Невероятный прыжок через мою голову, и По приземлился на грудь охранника. Всем весом на несчастного обрушился! Цукер бросился спасать ситуацию.

— Оставь его, брат! — рявкнул он, вцепившись в По. — Оставь! Пусть Господь его судит! Пусть Бог разбирается!

На секунду я подумал о том, чтобы сбежать. Да, так было бы проще и безопаснее. Но, отступив в зловонную мглу буквально на шаг, я, оглушенный ревом сирены, моментально врезался в стену. Затем сирена затихла, и освободившееся пространство заполнил жуткий вакуум тишины. Последние отголоски эха замерли, и ядовитый дым жадно их проглотил.

На плечо легла тяжелая ладонь Цукера, очевидно, небольшое недоразумение с По он уже уладил.

— Нам сюда! — проговорил loup-garou, недвусмысленно давая понять: о побеге лучше не думать.

Мы двинулись дальше. На полу появилось нечто скользкое и холодное, но, услышав хруст под ботинками Цукера, я догадался: это битое стекло.

— Черт! — не сдержался я, а Цукер предостерегающе цыкнул: во внезапной тишине мой голос звучал неприлично громко.

Среди клубящейся впереди мглы вдруг открылись два желтых глаза, находящиеся метрах в двух друг от друга. Взревел мотор. Цукер помахал рукой, и глаза, они же горящие на полной мощности фары, мигнули. А ведь мы еще из здания больницы не вышли!

Справа от нас сквозь мглу пробирались полуразмытые фигурки. Кто-то закричал, и я увидел луч еще одного фонарика. Цукер щелкнул пальцами, и прежде чем я понял, что это сигнал, По сгреб меня в охапку и побежал вслед за приятелем, огибая яркие фары слева. Вот промелькнуло грязно-белое крыло машины, и дважды лязгнул металл, один раз и тут же второй. Меня швырнули — к счастью, не на усыпанный битым стеклом пол, а в салон какого-то фургона. Оба loup-garous влезли следом, Цукер с грохотом захлопнул дверцу, и машина дала задний ход, а потом развернулась так, что завизжали шины.

— Вторая космическая скорость! — взревел Цукер, стукнув кулаком по крыше.

Фургон сорвался с места, и меня бросило на живот. Господи, только ведь на корточки присел! «У-у-у!» — скорбно и как-то сдавленно взвыла сирена, когда водитель что есть силы нажал на газ, заставив забыть о таком понятии, как ограничение скорости.

Повернув голову, я увидел каталку на стопорах, на стене — аптечку, и баллон с кислородом, надежно зафиксированный в специальном отсеке. Мы в «скорой помощи»! Мерзкие ублюдки угнали карету «скорой помощи»!

На складном сиденье рядом с каталкой устроился тип номер три: плотный, с нахальным лицом, красноватой шелушащейся кожей и длинными роскошными волосами, которые почему-то начинались в паре сантиметров от макушки, оставляя свободной круглую посадочную площадку для комаров. Тип вырядился в байкерскую куртку и драные джинсы, причем, судя по виду, прорехи появились случайно, а не входили в дизайнерский замысел. В руках он держал пистолет с таким длинным глушителем, что, похоже, гиперкомпенсация^[53] у него была совершенно невообразимая, и целился мне в голову.

— Я Саллис. — Да, голос у этого типа не приятнее, чем лицо! — Сегодня я твоя стюардесса! Шевельнешься — вскрою тебе череп мягкой двадцатидвухмиллиметровой пулей со срезанной головкой. Остатки мозгов придется выливать через нос!

— Это что за фарс? — поинтересовался я, и Саллис ткнул меня в щеку стволом глушителя, показывая: мои попытки сорвать его гребаный спектакль ни к чему хорошему не приведут.

— Лежи тихо! — отозвался Цукер. Теперь, когда самая трудная, по крайней мере для него, часть осталась позади, голос loup-garou звучал куда спокойнее.

Кренясь то в одну сторону, то в другую, фургон делал на узких улицах бешеные виражи, и, чтобы не упасть, Цукеру пришлось схватиться за поручень. Почему-то от этого он казался больше похожим на человека.

— Не разговаривай ни с кем, включая меня. Ответишь только, когда зададут конкретный вопрос, в остальных случаях просто кивай, понял?

Я пожал плечами. Перспектива схлопотать пулю в лоб выглядела безобидной ерундой, когда рядом сидел По, больше всего напоминавший мешок мускулов с декоративным орнаментом из желтоватых клыков.

— Это не кивок, — строго заметил Цукер.

— Ты же не сказал: «Морская фигура, замри!», — парировал я.

Саллис ткнул меня между ребер, но было ясно: loup-garous приказали доставить товар живым и не слишком испорченным. На это я и полагался, точнее, на то, что Гвиллем захочет со мной побеседовать, прежде чем окончательно решит мою участь. Иначе я обязательно бы вспомнил о манерах и постарался произвести хорошее впечатление.

Пока мы гнали по ночному городу, я успел как следует обдумать случившееся в больнице. Естественно, никакого пожара не было, a loup-garous накидали дымовые гранаты прямо из кареты «скорой помощи», когда протаранили большое витражное окно приемного отделения. Резкий химический запах — результат смешения формальдегида с окисью углерода и пороховыми газами, если придурки стреляли из гранатомета.

Да, конечно, все именно так и произошло. До поджога больницы орден Anathematha не опустится, а вот паника, посеянная разумно и со знанием дела, вполне простительна. Если бы в возникшем переполохе кто-нибудь погиб, Гвиллем бы заполнил соответствующий формуляр и отслужил соответствующую мессу. Чего-чего, а организованности католикам не занимать.

Хотя ведь мои католики бывшие: орден-то распустили, а его членов отлучили от Церкви. Как это их характеризует? Вероятно, как религиозный аналог команды Итана Ханта из кинофильма «Миссия невыполнима», и, определенно, как фанатиков, свято верящих: они борются за правое дело. Настолько свято, что не прекратили борьбу даже по приказу своих лидеров.

Как следствие, моя задача становится еще сложнее и рискованнее. Фанатики — народ непредсказуемый: думаешь, они поступят так, а они действуют эдак, реальность воспринимают иначе, чем другие, что нужно иметь в виду, когда в чем-то их убеждаешь. Пожалуй, разумнее вообще не пробовать: сэкономишь время и энергию.

Гвиллему я позвонил лишь из-за отсутствия других вариантов, да и Баскиат не знал настолько, чтобы довериться. Возможно, детектив-сержант прозреет, когда правда встанет на дыбы и ударит ее по лицу, возможно — нет. Так или иначе, я не поручился бы за это ни своей жизнью, ни душой Эбби. Ни даже собственной задницей, если на то пошло. Умный коп— по-прежнему коп, со всеми вытекающими.

Мы неожиданно сбавили скорость, затем снова набрали, и так на протяжении следующих нескольких минут три или четыре раза. Даже с сиреной и мигалками мы с трудом пробирались через плотный транспортный поток. Когда стояли в пробке, где, несмотря на красный крест, нас никто не пропускал, Цукер заметно напрягся, а По издал вопль, одновременно напоминающий и сдавленное ругательство, и рык голодного льва. Я понял, в чем дело, примерно догадался, куда меня завезли, и почувствовал благоговейный трепет: надо же, на какие жертвы идут loup-garous во имя долга! Мы пересекали реку; для оборотней проточная вода — словно кислотный раствор внутривенно; агония жуткая, а они покорно терпят.

Хотя нет, усилия все-таки присутствовали: я заметил, как когти По впились в антискользкий пластиковый настил, превратив его в антискользкую лапшу. Он низко наклонил голову, из груди вырывался судорожный хрип. Цукер прижался к каталке и плотно зажмурился, бледное лицо покрылось испариной.

Лучшего шанса для побега не придумаешь, но назвавшийся Саллисом парень прекрасно это понимал. Ткнув меня пистолетом между лопатками, он держал его там, пока Цукеру не полегчало. Нравится мне или нет, придется ехать до конца.

Через пару секунд мы стремительно покатились под горку — фургон трясло так, что подвеска едва выдерживала, — врезались подряд в несколько плохо прилаженных канализационных решеток, которые визжали под колесами, словно полчища крыс, и резко остановились. Цукер раскрыл дверцу и вышел первым: ударившись о землю, тяжелые ботинки выбили гулкое эхо. Взяв себя в руки, По выбрался из салона с жуткой безмолвной грацией, а потом обернулся и посмотрел на меня. Саллис многозначительно махнул пушкой: давай, мол, твоя очередь.