«В армии сидели… люди, связанные между собой едиными контрреволюционными целями и задачами… Сила нашей партии, нашего великого народа, рабочего класса так велики, что эта сволочь только между собой болтала, разговаривала… шушукалась и готовилась к чему–то, не смея по–настоящему двинуться. Она дви нулась один раз, в 1934 году, 1 декабря они убили… т. Кирова.

…Они бросили пробный шар, они думали на этом прощупать силу сопротивляемости партии и силу ненависти народа к себе»60, — Ворошилов, предваряя выступление Сталина не пожалел красок.

Обычно лаконичный вождь на Военном совете выступил на редкость развернуто:

«Это военно–политический заговор. Это собственноручное сочинение германского рейхсвера. Я думаю, эти люди являются марионетками и куклами в руках рейхсвера. Рейхсвер хочет, чтобы у нас был заговор, и эти господа взялись за заговор. Рейхсвер хочет, чтобы эти господа систематически доставляли им военные секреты, и эти господа сообщали им военные секреты. Рейхсвер хочет, чтобы существующее правительство было снято, перебито, и они взялись за это дело, но не удалось. Рейхсвер хотел, чтобы в случае войны было все готово, чтобы армия перешла к вредительству с тем, чтобы армия не была готова к обороне, этого хотел рейхсвер, и они это дело готовили. Это агентура, руководящее ядро военно–политического заговора в СССР, состоящее из 10 патентованных шпиков и 3 патентованных подстрекателей шпионов. Это агентура германского рейхсвера. Вот основное. Заговор этот имеет, стало быть, не столько внутреннюю почву, сколько внешние условия, не столько политику по внутренней линии в нашей стране, сколько политику германского рейхсвера. Хотели из СССР сделать вторую Испанию и нашли себе и завербовали шпиков, орудовавших в этом деле. Вот обстановка»61.

Слово вождя — императив, руководство к действию.

И кто будет обращать внимание на мелочи, например, на то, что Сталин упрямо называет гитлеровские вооруженные силы — вермахт — рейхсвером. Между тем, оговорка симптоматична: «заговорщики» контактировали именно с рейхсвером, при президенте Гинденбурге, до прихода Гитлера к власти — выполняя стратегически военные задачи Советского Союза. Они же настаивали на сворачивании контактов с Германией после 1933 года Сталин сознательно подменял понятия.

Копии протоколов допросов арестованных, отпечатанные на машинке, приносили лично Сталину, внимательно следившему за ходом процесса. С Тухачевским у следствия то и дело возникали проблемы. Он «всполохами» пытался говорить правду, а не выбитый на допросах текст. Иногда обвинители оказывались неготовыми к его импровизациям.

Но чаще — «возвращали» подсудимого к сценарию. И тогда на страницах допросов возникал кафкианский смысловой абсурд.

«Подсудимый Тухачевский. Со времени гражданской войны я считал своим долгом работать на пользу советского государства,

был верным членом партии, но у меня были определенные, я бы не сказал политические колебания, а колебания личного, персонального порядка, связанные с моим служебным положением…

Я всегда, во всех случаях выступал против Троцкого. Когда бывала дискуссия, точно так же выступал против правых. Я, будучи начальником штаба РККА… отстаивал максимальное капиталовложение в дело военной промышленности и т. д. Так что я на правых позициях не стоял. И в дальнейшем, находясь в Ленинградском военном округе, я всегда отстаивал максимальное развитие Красной Армии, ее техническое развитие, ее реконструкцию, развитие ее частей…

Председатель. Вы утверждаете, что к антисоветской деятельности примкнули с 1932 года? А ваша шпионская деятельность — ее вы не считаете антисоветской? Она началась гораздо раньше.

Подсудимый Тухачевский. Я не знаю, можно ли было считать ее шпионской… Я сообщил фон Цюллеру данные… о дислокации войск в пограничных округах… Книжку — дислокацию войск за границей можно купить в магазине…

Председатель. Я хочу выяснить, все о Вашей антисоветской контр–революционной деятельности. Еще в 1925 г. Вы были связаны с Цюллером и Домбалем и были одновременно агентом и польской и германской разведок. Ведь Вы же знали, что имеете дело не с просто любопытным, а с офицером иностранной разведки.

Обвиняемый Тухачевский. Совершенно правильно. Я повторяю — не хочу смягчать свои показания. Я только хочу объяснить, что в то время у нас с немцами завязывались тесные отношения.

У нас был один общий противник — Польша, в этом смысле были и в дальнейшем, как я уже говорил, разговоры с генералом Адамс. С генералом Адамс мы говорили о наших общих задачах в войне против Польши, при этом германскими офицерами вспоми нался опыт 1920 года, говорилось, что германское правительство тогда не выступило против Польши.

Я опять повторяю, что это можно квалифицировать и должно квалифицировать как шпионскую деятельность.

Председательствующий товарищ Ульрих. Ваше заявление о том. Что у Вас был один противник — Польша, опровергается Вашим же заявлением о том, что Вы одновременно были связаны с германскими офицерами и с польским офицером–шпионом Домбалем.

Подсудимый Тухачевский. Я не знал,что Домбаль — польский шпион. Домбаль был принят в Советский Союз как член парламента, который выступал за поражение польской армии и за призыв в Красную Армию при вступлении ее в Варшаву. Под этим углом зрения было и мое знакомство с ним и встречи. Я знал его как члена ЦК Польской компартии. О шпионской деятельности я не знал…»62 На подобные реплики даже не обращали внимания.

«Председатель. Какие цели Вы преследовали, информируя германских офицеров о мероприятиях Красной армии?

Тухачевский. Это вытекало из наших разговоров о совместных задачах по поражению Польши. До прихода Гитлера к власти у нас были тесные отношения с Германским генеральным штабом…

Председатель. Как организован был центр военной организации, по чьей директиве и какие задачи это центр ставил?

Тухачевский. Центр составился, развиваясь, неодновременно.

В центр входили помимо меня — Гамарник, Каменев С. С, Уборевич, Якир, Фельдман, Эйдеман, затем Примаков и Корк. Центр не выбирался, но названная группа наиболее часто встречалась.

Председатель. С какого года принимал участие в этом центре Гамарник?

Тухачевский. С 1934 г.

Вопрос. Чем Вы объясняете, что в Ваших показаниях фамилия Гамарника сначала не упоминалась?

Тухачевский. Я сначала не все показывал следствию, о чем я сказал. В дальнейшем я показывал все…

Председатель. Какие были взаимоотношения внутри центра между Вами и Гамарником? Вы считались руководителем?

Тухачевский. Я был по западным делам, Гамарник по восточным.

Председатель. Значит, Вы были руководителем организации по западному театру военных действий. Но кто чей признавал авторитет?

Вы Гамарника или Гамарник Ваш?

Тухачевский. Я бы сказал, что здесь было как бы двоецентрие.

Председатель. Вы считаете себя руководителем центра? Это проходит красной нитью по всем показаниям.

Тухачевский. Гамарник вступил центр позже, но авторитет его был выше, чем у меня»63.

А в другой реальности, по–своему не менее запредельной, в то же время продолжалось заседание Военного совета.

3 июня.

«Буденный. Тухачевского вот я как знаю. В операциях под Ростовом, уже после потрясения Деникина, мы с Климент Ефремовичем видели, что неправильно используют 1–ю конную армию. Подняли скандал, что конармия, которая расколола фронт Деникина, здесь на Батайских болотах гибнет. Подняли скандал против Шорина командующего. Вместо Шорина приехал Тухачевский. Отсюда я и знаю Тухачевского.

…Тухачевский дает директиву окружить Деникина в Ейске, как будто Деникин сидит со своим войском в Ейске. Для этого бросают конармию через Богаевскую. Мы не подчинились этой директиве…

Деникин отступает, бежит. Таким образом, меня и К. Е. нужно было расстрелять за то, что мы не выполнили приказа командующего фронтом, разбили противника не согласно его приказа в Ейском округе, а разбили его там, где нужно. Но противник разбит, а раз противник разбит, то победителей не судят.