться выяснить, чего же хотим мы сами. — Он посмотрел ей в глаза. — Чего ты на самом деле хочешь, Шарлотта Дешон?

Мозг ее хотел найти фотоаппарат, гордость хотела стукнуть Гриффа по голове за то, что он ее использует, но тело ее хотело секса. И, пребывая в объятиях Гриффа, тело одержало верх.

— Надо было тебе здесь поставить диван.

Он провел руками по ее спине, а потом взял в ладони ее лицо.

— Возможно, если мы все же решим быть вместе, ничего хорошего из этого не выйдет.

Вместе? Вместе! Он поцеловал ее так крепко, словно поставил клеймо, словно заявил на нее права, объявил, что она принадлежит ему. По крайней мере на этот момент. Господи, вместе! Грифф снял фрак и бросил его на стул, затем снял галстук. Накрахмаленная белая сорочка была расстегнута у ворота. Какая у него крепкая шея. Прекрасная шея!

Во рту у Шарлотты пересохло, когда он принялся расстегивать ее блузку, неторопливо, пуговицу за пуговицей, и пальцы у него были не нежными и гладкими, как у холеного плейбоя, а мозолистыми и заскорузлыми, как у работяги. На фаланге указательного пальца левой руки имелся шрам. Грифф прикоснулся к ее ключице, к ложбинке на груди, к мягкой плоти, задержался там.

— Не хочешь расстегнуть мою рубашку, чтобы я знал и о твоем желании?

Шарлотта принялась расстегивать пуговицы на его рубашке. Только это были не пуговицы, а такие маленькие запонки, которые-мужчины носят по официальным поводам. Она протолкнула одну запонку сквозь петельку, потом вторую, и тут он расстегнул ее бюстгальтер. Шарлотта едва не сползла на пол.

— У тебя здорово получается. Много практикуешься?

Грифф заглянул в ее глаза. Взгляд его был глубоким и пристальным.

— Все дело в стимуле. Я так долго хотел тебя, Шарлотта. С тех самых пор, как узнал, что такое хотеть девушку. Ты была той самой девушкой.

Шарлотта с трудом справилась с третьей запонкой и положила ее на стол, рядом с двумя предыдущими. Она уставилась на грудь Гриффа, крепкую, широкую грудь, окропленную черными курчавыми волосками и покрытую золотистым загаром. Если она еще раз посмотрит ему в глаза, то вспыхнет огнем. Но когда он накрыл ладонями ее грудь, она все равно вспыхнула. Закрыв глаза, Шарлотта прижалась лбом к его подбородку. Руки ее лежали на его бицепсах. Она чувствовала его тепло и слышала, как бьется его сердце.

— Я… я не могу. Я не вижу эти пуговицы. У меня развилась слепота на почве секса. Ты меня с ума сводишь. Неужели я была той самой девушкой?

Грифф поцеловал ее в макушку.

— Да. — Голос у него дрожал, и руки тоже немного дрожали, и Шарлотта почувствовала себя лучше. Он тоже полыхал огнем, как и она, и все это были не просто слова. Он говорил то, что думал. Пальцы его пришли на помощь ее пальцам, и рубашка распахнулась.

— Ты понимаешь, как на самом деле все это неправильно? Я на тебя работаю, а что касается наших семей, то по сравнению с ними те, из «Ромео и Джульетты», просто лучшие друзья.

— Возможно, после того как мы это сделаем, — он провел подушечкой большого пальца по ее левому соску, — мы покончим друг с другом, во всяком случае, в этом смысле. Это все равно, как взойти на Эверест. Покорить вершину и дальше жить как ни в чем не бывало.

— То есть потом, когда мы будем видеться, мы уже не будем думать о… о сексе, как я сейчас, с первого же момента, как ты вошел в кабинет. С поцелуем это не сработало.

— С каким поцелуем? — Грифф погладил ее второй сосок.

— С тем, в каретном доме, который, как я думала, утолит мое страстное желание.

Он приподнял ее лицо за подбородок и посмотрел в глаза. Затем усмехнулся, глаза его озорно блеснули. Приятная передышка после жаркой вспышки.

— Ты тосковала по мне? Смотрела на меня и думала о сексе?

И иногда о слизняках.

— Половина населения Саванны смотрит на тебя и думает о сексе. Вторая половина — мужчины, но, вероятно, даже у некоторых из них при виде тебя возникают те же мысли.