– Твой отец ежемесячно получал конверт с заказным письмом, – злобно проговорила она.

– Сначала уведомления приходили из Германии, потом – из Испании, а последнее время – из швейцарского банка. Письма стали приходить вскоре после того, как закончилась Вторая мировая война, но я никогда не знала, кто их ему посылает.

– Хочешь, я тебе скажу, что я обо всем этом Думаю, мама? – проговорил Кинтин, крепко сжав Ребеке руку повыше локтя. – Эти конверты – плата правительства Германии, которую оно назначило папе за то, что он продавал военные секреты во время войны. Если Буэнавентура никогда не говорил нам об этом, значит, не хотел, чтобы мы об этом знали. А сейчас он унес свою тайну в могилу.

– Меня не интересует, откуда брались эти деньги. Я хочу знать, где они сейчас, – воскликнула Ребека на грани истерики, пытаясь высвободить руку. – Я знаю, в каком они банке: в Национальном банке Швейцарии. Твое дело – узнать номер сейфа.

Кинтин будто не слышал. А поскольку говорить во всеуслышание о предательстве по отношению к американскому правительству было небезопасно, ему оставалось одно – промолчать.

Через несколько дней Ребека сказала Кинтину, что хотела бы просмотреть счета Буэнавентуры в Народном банке и велела их принести. Она также хотела видеть корешки его чековой книжки, книги учета «Мендисабаль и компания» и даже записную книжку Буэнавентуры с личными телефонами. Не найдя того, что искала, Ребека явилась в офис торгового дома Мендисабалей и потребовала, чтобы в ее присутствии открыли сейф компании. Она внимательно просмотрела все, что там было: ценные бумаги, банковские платежные поручения, каждое пожелтевшее от времени хранившееся там уведомление, но заветного номера нигде не было.

Ребека вернулась домой на грани нервного срыва. Если номер не найдется – предположим, Кинтин действительно его не знает, – они никогда не смогут взять из банка деньги. А если счет не будет востребован в течение долгого времени, правительство Швейцарии в конце концов конфискует фонды. Так было с царскими банковскими счетами после расстрела семьи Романовых. Это была ловушка, и она не видела выхода из нее.

Утраченный номер так никогда и не узнали. Через несколько недель Кинтин собрал в гостиной Ребеку, брата и сестер и поставил их в известность о том, что семье придется изменить образ жизни. Речь не идет о том, чтобы голодать, или о чем-то в этом роде, дипломатично продолжил он. Не настолько уж все плохо. Но излишние траты придется прекратить.

Семейство начало экономить. Но Кинтин не верил домочадцам. Он ходил мрачный, каждый вечер все позже возвращался домой. Он думал, после смерти отца Ребека доверится ему и перед всеми объявит о его правах занять место Буэнавентуры во главе предприятия. Но он ошибся. Через несколько дней после своего визита в цитадель компании «Мендисабаль», Ребека явилась туда снова и велела управляющим не принимать никаких решений, не посоветовавшись с ней. Бухгалтерам она приказала не давать Кинтину чеки на подпись, поскольку их сначала будет подписывать она. Остальных служащих она вызвала к себе и сообщила им, что больше никакого повышения зарплаты не будет – никому, включая Кинтина, на тот случай, если ему вдруг взбредет в голову ее повысить. Она понятия не имеет, кто будет следующим президентом компании, сказала она, но хочет, чтобы они знали, кто является президентом компании в настоящий момент.

Буэнавентура придерживался принципа первородства. «Старший сын имеет полное право стать во главе семейного предприятия после смерти отца, – слышали мы от него тысячу раз. – Право старшего послано Провидением. В Испании старший сын всегда был наследником титула».

Ребека приходила в ярость, слыша эти слова. «Состояние должно быть поделено на равные части между всеми детьми. Это единственный способ избежать кинжала вендетты, который однажды может воткнуться в дверь дома», – говорила она.

Игнасио прилетел на Остров на похороны отца. Он пробыл несколько дней и, когда злополучный номер сейфа так и не удалось найти, попытался примирить и успокоить всех. Кинтин рассказал ему, какая злая была Ребека в конторе и как грозилась взять теперь бразды правления фирмы «Мендисабаль» в свои руки. Игнасио рассмеялся.

– Не волнуйся, – сказал он брату. – Мама знает, что ты единственный, кто может держать предприятие на плаву. Когда мне исполнится двадцать один, я тебе помогу, и ты сможешь распоряжаться моими акциями.

Он был во всем согласен с Кинтином и советовал семье уменьшить расходы.

Несколько дней спустя Кинтин пришел к матери в дом на берегу лагуны. Они говорили в кабинете наедине. Под глазами у Кинтина были круги, щеки потемнели от трехдневной щетины. У него кончилось терпение.

– Не настаивай больше на управлении предприятием, мама. Не ставь нас всех в смешное положение, а то банки откажут нам в кредитах. Обещаю, что буду работать на семью за ту же зарплату, что и раньше, до последнего дня твоей жизни. Уверен: немного порядка и дисциплины, и компания переживет кризис. Только нужно, чтобы ты написала завещание, согласно которому ты передаешь мне достаточное количество акций, чтобы я стал президентом компании «Мендисабаль» после твоей смерти. Если ты откажешься, мы с Исабель уедем в Бостон, где благодаря бабушке Маделейне у меня есть кое-какая собственность и где мы сможем спокойно жить. А семья пусть разбирается здесь как сумеет.

Это был блеф чистой воды, но Ребека поверила. На следующий день она вызвала сеньора Доменеча на дом и продиктовала ему завещание в точности так, как просил ее Кинтин. Однако мало-помалу семейство вернулось к прежним привычкам. Ребека снова стала тратить деньги на драгоценности и антиквариат. Родина и Свобода, которые Кинтина никогда в грош не ставили, продолжали свои набеги на магазины, и целые подразделения слуг в униформе бегали по всему дому за их детьми. Игнасио вернулся в университет и никаких вестей о себе не подавал.

Казалось, в доме открыли водопроводные краны. Только вместо воды из них вытекает золото. В конце финансового года Кинтину пришлось взять огромную ссуду, чтобы заплатить налоги, «Мендисабаль и компания» оказалась в долгах.

Единственное, на чем Ребека сумела сэкономить, – так это на жалованье слуг. Однажды она вызвала Петру наверх. Уже больше месяца, с тех пор как умер Буэнавентура, Петра не покидала нижнего этажа, и мы ее почти не видели. Ребека приказала, чтобы впредь она работала только внизу.

Ребека сидела в кабинете, пытаясь разобраться в куче квитанций, которая высилась у нее на письменном столе.

– Смерть Буэнавентуры – это трагедия для всей семьи, Петра. Теперь мы не сможем платить слугам как раньше. С сегодняшнего дня твои родственники будут получать за ту же работу половину зарплаты. Те, кому не нравятся новые порядки, пусть возвращаются в Лас-Минас.

Петра ничего не ответила. Только опустила голову и молча вернулась в нижний этаж.

Тем же вечером Петра сообщила новость своим племянницам и внучкам. Мы с Кинтином оказались случайными свидетелями того, как это произошло. Было очень жарко, и мы хотели прогуляться по лагуне на яхте Игнасио. Мы сошли на причал, стали отвязывать швартовы и тут услышали, что говорила Петра. Она сидела на своем плетеном троне, а вокруг нее в сумраке курилась змеиная кожа кобры.

– Всем, что у вас есть, вы обязаны Буэнавентуре, – сказала она. – С завтрашнего дня Ребека убавит вам зарплату вдвое, но мы должны быть благодарны и за то, что имеем.

Слуги обступили Петру, а когда она закончила, стали славить Буэнавентуру за все, что он для них сделал. По всей видимости, Буэнавентура частенько посылал с Петрой наличные в Лас-Минас, чтобы помочь его жителям, но никто об этом не знал.

Ребека с радостью выгнала бы Петру из дома, но не осмеливалась: она понимала, что вместе с ней уйдут все остальные слуги. После смерти Буэнавентуры вся прислуга была полностью подчинена Ребеке. Она плохо обращалась с ними и то и дело грозилась выгнать. Если кто-то из слуг заболевал и не мог работать, она вычитала этот день из жалованья. При жизни Буэнавентуры Петра сама каждую неделю пересчитывала столовое серебро от «Рид энд Бартон», и всегда все было на месте. Но Ребека никому не верила, считала все сама и каждый раз кричала, что недостает вилки или ложки. Она тут же приходила в ярость, вызывала по телефону наряд полиции, который обыскивал нижний этаж. Но никогда ничего не находилось.