– Ты просидела с ним полдня. Почему ты его не остановила?! Теперь мне придется всю жизнь смотреть на эту хрень у него на плече!

– Всю жизнь?

– Ну или сколько-нибудь. Ты должна была ему помешать.

– Мне редко выпадает шанс поглазеть на стонущего брата.

– Он отказывается ее сводить.

– Конечно, он же только что ее наколол.

– Это месть, Иззи?

– Нет. Это не просто месть, черт подери. Я не остановила его, потому что: а) когда мама увидит наколку, у нее случится истерика и б) Дэвид хотел доказать, что любит тебя. Он мог бы и просто признаться в любви, но ты не представляешь, сколько раз он говорил это другим женщинам. А Пафф – самое наглядное доказательство.

Петра хотела еще позлиться. Она и в самом деле ненавидела эту татуировку. Но я была права, и мы сменили тему.

– Оливия все еще следит за тобой? – спросила Петра.

– Круглосуточно, семь дней в неделю. Можно мне взять твою машину?

– У меня ее нет.

– А где она?

– У Дэвида.

– Почему?

– Потому что твой папа взял у него машину.

– Почему?

– Потому что ты выбила фары на отцовской.

Я ушла от Петры в блондинистом парике и огромной армейской куртке, которую кто-то забыл в салоне. С тем же успехом я могла надеть иллюминатор на спину. Мама сразу же меня заметила и, пока я шла к машине, забросала вопросами. Мне ничего не оставалось, кроме как измотать ее. Загвоздка была в том, что я и сама нуждалась в отдыхе. Последний раз я смогла нормально поспать у Дэниела в офисе. Значит, туда и поедем.

Миссис Санчес была не рада меня видеть. Зато она обрадовалась, когда я сказала, что подожду Дэниела в свободном кабинете, а не в приемной. Старушка любезно отметила, что светлые волосы не соответствуют моему характеру. Из-за усталости я даже не поняла намека. Просто легла в стоматологическое кресло и отключилась.

Примерно через два часа меня разбудил Дэниел.

– Надо поговорить, – сказал он.

Я еще толком не проснулась, но у меня тут же сработал рефлекс на эти слова – в последнее время я слышала их слишком часто. Дэниел хотел не поговорить о наших отношениях, а положить им конец.

– О нет! – воскликнула я и встала.

– Что такое?

– Мне пора бежать!

– Куда?

– Куда-нибудь!

– Изабелл, нам надо поговорить.

– Мне не надо.

– Значит, мне надо.

– Нет.

– Да.

– Тебе только кажется, что да, а на самом деле нет.

– Сядь.

– Нет.

– Да.

– Ни за что.

– Мы должны поговорить.

– Я только что проснулась.

– И?..

– Ты не можешь бросить меня сразу после сна.

– Почему?

– Потому что тогда я буду всю оставшуюся жизнь ассоциировать дневной сон с нашим расставанием.

По правде говоря, разрыв был неизбежен с того дня, когда мы покупали липовый кокаин. Дэниел задался вопросом, сколько подобных спектаклей ждет его в будущем. Если я могу так поступать с родными, то и с ним смогу. Для Кастильо любовь означала доверие и уважение, у Спеллманов все было куда запутанней.

Дэниел вышел за мной из офиса, бормоча что-то про мои вечные отговорки.

На улице стоял черный блестящий «мерседес» Дэвида, а к нему прислонялся отец, делая вид, что ему плевать на старость, ведь у него есть эта потрясная тачка. По крайней мере, прохожие думали именно так. Печально, что Альберт гордился вовсе не собой, а сыном, у которого была эта потрясная тачка и который мог одолжить ее отцу, если вдруг старшая дочь выбьет фары на двух-трех семейных авто. Однако печальней всего было другое: папа искренне полагал, что если он сядет за руль дорогой и красивой тачки сына, старшая дочь не осмелится ее громить. Да, это было печальней всего.

Отец дружелюбно помахал Дэниелу, но тот еще не простил моих родителей и только хило улыбнулся в ответ. Потом заметил мою расколоченную фару.

– Изабелл, ты знаешь, что у тебя задняя фара разбита?

– Да.

– Что произошло?

Я открыла багажник и достала молоток. Прежде чем отец успел среагировать, я выбила переднюю фару на машине Дэвида.

– Вот что.

Отец разочарованно покачал головой. Дэниел пришел в ужас:

– Зачем ты это сделала, Изабелл?!

– Затем, что он разбил мой задний свет.

– А он зачем это сделал?

Отец подошел ближе и все объяснил:

– Когда следишь за кем-нибудь ночью, проще держать в поле зрения машину с одной задней фарой.

– Тогда почему она разбила вам переднюю?

– Тут две причины, – сказал папа. – Во-первых, потому что она спятила от злости и теперь хочет нам отомстить. Во-вторых, потому что так ей видно, слежу я за ней или нет.

– И долго это будет продолжаться? – спросил Дэниел отца.

– Сколько понадобится, – ответил тот и сел обратно в машину.

Отрешенного выражения на лице Дэниела я не заметила, потому что уже продумывала план бегства. Я села в машину и завела двигатель. Сон должен был обострить мои чувства, но в глубине души я прекрасно понимала: чтобы уйти от отца, придется приложить нечеловеческие усилия. Вполне возможно, что это мне не по зубам.

Я проскочила сквозь запруженный бульвар Уэст-Портал и свернула на Оушен-авеню, которая вскоре заметно освободилась. Отец всю дорогу ехал прямо за мной. За шесть лет работы в полиции и двадцать лет частных расследований папа успел попрактиковаться в погонях. Он настигал куда более ловких и бесшабашных водителей, чем я, и знал, что я не стану рисковать своей или его жизнью, поэтому наша гонка была скорее похожа на светскую беседу, нежели на настоящее преследование.

Зазвонил мой мобильный.

– Я могу ездить за тобой хоть весь день, милая.

– Я тоже.

– Изабелл, скажи мне, как все уладить.

– Прекрати за мной следить.

– А ты прекрати бежать.

– Ты первый.

– Нет, ты.

– Кажется, мы зашли в тупик, – сказала я и повесила трубку.

Делая петли, я поехала обратно по жилым улицам района Ричмонд – мимо меня проплывали одинаковые милые домики с белыми заборчиками. Отец ехал за мной, не понимая, что я больше не пытаюсь от него оторваться. Вернее, я придумала способ попроще.

Я остановилась неподалеку от бульвара Джиари в переулке, где парковка практически невозможна из-за обилия домов на две-три семьи. Однако я нашла разрешенное место в двух кварталах от бара, заперла машину и пошла мимо отца к пивной. Тот опустил стекло и крикнул мне вдогонку:

– Куда ты?

– В «Свинью и свисток».

– Зачем?

– Хочу напиться.

И я зашагала дальше, зная, что он клюнет. Отец припарковался в неразрешенном месте, выложил на приборную доску свой старый полицейский значок и пошел за мной.

Он купил нам по первой кружке пива, затем по второй и по третьей. Четвертую я купила вопреки его бурным протестам. Мы с папой потихоньку накачивались, забыв ненадолго о нашей игре в кошки-мышки. Даже нормально поговорили:

– Ну как у вас дела со стоматологом?

– У него есть имя.

– Как у вас дела с Дэниелом Кастильо, доктором стоматологии?

– Хорошо.

– Иззи, когда мы сможем нормально поговорить?

– Когда ты прекратишь собирать сведения.

– Ладно, тогда я начну. Возможно, дядя Рэй ляжет в реабилитационный центр.

– Какова вероятность?

– Процентов десять.

– Стало быть, вероятность его выздоровления равна одному проценту, – заметила я.

– Да уж, ты права, – немного запинаясь, согласился папа.

– Кто-нибудь объяснил это Рэй? Если она до конца жизни собирается читать дяде мораль, то надо поговорить с ней о целесообразности действий.

– Мы уже поговорили.

– И все-таки я приятно удивлена, что дядя Рэй хотя бы допустил возможность реабилитации.

– Мы знаем, что покупка наркотиков – липа.

– Откуда?

– Зубные врачи – фиговые актеры, это во-первых. А во-вторых, я дал Рэй «Райс Крисписс» среди недели и сказал, что если она проболтается, то может съесть всю коробку. Она и проболталась.

– Вашей низости нет предела.