Любимым ликером Игнасио был «Парфе Амур», который доставляли из Франции в виде порошка. Он был очень тонкий на вкус, фиолетового цвета. Игнасио он казался совершенным, поскольку любовь – это яд, ее цвет и должен быть несомненно фиолетовым. Он придумал для «Парфе Амур» особую бутылку: эллиптической формы, с пустотой посередине донышка – как раз то, что чувствуешь, когда влюблен без взаимности.

Однажды – прошло месяцев пять с начала работы Игнасио в торговом доме «Мендисабаль», – мы с Кинтином завтракали в шесть утра, как вдруг в дверь позвонили. Это был сеньор Доменеч, и по его лицу мы тут же поняли, что произошло нечто серьезное.

– Речь идет о вашей матери, – сказал он Кинтину. – Она умерла вчера вечером от сердечного приступа. В семье решили не сообщать вам до утра, чтобы не беспокоить. Похороны завтра утром.

Кинтин оделся в одно мгновение, и мы вместе поспешили в дом на берегу лагуны. Ребека обещала Кинтину, что завещание, которое она продиктовала сеньору Доменечу, будет последним, но Кинтин опасался, что мать может нарушить свое обещание. Он просил всех наиболее известных адвокатов Сан-Хуана немедленно сообщить ему, если его мать обратится к кому-нибудь из них, чтобы составить новое завещание, но он и им не доверял. Не успел он войти в дом, как тут же понял, что Ребека обвела его вокруг пальца. Дверь открыли Родина и Свобода. Мсье Пурсель, адвокатишка, который занимался мелкими сутяжными делами, одетый в зеленый жилет, пристроился рядом с ними в качестве законного представителя семьи.

Гроб с телом Ребеки стоял посреди гостиной, чтобы все могли подойти попрощаться. Мы с Кинтином остались одни, его сестры и мсье Пурсель ретировались на террасу. Больше никого не было. Семь часов утра – рановато для прощания. Кинтин подошел к гробу и смотрел на свою мать. Он не пытался скрыть слезы, которые катились у него по щекам.

– Какая она красивая, правда? Черты лица такие тонкие, будто выточены из алебастра. – И он подошел, чтобы поцеловать мать в лоб и закрытые глаза.

Должна признать, я не заплакала, увидев Ребеку в гробу. Она сыграла в жизни столько ролей – Королева Антильских островов, балерина-поэтесса, защитница идеалов независимости, несгибаемая феминистка, такая, что подписывалась инициалами Р. Ф. в честь Республики Франция, фанатичная христианка, укрощенная мятежница, прекрасная хозяйка дома, аристократка, которая родилась с серебряной ложкой в зубах, светская дама, нетерпимая расистка, несправедливая и недобрая мать, – что я никак не могла понять, какая из всех этих Ребек лежит сейчас в гробу. Мне вообще казалось невозможным, что она на самом деле может умереть.

На следующий день, ближе к вечеру, вернувшись с кладбища, мы собрались вокруг кофейного стола в гостиной, как это было после похорон Буэнавентуры, только на этот раз вместе с сутяжным адвокатишкой. Мсье Пурсель, напыжившись от важности, откашливаясь после каждого слова, прочитал завещание Ребеки. Теперь получалось так, что Буэнавентура оставлял каждому из детей равную долю акций торгового дома «Мендисабаль и компания», и они сами должны были выбрать президента.

– По-моему, справедливо, тебе не кажется? – спросила Свобода Кинтина, приподняв брови, когда мсье Пурсель закончил чтение. – Таким образом, каждый сможет сказать свое слово относительно будущего компании.

Кинтин посмотрел на нее в замешательстве, и мы с ним вышли из дома.

Спустя месяц после того как адвокат огласил новое завещание Ребеки, была назначена дата проведения собрания по выборам нового президента компании «Мендисабаль». Родина и Свобода заговорили об этом с Игнасио за несколько дней до собрания и признались, что будут голосовать за него, но Игнасио умолял их не делать этого. Ему нравилось заниматься рекламой, и он хотел жить спокойно, сказал он. Кинтин – старший брат, и будет правильно, если президентом выберут его.

Родина и Свобода настаивали. Кинтин – скупердяй; положение компании не так страшно, как он пытается всем внушить. Он хочет удушить их, чтобы вложить всю прибыль в расширение торговли. Но они не расположены идти на жертвы.

– У меня двое маленьких детей и еще один грудной, дети требуют много внимания, – сказала Родина. – Я не могу сейчас иметь меньше трех нянек. Ты представляешь себе, что значит стирать закаканные пеленки в таком количестве? Ты ведь знаешь, как нас растили папа с мамой, Игнасио. Я не виновата, что у меня такое тонкое обоняние!

За несколько месяцев до этого в Испании умерли родители Хуана и Калисто, оставив сыновьям в наследство свои титулы: граф Вальдеррама и герцог Медина дель Кампо. Но если право на титулы вовремя не подтвердить, их может унаследовать любой племянник. Проблема состояла в том, что подтверждение стоило десять тысяч долларов за каждый титул. Когда Родина и Свобода об этом узнали, они пришли в восторг. Быть замужем за графом и герцогом соответственно – привилегия, которая стоила куда больше подобных денег. И они бросились выкупать титулы своих мужей, пока те их не лишились.

Свобода была обижена на Кинтина – тот хотел, чтобы Калисто продал Серенату, великолепную вороную кобылу чистых арабских кровей, которую генерал Рафаэль Леонидас Трухильо недавно отдал ему за двадцать тысяч долларов. Калисто труднее, чем брат, адаптировался к жизни на Острове. Он тосковал по родине и частенько говорил Свободе, что хотел бы вернуться в Испанию. Свобода в отчаянии взяла ссуду в банке, чтобы Калисто купил себе породистых лошадей. Раз уж ему так нравится конный спорт, пусть лучше занимается лошадьми, чем носится со своей тоской по Испании. И Калисто купил конюшню на шесть лошадей в окрестностях Сан-Хуана.

– Если Кинтин станет президентом компании, он вынудит Калисто продать Серенату, его любимую кобылу. Калисто вернется в Испанию, а я останусь одна и умру от огорчения, – сказала Свобода Игнасио. – Пожалуйста, согласись стать президентом, чтобы Калисто не пришлось уезжать.

Слушая мольбы Родины и Свободы, Игнасио, с одной стороны, им сочувствовал. С другой – было безумием тратить столько денег на нянек, титулы и чистокровных скакунов, и, наверное, можно было бы все уладить, если бы каждая сторона пошла на компромисс. Может быть, чтобы решить дело, стоило оставить двух нянь вместо трех и четырех лошадей вместо шести. А сэкономленные деньги вложить в компанию. Кинтин бывает порой чересчур требователен: он хочет все решить одним махом, вместо того чтобы разрешать проблему шаг за шагом. Но Игнасио не хотел быть президентом. Он не хочет ссориться с братом, сказал он. Родина и Свобода ни в какую не желали соглашаться с его решением. И умоляли его еще немного подумать.

В назначенный день вся семья собралась в офисе в «Ла Пунтилье». Родина, Свобода, Игнасио и Кинтин вошли в кабинет Буэнавентуры, сверху донизу отделанный красным деревом, и сели за стол для совещаний. Хуан, Калисто и я тоже присутствовали, но у нас не было права голоса. Братья и сестры написали на бумажке каждый своего кандидата, сложили бумажку пополам и бросили в кордовскую шляпу Буэнавентуры, ту самую; которая была на нем, когда он прибыл на Остров пятьдесят лет тому назад. Шляпа шла по кругу, и каждый из братьев и сестер бросал туда сложенную бумажку. Кинтин высыпал бумажки на стол. Развернул их одну за другой: два голоса за Игнасио и один за Кинтина. Один листок был чистый. Игнасио не стал голосовать.

Кинтин изменился в лице.

– Ты не готов быть президентом, Игнасио, – сказал ему Кинтин. – Ты изучал историю искусств, и твой мир – это мир прекрасного, а не мир практических вещей. У меня большой опыт в торговле, Буэнавентура сам меня всему научил. Ты недавно признал, что совершил ошибку, влюбившись в Эсмеральду Маркес, чем едва не погубил свою репутацию. Сейчас ты можешь погубить нас всех.

Игнасио вспотел, очки в золотой оправе сползли на нос. Он не отрываясь молча смотрел на Кинтина поверх очков. Он бы и рад был все оставить в руках брата, но упоминание об Эсмеральде в присутствии всей семьи его задело. То, что он когда-то сказал Кинтину, должно было остаться только между ними.