— Боже мой, — воскликнул я: в мозгу у меня наконец что–то замкнуло, хотя мозга наверняка уже почти не осталось. — Это часом был не Ли Хокнелл?

Томми щелкнул пальцами и ткнул в мою сторону.

— Он самый, — сказал он. — Фамилия вертелась у меня на языке, потому что она была такая же, как у того парня, которого мы разруливали пару месяцев назад. Он еще загнулся от передоза, а ты впутался.

— То был его отец, — изумленно сказал я. — И мы познакомились не на вечеринке — мы познакомились на похоронах его отца. Боже правый!

— Ну, это он так написал.

— И я никогда не предлагал ему послать что–либо тебе. Это ненормально. Я припоминаю, он говорил, что пишет какой–то детектив или что–то в этом роде. Какой–то телесценарий. Почему–то всплыло твое имя, но мне и в голову не могло прийти, что он в самом деле тебе что–то пошлет.

Томми пожал плечами и выключил лампочки — мы собиралась пойти на ланч.

— Ничего страшного не случилось, — беспечно сказал он. — Как я уже сказал, я все равно вернул ему сценарий.

— Все же странно, что он его послал, — сказал я. — Даже как–то бестактно. Клянусь, я не предлагал ему это сделать.

Томми засмеялся.

— Ерунда, правда, — ответил он. — Забудь. Лучше расскажи мне, — продолжил он, меняя тему, — что у тебя нового?

Теперь уже рассмеялся я.

— Ну, — сказал я. — Ты не поверишь, с кем я должен встретиться и кого я собираюсь очаровать до упаду на следующей неделе.

Нат Пепис не был хорош собой, но по тому, как он себя держал, становилось ясно, что он чрезвычайно доволен — как своей внешностью, так и положением в мире. Он выступал павлином, неестественно выбрасывая вперед ноги, шея при этом вихлялась из стороны в сторону, как у отощавшего индюка. Нат приехал в Клеткли–Хаус во вторник днем, один — он так гнал свою лошадь по дорожке, что когда остановился перед нами у конюшни, бедному созданию пришлось собрать все оставшиеся силы, чтобы не рухнуть. Чертов дурак мог свалиться с нее и наверняка сломал бы себе шею, а на лошадиной морде нарисовались такие удивление и боль, что мне стало жаль скотинку. Хоть я никогда прежде не видел Ната, Джек уже успел забить мне голову своим презрением к этому человеку, и я сразу же проникся к нему отвращением.

Моросил дождь; спрыгнув с лошади, Нат посмотрел в небеса, будто холодный взгляд на небо мог рассеять облака над головой. Я смотрел, как он медленно и беззаботно идет к нам, принюхиваясь так, словно лично владеет воздухом и радуется возвращению в Клеткли, чтобы предъявить на него свои права. Ростом он был ниже и Джека, и меня — вместе с сапогами для верховой езды в нем было не более пяти футов и семи–восьми дюймов, — и хотя это был всего лишь двадцать первый его день рождения, его длинные каштановые волосы уже выпадали пучками, обнажая череп. Лицо было усеяно шрамами от подростковых прыщей, а глаза — глубокого синего цвета — первыми приковывали внимание в его лице: возможно, его единственная привлекательная черта. Под носом его красовались тонкие усики, которые он беспрестанно приглаживал, точно опасался, что они могли на скаку отвалиться.

— Привет, Колби, — сказал он, даже не поглядев на меня и подходя к Джеку, который на миг перестал чистить стойла, оперся на вилы и прищурился со скрытой неприязнью. — Трудишься, а?

— Моя фамилия Холби, мистер Пепис, — холодно ответил Джек. — Джек Холби. Помните?

Нат пожал плечами и снисходительно ухмыльнулся. Они были совершенно разными: Джек — высокий, сильный, красивый, его светлые волосы блестели на солнце, а тело выдавало жизнь на свежем воздухе; Нат же был всего этого лишен. Цвет лица землистый, телосложение хрупкое. Любому было ясно, кто из этих двух парней, почти ровесников, трудился всю свою юность, а кто — нет. Зная о неприязни Джека, я подумал, отчего Нат держится столь самоуверенно; ведь в любой стычке между ними мог быть только один победитель. Но я вспомнил о заветной мечте Джека — он хотел улучшить свою жизнь, и если раболепие перед ничтожеством вроде Ната Пеписа могло помочь воплотить эти мечты в жизнь, у него доставало силы характера, чтобы сейчас с этим смириться.

— Не могу же я запомнить имена всех мужчин, женщин и детей, работающих на меня, так ведь, Холби? — жизнерадостно спросил Нат и добавил: — Человек с моим положением, то есть.

— И что с того? Учитывая, что я не ваш работник, правда? — спросил Джек, сохраняя вежливый тон, хотя слова его были дерзки. — Жалованье мне платит ваш отец. Он же дает деньги и вам, полагаю.

— Да, а кто, по–твоему, делает все, чтобы у него по–прежнему водились деньги в сундуках на ежемесячные расходы? — спросил Нат с широкой ухмылкой, поворачиваясь ко мне, — возможно, потому, что не желал вступать в перепалку с прислугой через секунду после приезда. Я не ведал, о чем эти двое говорили между собой в прошлом, но точно знал одно — и этот парень тоже: Джек не из тех, кто станет церемониться с Натом Пеписом.

— Так, — сказал он, изучая меня с головы до ног и слегка присвистывая, словно пытался понять, нравится ему то, что он видит или нет. — А ты, черт возьми, кто такой?

Его тон не был агрессивным, в отличие от слов, но я толком не знал, как следует к нему обращаться. Я никогда не разговаривал с его отцом или матерью — он первым из семейства моего работодателя заговорил со мной после моего прибытия в Клеткли. Я нерешительно посмотрел на Джека.

— Это Матье Заилль, — сказал Джек, придя мне на помощь. — Новый конюх.

— Матье как? — спросил Нат, с удивлением посмотрев на Джека. — Как ты сказал, его зовут?

— Заилль.

— Заилль? Боже праведный, это еще что за имя? Ты откуда, парень, с таким именем?

— Я из Парижа, сэр, — тихо ответил я, и лицо мое вспыхнуло от страха. — Я француз.

— Я знаю, где находится Париж, большое тебе спасибо, — раздраженно сказал Нат. — Веришь, нет, но в школе я немного изучал географию. И что же привело тебя сюда из Парижа, могу я спросить?

Я пожал плечами. В конце концов, это была длинная история.

— Я просто приехал, — начал я. — Я покинул…

Он отвернулся, потеряв ко мне интерес, и снова заговорил с Джеком, снимая кожаные перчатки для верховой езды и засовывая их в карман. Мне лишь предстояло узнать значение слова «риторический».

— Я полагаю, Дэвис сказал тебе, что на уикэнд ко мне приедут несколько друзей, — быстро сказал он, и Джек кивнул. — Погуляем на мой день рождения, город для этого — неподходящее место. Приедут семь человек, не раньше завтрашнего дня, так что у тебя есть немного времени подготовиться. Почисть–ка все здесь как следует, ясно? — добавил он, с отвращением оглядываясь по сторонам, хотя здесь было настолько чисто, насколько вообще может быть в конюшне. — Постарайся, чтобы все выглядело попристойнее. — А ты, парень, — сказал он, повернувшись ко мне, — вымой мою лошадь и поставь ее в стойло, понял? — Я кивнул и уже потянулся к поводьям, но лошадь отпрянула от меня в панике. — О, ради бога, — сказал он, подходя и свирепо хватая животное под уздцы. Было ясно, что она безумно его боится. — Вот как нужно держать лошадь, — сказал он. — Ты должен показать ей, кто здесь хозяин. И так со всеми.

Он улыбнулся, и я почувствовал, что он снова меня изучает, точно я какой–то крестьянин, что встретился ему на обочине дороги; мне стало неловко. Я уставился в землю и взял у него поводья.

— Полагаю, у вас найдется место для семи лишних лошадей? — спросил он у Джека, отходя от меня.

— Найдется, — пожал плечами Джек. — В третьем стойле достаточно места и еще парочку мы приспособим запросто.

— Ну… — начал Нат, ненадолго задумавшись. — Если им хватит места дышать, то и ладно. Мы будем охотиться, поэтому они должны быть в хорошем состоянии. Если потребуется, выведи на время часть отцовских. Они и так слишком хорошо живут. Едят получше некоторых крестьян, осмелюсь сказать.

Джек ничего не ответил, и я был уверен, что ничто на свете не заставило бы его пожертвовать комфортом одной из его любимых лошадей ради животных каких–то друзей Ната Пеписа.