Анни дочитала; ненадолго воцарилась тишина.

— Как может музыка остановить солнце? — спросил Эрик. — А «истинный бог»? Боги — неправда. Только в древних легендах. Бог — возвеличенный человек. Этот мир очень странный. Предания, которые лгут, песни без музыки, строчки, не доходящие до конца страницы.

— Угощайтесь кофе, — предложила Анни.

Он добавил в напиток молока и сахара и провозгласил, что кофе хороший.

— Мне нравится поэзия. Такая разновидность заклинания, верно? Очень мощная. Поэзия управляет силой?

— Силой? — Анни опять ощутила растерянность.

Эрик подался вперед, разом посерьезнев.

— Вам нужно заклинание, — сообщил он Анни. — Много заклинаний. Я прийти вам сказать, что Натан в великой опасности. Но вы не волноваться. Я помогать ему.

— В какой опасности? — спросила Анни. — Почему? — У нее были кое-какие собственные опасения насчет Натана, и все же она никак не могла взять в толк, почему вдруг их разделяет этот незнакомец.

— Гномоны, — сказал Эрик. — Из моего мира. Они преследуют его в лесу. Не имеют плоти, невидимые, очень плохие. Перемещаются между мирами. Но вы не волноваться. Вы позаботьтесь о нем, а я искать что-нибудь, чтобы помочь.

— Кто такие гномоны? — В голосе Анни звенела пустота.

— Я объясню. Они невидимые, сводят с ума. Я прийти вас предупредить. Скажите Натану не задерживаться до темноты. Не ходить в лес вечером.

— Он не будет, — пообещала Анни. Сердце у нее похолодело.

Они…

Эрик быстро допил кофе, хотя тот был очень горячим.

— Хотеть купить книгу. Но мало денег. Только на еду.

— Я могу дать вам что-нибудь поесть…

— Не сейчас. Должен идти. Искать в лесу сильферим.

Анни не имела ни малейшего представления о том, что такое силъферим, однако поняла: Эрику он очень нужен.

— Возьмите, — сказала она, вручая ему книгу.

Он покачал головой.

— Нет денег.

— Подарок.

И вдруг незнакомец улыбнулся — широкая открытая улыбка озарила его лицо.

— Здесь очень добрые люди. Спасибо.

Кивнул, будто поклонился.

— Да пребудет с тобой сила.

И ушел.

— Господи милосердный, — еле слышно пробормотала Анни. — Сила? Да ведь он говорил о… магии. Интересно, сколько магии в Мали?

Разумеется, теперь она точно знала, что Эрик не из Мали. Во всяком случае, не из той Мали, что в Африке. «Нужно сводить его к Бартелми. Он знает все на свете. Он знает о них…»

Анни прокрутила в памяти предупреждение незнакомца и очень постаралась не испугаться.

Ровена Торн была в задней комнатке своего антикварного магазинчика в Чиззлдауне, когда раздался звонок дверного колокольчика. Помощница отлучилась пообедать, потому хозяйка вышла сама и, подбоченившись, остановилась, давая потенциальному покупателю возможность оглядеться. Обычно в антикварных магазинах царят полумрак и беспорядок, Ровена же предпочитала совсем иной стиль: полы из сосны, светлые стены, акцент на пространстве и свете. Так было проще сосредоточить взгляд клиента на товаре. Полумраку и беспорядку пришлось довольствоваться чуланом. Однако посетитель едва ли удостоил взглядом всевозможные предметы, столь завлекательно расставленные вокруг.

— Я ищу миссис Торн, — сообщил он. У посетителя был легкий акцент — вероятно, немецкий.

— Я и есть миссис Торн, — отозвалась хозяйка.

— Меня зовут Дитер фон Гумбольдт. Возможно, ваш знакомый из «Сотбис» упоминал мое имя.

Она кивнула, распрямляя плечи, поднимаясь — морально и физически — навстречу брошенному вызову.

— Вы тот самый граф фон Гумбольдт. Ваш прадед — человек, присвоивший мою чашу. При довольно гнусных обстоятельствах… Впрочем, вряд ли это ваша вина.

Но поскольку в тоне Ровены не было и намека на возможное прощение, визитер ответил ей сухим «благодарю». На вид графу было лет тридцать с чем-то, хотя определить однозначно Ровена затруднялась: посетитель относился к той категории мужчин, что выглядят на средний возраст, начиная с двадцати пяти, и никогда кардинально не меняются. Волосяной покров постепенно отступал с широкого пространства лба, подобно волне при отливе, сквозь стекла дорогих очков глаза казались меньше, чем на самом деле; губы, и без того от природы тонкие, были плотно сжаты. Что же до остального, то граф оказался довольно широкоплеч и предпочитал одежду консервативного покроя. Если бы не легкий акцент, его английский был бы безупречен.

— Мне сообщили, что вы заявили о своем праве на владение чашей.

— Вам следовало бы знать наверняка: об этом писали несколько газет.

— Я не всегда верю тому, что пишут в газетах, — терпеливо объяснил фон Гумбольдт. — Надеюсь, вы извините меня за столь неожиданный визит без предварительного письменного уведомления или телефонного звонка. Я пожелал встретиться с вами лично и выяснить, какова ваша позиция в данном деле.

— Все предельно просто и понятно, — сказала Ровена. — Чаша принадлежала моей семье веками, возможно, тысячелетиями. На каком-то этапе на продажу ее был наложен официальный письменный запрет, утерянный в последующие годы; однако теперь он в моих руках. Его наличие свидетельствует о незаконности первоначальной продажи. Понятия не имею, как обстоят дела с правами вашего прадеда, да это и не мое дело; только парень, от которого чаша перешла к нему, никогда не имел на нее прав. Из его семейки тоже найдутся претенденты?

— К сожалению, да. Несколько кузенов и кузин, эмигрировавших в Америку. Со мной связывались их представители. Видите ли, я ни в чем не обвиняю ни их, ни вас. Я также не уверен, на чьей стороне правда в данном деле. Возможно, ваш предок действовал незаконно, продавая чашу; тем не менее и покупатель наверняка не был поставлен в известность о существовании запрета, и вряд ли можно возложить всю ответственность лишь на него. Кроме того, здесь присутствует некий моральный аспект. Исходя из современных этических норм, мой дед поступил предосудительно; но ведь он руководствовался принципами той эпохи. Он воспринимал чашу как законную военную добычу. Эта идея не исчерпала себя по сей день: к примеру, я склонен предположить, что американцы намереваются обогатиться за счет послевоенного переустройства Ирака.

— Вам незачем оправдывать передо мной вашего деда. — Ровена пожала плечами. — Хотя, возможно, придется сделать это в суде.

— Вот мы и добрались до сути вопроса, — сказал фон Гумбольдт. — Судебные тяжбы могут затянуться и дорого стоить всем сторонам. Я надеялся, что мы найдем способ разрешить возникший конфликт, не прибегая к помощи правосудия.

— И как же? — спросила Ровена без обиняков. Она-то в душе ничуть не сомневалась, что такого пути не найти, ибо сама твердо намеревалась заполучить чашу. Однако теперь ей стало интересно выслушать мнение графа.

— Существует несколько возможностей, — подчеркнуто неопределенно заговорил собеседник. — Многое зависит, прошу прощения, от настойчивости предъявляемых претензий — ваших и Алекса Бирнбаума. Мы должны быть откровенны друг с другом и делиться данными.

Ровена цинично улыбнулась. Заметив это, граф перешел к делу:

— Тем не менее я мог бы предложить возможность разделить добычу. Можно продать чашу, а вырученные деньги распределить между теми, кто имеет на нее наиболее весомые права.