Рэй опустила глаза и пробормотала:

– Даже не верится, что я хотела спасти тебе жизнь.

– Чай! – прощебетал Кристофер, возвращаясь из кухни с подносом чашек и печенья.

Дэниел восхитился его старым фарфором и заметил, что чувствует себя очень комфортно. Он был рад, что больше не надо притворяться «плохим». Я несколько часов подряд уговаривала его принять участие в этом спектакле. Дело было не столько в наркотиках, сколько в том, что мы вовлекаем ребенка в аферу с применением белого порошка и незаряженных пистолетов. Однако три часа спустя Дэниел сдался – только чтобы отомстить моим родителям.

Игра Лена и Кристофера затмила даже их чудесный фарфор. Надо сказать, что если бы они убрали из комнаты дорогой кожаный диван, антикварный кофейный столик и стильные коврики, то все равно рука профессионального декоратора чувствовалась бы повсюду – рука щедрой и богатой матери Криса. Будь Рэй внимательнее, она бы заметила, что коллекция ди-ви-ди-дисков состоит в основном из сумасшедших комедий годов эдак 40-х и «киноправды». Она бы поняла, что редкий постер с Сидни Пуатье (кадр из фильма «Меня зовут мистер Тиббс») слегка неуместен в наркоманском притоне. Но Рэй не знала, на что надо обращать внимание. Она увидела белый порошок и черных людей, которых так часто показывают в клипах рэп-исполнителей, и клюнула на мою удочку.

– Я хочу домой, – сказала она.

Но я еще не закончила. Рэй не могла вернуться с пустыми руками.

– Допивай шоколад и начнем снимать.

В машине сестричка смотрела отснятый материал, а у Дэниела случилось легкое нервное расстройство, как будто на него только сейчас снизошло прозрение.

Напомнив Рэй, что он не плохой и что у нее на самом деле три кариеса, Дэниел сказал:

– Это была самая детская выходка за всю мою жизнь.

– За все детство? – ответила я раздраженно. – Если уж соглашаешься участвовать в липовой покупке наркотиков, то не надо потом жаловаться.

Нас перебила Рэй:

– Я все-таки не понимаю, зачем вы это устроили.

– Мама с папой установили прослушку в моей комнате. Это чересчур. Если они хотят вмешиваться в мою личную жизнь, то пусть найдут то, что искали. И только попробуй им проболтаться. У меня на тебя целая гора компромата – хватит на годовой домашний арест. Усекла?

Всю оставшуюся дорогу Рэй молчала, побив свой прежний рекорд на шесть минут.

Наутро сестричка показала родителям домашнее видео. Она раздала всем поп-корн и пригласила дядю Рэя, потом сунула диск в плейер и встала перед телевизором. В качестве предисловия к фильму она процитировала наш с Дэниелом телефонный разговор про наркотики. Рэй рассказала, как спряталась под задним сиденьем машины и, когда мы зашли в «наркопритон», начала снимать.

Она включила запись и села на пол. Со словами «Хватит жрать!» забрала у дяди поп-корн.

Мама сидела в оцепенении, едва дыша. На двадцатидюймовом экране шло немое кино Рэй: я нагнулась, лезвием сформировала дорожку, взяла трубочку и…

– Вот Иззи нюхает кокаин, – пояснила сестричка для слепых.

Первой реакцией мамы было уберечь младшую дочь от этого ужаса.

– Рэй, тебе нельзя это смотреть, – сказала она.

– Ничего, что я это снимала? – возразила та.

Спектакль был лишь ответной мерой на преступные действия родителей. Увы, я не смогла правильно предсказать их реакцию. Сразу после просмотра домашнего видео они установили за мной круглосуточную слежку, которая прекратилась лишь тогда, когда им стало не до меня.

Нарочитая отчужденность Стоуна сменяется явной насмешкой. Его челюсть слегка подрагивает, когда он смотрит в блокнот.

– Я знаю, о чем вы думаете, – говорю я.

Стоун делает глоток кофе и отводит глаза.

– Вряд ли.

Он прав. Обычно я могу легко догадаться, о чем думают люди, но с инспектором это не проходит, и я теряю самообладание. Надо срочно установить над Стоуном контроль.

– Вы женаты, инспектор?

– Нет.

– Разведены?

– Сегодня я вас допрашиваю, а не наоборот.

– Почему вас бросила жена?

– Изабелл, этот прием стар как мир.

– То есть она вас не бросала?

– Прекратите, пожалуйста. – Стоун говорит так искренне, что я замолкаю. А потом задаю вопрос, который вертелся у меня на языке с самого начала допроса.

– Что вам рассказали обо мне родители?

– Это так важно?

– Да.

Просмотрев записи, Стоун отвечает:

– Мне известно, что раньше вы разбрасывали мусор по округе. Также я все знаю про наркотики, алкоголь, про Соседские Дозоры в вашу честь, про несколько случаев вандализма (виновников так и нашли) и про то, что у вас нет постоянного парня. Продолжать?

– А что-нибудь хорошее они сказали?

– Говорят, теперь вы стали намного лучше, – отмечает инспектор, пытаясь скрыть снисходительный тон.

– Думаете, это я во всем виновата?

– Почему же? Я пока даже не знаю, что произошло.

Имя Джерома Франклина я взяла не с потолка. Если верить Одри Гейл, учительнице Эндрю, почти все школьники покупали наркотики у него. Но в старших классах его криминальная жизнь закончилась. Теперь он консультант по финансовым вопросам, живет в Сан-Диего, Калифорния. Когда я рассказала Джерому о цели своего звонка и объяснила, что не стану разоблачать «ошибки его молодости», он согласился помочь, но, увы, ничего нового не сообщил: Эндрю покуривал травку. И все.

Семейку Сноу и шерифа Ларсона я проверила досконально, поэтому переключилась на другого подозрительного типа. Пора было навестить Хэнка Фарбера, дядю Ларсона и его единственное алиби. Я позвонила Хэнку (ни в коем случае не Генри) и назначила встречу на следующий день.

Примерно половину пути мама сидела у меня на хвосте, но потом я сделала запрещенный поворот на сто восемьдесят градусов, и она отстала, не осмелившись его повторить.

Ровно в 10.45 я постучала в дверь старого дома в Тендерлойне. Открывший мне мужчина был слегка пьян, эдакая версия дедушки для совершеннолетних. Обычно такие типы – завсегдатаи ипподромов и стрип-клубов, любители сигар. Но Хэнк, подозреваю, травился сигаретами.

– Так, так, так, кто к нам пришел? – сказал он, открыв дверь и осмотрев меня с головы до ног.

Неряшливый хозяин дома пригласил меня внутрь и усадил на тридцатилетний клетчатый диван, от которого кожа шелушилась даже под одеждой. Сам Хэнк сел напротив меня, прикурил сигарету и радостно улыбнулся, как будто у него брали интервью для пафосного шоу вроде «Мисс Америка», а не расспрашивали о пропавшем без вести мальчике.

– Мистер Фарбер…

– Зовите меня Хэнк, – предложил он и подмигнул.

– Вы хорошо помните 18 июля 1995 года?

– Э-э… давненько это было.

– Но вы ведь помните?

– Слабо, – признался он.

– В ту ночь пропал Эндрю Сноу.

– Ах да! Жалко парнишку.

– Чем вы занимались в тот вечер?

– Кажется, ко мне приезжал племянничек, Грег. Ему тогда было лет семнадцать.

– В его визите было что-нибудь необычное?

– Нет. Он ходил на концерт.

– Какой?

– Не помню. Да и не знаю, что нынешняя молодежь слушает.

– А когда Грег пришел домой?

– Около одиннадцати.

– Он приехал на машине или на автобусе?

– Кажется, на машине.

– Чья это была машина? Ваша или его собственная?

– Моя, потом он ее выкупил.

– Когда?

– Ну, примерно в то время.

– В день исчезновения Эндрю Сноу?

– Нет. Через несколько недель. Но он и до этого ее водил. Кажется.

– Что за машина?

– «Тойота-камри».

– Цвет и год производства вспомните?

– Белая, 1988-й.