— Нет, но я…

— Помолчи. Ты просила дать тебе шанс, и я его тебе дал. Очень мило, что другим ты в этом отказываешь. Кажется где–то в Библии есть притча по этому поводу?

Она покачала головой, и я заметил, как она водит языком за щекой, размышляя над моими словами.

— Постойте–ка, — сказала она в конце концов. — О чем вы тут говорите? — Она испуганно посмотрела на меня: — Вы ведь не собрались… не собираетесь… только не говорите мне, что вы уволили его и наняли ее? Прошу вас, Матье, не говорите мне, что вы это сделали? — Я улыбнулся ей, слегка подняв бровь. Я заставил ее поволноваться. — О, ради бога, — сказала она. — Да что мы можем сделать с…

— Разумеется, я не нанимал ее, — сказал я, обрывая ее на полуфразе, иначе поток слов полился бы из ее рта и утопил меня. — Поверьте мне, Кэролайн, я никогда не дам серьезную работу тому, у кого нет в этой области никакого опыта. Работу ассистента — может быть, но ничего другого. Чтобы работать на таком уровне, ты должен знать, что делаешь.

Она скривила рот, а я отошел к окну и простоял там, глядя на улицу, пока не услышал, как она уходит; ее высокие каблуки цок–цок–цокали по деревянному паркету.

По выходным мы с Джеком работали по очереди. Это означало более долгий день, поскольку одному приходилось работать за двоих, но оно того стоило, ибо тогда у нас оставались целые выходные, которые можно было посвятить праздным удовольствиям. Это была одна из таких суббот, я бездельничал дома, у Амбертонов, играл в карты с младшим братом и так заскучал, что едва не кинулся обратно в конюшни, — и тут миссис Амбертон уговорила меня отправиться с ней в деревню за покупками.

— Хочу пополнить запасы, — сказала она, суетясь на кухне и сплевывая табачную жвачку в плевательницу. — Я одна с этим не справлюсь. А мистер Амбертон захворал, так что тебе придется помочь.

Я кивнул и, закончив игру, быстро собрался. Я ничего не имел против; Амбертоны редко о чем–то меня просили и всегда были добры к нам с Тома, пока мы у них жили. Они по–отечески заботились о моем младшем брате, который делал в школе замечательные успехи, едва начав туда по–настоящему ходить, и, похоже, я им тоже был небезразличен — видимо, просто потому, что им нравился. За месяцы, прошедшие с того охотничьего уикэнда, в Клеткли мало что изменилось, за исключением того, что Нат Пепис стал все чаще приезжать в дом на выходные — практически каждую пятницу в сгущающихся сумерках на дорожке возникала его щуплая сутулая фигура, трясущаяся на лошади.

— Он что–то задумал, — по секрету сообщил мне Джек. — Похоже, решил, что старик скоро загнется, и хочет убедиться, что получит изрядный кус пирога, когда придет время.

Я не был в этом уверен; после того случая с лошадью, мы с ним редко сталкивались — думаю, он понял, что в тот день я почувствовал его малодушие, и не знал, как быть с этим унижением на глазах у того, кого он считал ниже себя. Как правило, мы полностью игнорировали друг друга; я занимался его лошадьми, он занимался своими делами, и таким образом мы вполне мирно сосуществовали.

В тот субботний день холода наконец закончились, и городок был окутан теплым золотым светом: казалось, он вытащил из убежищ всех обитателей. Они бродили, щурясь на солнце, вокруг немногочисленных деревенских лавок и дружески болтали друг с другом. Миссис Амбертон приветствовала всех, кого мы встречали по дороге, и я вдруг обратил внимание, что все эти люди, много лет знающие друг друга, никогда не обращались друг к другу по имени, предпочитая полное «мистер» или «миссис». Мы останавливались поболтать с соседями, вели светские разговоры о погоде или о том, кто как одет. Мне стало казаться, будто я — сын миссис Амбертон; когда она заводила с кем–нибудь беседу, я тихо стоял подле нее и ждал, когда она закончит. В какой–то момент меня это стало тяготить — мне хотелось, чтобы она поторопилась, и мы наконец пошли дальше своей дорогой. Я чувствовал, что монотонная деревенская жизнь начала утрачивать для меня свою привлекательность.

Мы стояли на углу и разговаривали с миссис Хенчли, недавно потерявшей мужа: он умер от плеврита в зимние холода, — и тут я увидел такое, от чего у меня скрутило в ярости желудок. Миссис Амбертон и миссис Хенчли тараторили как заведенные, поглаживая иногда друг друга по рукам и заверяя друг дружку в любви к покойному мистеру Хенчли, — и тут я заметил Доминик, стоявшую под навесом маленькой чайной посередине улицы: она разговаривала с молодым человеком с загипсованной ногой. На ней было нарядное выходное платье — я его никогда прежде не видел — и капор, из–под которого спускались длинные локоны, которые она стала завивать совсем недавно. Они оживленно болтали, и Доминик время от времени заливалась смехом, жеманно прикрывая рот рукой, как настоящая леди, — таких манер она, без сомнения, набралась в Клеткли–Хаусе. Я повернулся к миссис Амбертон, совсем забывшей о моем присутствии: они с приятельницей увлеченно набросились на труп, словно пара стервятников, выискивающих мясо посвежее, — а после, щурясь от света, медленно направился к Доминик.

Та несколько раз посмотрела в мою сторону и только потом узнала меня: смех оборвался и вся она подобралась, слегка кашлянула, ответив что–то своему собеседнику, затем кивнула на меня. Тот повернулся и тоже на меня посмотрел — и я встретился глазами с Натом Пеписом. Я не знал, что он приехал, поскольку не видел его в пятницу вечером.

— Здравствуй, Доминик, — сказал я, галантно поклонившись. Я знал, что моя одежда нечиста и я уже пару дней не мылся, а эти двое казались олицетворением юных джентльмена и леди в лучших воскресных нарядах. Мои волосы, нуждавшиеся в стрижке и мытье, беспорядочно закручивались над воротничком рубашки. — Нам не хватало тебя вчера.

Она регулярно приходила на обед к Амбертонам, Тома и мне по субботам, но по неведомым причинам прошлым вечером не появилась.

— Прости, Матье, — дружелюбно ответила она. — У меня были дела, о которых я позабыла. — Она кивнула в сторону Ната: — Вы ведь знакомы?

— Разумеется, — широко ухмыльнулся Нат, будто бы забыв наши предыдущие столкновения. — Как поживаешь, Зулус?

— Мое имя Заилль, — ответил я, раздраженно стиснув зубы. — Матье Заилль.

— Конечно–конечно, — поспешно отозвался он, качая головой, точно пытался запомнить мое имя, хотя оно было ему прекрасно известно. — Этот чертов французский. Никак не могу удержать в голове. Вот мой брат Дэвид с тобой бы поговорил. Французский, итальянский, латынь, греческий — он все знает.

Я коротко кивнул и посмотрел на его ногу, спеленатую белым гипсом; Нат опирался на изящную трость из красного дерева.

— Что с вами случилось? — спросил я, с трудом удержавшись от побуждения добавить в конце фразы «Нат» — мне не хватало храбрости Джека Холби, хоть я и разделял его мнение об этом самодовольном кретине. — Несчастный случай, не так ли?

Он рассмеялся.

— Чертова штука, Заилль, — ответил он, старательно выговаривая мое имя. — Пытался установить у себя дома в Лондоне пару новых светильников и свалился с лестницы. И высота–то небольшая, но я каким–то образом приземлился на ногу и сломал кость. Не слишком серьезно, рад сообщить, но придется несколько недель походить в гипсе.

— Ясно, — сказал я. — А вам кто–нибудь помог? — Он недоуменно уставился на меня, склонив голову на бок. — Когда вы упали, — продолжил я после паузы, — кто–нибудь вызвал помощь? Вы же не остались лежать?

Он слегка улыбнулся, и я заметил, что взгляд его синих глаз стал холоднее: он пытался сообразить, хочу ли я его оскорбить или просто пытаюсь поддержать разговор.

— У меня там есть слуги, — ответил он. — Но, с другой стороны, — он четко проговаривал каждое слово, — я бы пропал, если бы все вы не прислуживали мне денно и нощно, верно?

Слова повисли в воздухе между нами. Он оскорбил меня и Доминик, которая в замешательстве уставилась себе под ноги — ее лицо порозовело от неловкости; мы ждали, пока кто–нибудь нарушит тишину.