Мохнатая шапка острова таинственной чернотой вздымается над озером. Светлана о чём-то задумалась и посмотрела на небо. Звёздный бисер, блистая дрожащими ледяными искрами, рассыпан от края до края небосвода.

— А кем ты хочешь стать? — спрашивает его Светлана.

Лодка, плавно покачиваясь на невидимых волнах, подплывает к острову.

— Я стану архитектором, — с шестнадцатилетней серьёзностью произносит Евгений. — Я буду строить города. Хочешь, я построю город для тебя? Это будет самый необычный город на Земле! В непроходимой тайге, в неприступных болотах, в далёкой горной долине, где-нибудь на Алтае или в Саянах будет воздвигнут этот город! С нуля, на ровном месте. Там, где сейчас бегают стаи диких животных, где вместо дорог — лесные тропинки, вырастут высоченные дома из бетона, стали и стекла. Для их проектировки я приглашу всех фантастов планеты. Площадки под строительство каждого объекта — там, где строится здание, там и вырубается лес, и ни одного деревца больше. Представляешь, современный, выстроенный в каком-нибудь марсианском стиле, дом, а вокруг живая, нетронутая природа. Выглянула утром ранним в окно, а там горы, реки, леса! Мохнатая лапа векового кедра лежит на подоконнике. На крышах домов — зимние сады и парки. Дорог в обычном смысле не будет! Всё передвижение людей по городу поверх деревьев — между зданиями будут протянуты стальные рельсы, и на них в подвесном состоянии будут ездить воздушные трамваи! А на космических спутниках, орбита которых будет высчитана так, чтобы их вращение предусматривало прохождение именно над этой географической точкой Земли, будут установлены мощные солнечные отражатели! И днём, и ночью в городе будет светло и тепло! Я назову этот город Светлоград!

— А как туда добираться, вертолётом? — интересуется Света тем, как попасть в город, построенный в её честь.

— Нет, другими летательными аппаратами, — отвечает Евгений, зная о том, что к моменту появления города его мечты, вертолёты уже окажутся примитивным воплощением конструкторской мысли. Продуктом прогресса вчерашнего дня.

Они тихо, будто стараясь не разбудить неведомых обитателей безлюдного острова, сходят на берег. Берёзовая рощица в глубине острова, белея, заметно выделяется из окружающей темноты. Дух языческой сказки живёт в ней… Первый поцелуй… И новое дыхание… Первые клятвы в вечной любви…

Евгений смотрел на коробку, пронизывая её взглядом. Может быть, в какой-то момент она станет прозрачной, и всё-таки удастся разглядеть, что в ней? Может быть, есть ещё шанс?

Евгений последний раз оглядел вагон. На секунду он остановил свой взгляд на девушке, сидевшей справа наискосок в противоположной стороне вагона. "И ты красавица, прощай", — сказал про себя Евгений.

"…надо молиться где же те слова эти молитвы которые остановят это безумие смерть смерть что за ней может быть иной мир и не надо так его бояться а если нет темнота распад забвение жизнь только на этой земле со всеми признаками счастья и умереть исчезнуть в бездне во мраке…".

Память вырвала лишь одну строчку из когда-то известных молитв. Почему-то это были строки из Корана. Из его погребальной суры…

Вдруг в потоке сознания отчётливо возник образ родителей Евгения. Они стоят у его могилы. Он никогда не видел их такими постаревшими. Они не плачут, прошли годы после его гибели, их глаза были бесцветны…

— Господи! Какие у тебя седые волосы, мама… — попытался вслух воскликнуть Евгений, но не смог. Тугие спазмы сдавили горло. Резкая судорога пробежала по лицу, и на глазах появились слёзы.

Стук колёс всё сильнее и громче отдавался в мозгу, вынуждая с замиранием вслушиваться в их ритм. Постепенно эти стуки уже не сливались друг с другом, каждый из них начинал звучать отчётливее, отдаваясь железным эхом. Удары десятков молотов рассылали стальной звон набата. Промежутки между ударами становились длиннее и тише. Начинался мерный, затухающий отсчёт последних ритмов жизни. Казалось, время сейчас остановится, и мгновение до взрыва превратится в ненавистную ватную тишину…

— Станция "Александровский сад", конечная, — голос, показавшийся Евгению неестественным, вернул его к реальности. — Уважаемые пассажиры, при выходе из поезда не забывайте свои вещи.

На прежнем месте коробки уже не было. Она, покачиваясь в нескольких сантиметрах от пола, проплывала перед взором Евгения к выходу. Чья-то костлявая рука с пигментными веснушками держала её за бечёвку.

— Проклятая старуха! — срывая голос, заорал Евгений и бросился к выходу.

Каждый раз, когда Элла собиралась ехать на Казанский вокзал встречать посылку от мамы, её настроение портилось уже накануне. Она ненавидела это огромное, архитектурно вычурное сооружение, с его высоченными колонными залами, многочисленными, длинными подземными переходами, безликими, вечно мрачными перронами. Пыльные окна, грязные и облупленные стены, загаженные птицами карнизы и своды — видеть все эти признаки запустения с той же регулярностью, с какой Элле приходилось бывать на Казанском вокзале, уже не было сил. К тому же, ощущение царящей здесь разрухи возрастало из-за недавно начавшегося ремонта. Ей казалось, что даже типичные вокзальные запахи, одинаково неприятные на всех железнодорожных станциях, здесь были особенно невыносимыми.

Но она ненавидела этот вокзал ещё и потому, что он всегда молчаливо напоминал ей о её провинциальном происхождении, о её прошлом, а главное — о сегодняшнем её положении. Казанский вокзал заставлял Эллу не только не забывать, что она "немосквичка", но именно здесь память её возвращала к обидам, ошибкам и неудачам, пережитым в Москве. Со времени её приезда в столицу все её планы на жизнь настолько были искажены, что уже ничего из ранее задуманного, казавшегося таким легко достижимым, воплотить в действительность было нельзя.

Элла смотрела на отражение своего лица в окне вагона. Печальные глаза стремительно скользили по стене тоннеля метро. Грусть и усталость после бессонной ночи ничуть не исчезли, ни после крепкого кофе перед выходом из дома, ни после попадания в утреннюю суету пассажиров подземки.

Сколько ещё придётся продолжать обманывать маму? Ведь надежды на то, что всё скоро получится, уже не осталось. А этот обман не может затягиваться до бесконечности. Знать бы тогда, когда всё это ещё только начиналось, когда это казалось необходимым, даже невинным, что всё это окажется зря!

… Прощальный школьный звонок, выпускной бал, билет на поезд и учащённое биение сердца при сдаче документов в приёмную комиссию Московского медицинского института остались для Эллы самым счастливым воспоминанием из прожитой жизни. Тогда казалось, что вот-вот — и желания из своих девичьих грёз можно будет потрогать руками.

Несмотря на то, что Элла сдала вступительные экзамены совсем неплохо, в институт она не поступила, не пройдя по конкурсу. Но мысли о возвращении домой она даже не допускала, ведь её долгое ожидание момента навсегда расстаться с провинцией и начать счастливую и кипучую жизнь в столице, истекло.

Собравшись с духом, Элла позвонила маме и "обрадовала успешным зачислением в институт", хотя в действительности подала документы в медицинское училище. "Ничего, — успокаивала себя Элла, — через год всё равно поступлю".

С тех пор прошло шесть лет. Лихие девяностые годы. События настолько стремительно сменяли друг друга, что в памяти остались только мелькания впечатлений, вращавшихся в каком-то внутреннем калейдоскопе воспоминаний. Разочарования и унижения непрерывно, только меняясь местами, чередовались в том круговороте жизни, в котором оказалась Элла в эти годы в Москве.

У Глеба Тимофеевича было всё. Квартира с евроремонтом, иномарка и загородный дом, где преимущественно проживала его жена с двумя детьми. Чувствовать Элле себя полной хозяйкой приходилось только в квартире. Но она мечтала о большем.