Сталин, общаясь с огромным количеством людей, по сути дела был одинок. Его личная жизнь была серой, бесцветной, и, видимо, это потому, что той личной жизни, которая существует в нашем понятии, у него не было. Всегда с людьми, всегда в работе.
Но вернемся к событиям 1941 года. Ночью 31 декабря мы и мысленно, и вслух подводили итоги минувшего тяжелого полугодия Великой Отечественной войны.
Хоть мы и готовились к вооруженному столкновению с гитлеровской Германией, хоть и знали, что Германия, а не кто другой, будет нашим противником на ближайшее время, нападение немецких войск явилось для руководства нашей страны трагически неожиданным. Не по самой возможности нападения, а по времени. Вся армия, в том числе и авиация, находилась в стадии полного перевооружения и перестройки. Более подходящего момента для Гитлера не нашлось бы.
Просчет этот явился следствием и того, что руководители всех степеней считали, что «наверху» все знают и обо всем думают. Настойчивых убежденных мнений о наличии конкретных доказательств готовящегося удара не высказывалось, хотя, как известно, данных об этом было более чем достаточно. Руководители же, кои несли за это прямую ответственность, не верили получаемым данным (например, командующий Западным Особым округом генерал армии Павлов) и успокаивали Москву ссылками на личные рекогносцировки.
Разразившаяся катастрофа, выразившаяся в ударе немецких войск по неподготовленным к обороне, сплошь и рядом невооруженным нашим частям, повлекла за собой не только полную потерю управления войсками, но и незнание хотя бы приблизительно положения на фронте нашим руководством. Это была настоящая трагедия, когда на чаше весов лежало само дальнейшее существование нашего государства. Такого потрясения еще не выдерживала ни одна страна, и весь мир со дня на день ждал капитуляции России.
Однако, как известно, не только не последовало никакой капитуляции, но неожиданно для самого Гитлера и его верховного командования фашистские полчища были разгромлены под Москвой и откатывались на запад. [114]
Весь прогрессивный мир с восхищением следил за нашей борьбой. Вот что писала в сентябре 1941 года Шарлотта Холдэйн, военный корреспондент английской газеты «Дейли скетч»:
«…Особенно блестящее впечатление оставили летчики, и я твердо уверена, что английские летчики очень хотели бы встретиться с ними, как мы любим выражаться, у себя на родине, — поболтать с ними о разных приключениях…» И далее она продолжает: «Рабочие Великобритании питают величайшее уважение к Красной Армии и к тому героическому сопротивлению, которое она оказывает немецким агрессорам. У нас, британцев, тоже имеются счеты с нацистами за то бездушное разрушение, которое они причинили нашим цветущим городам.
Вместе мы пойдем в бой — Россия и Британия, чтобы с корнями уничтожить поганую шайку, которая угрожает всем честным народам на всей земле.
Да здравствует Красная Армия!»
Даже официальные телеграммы в то время были полны искреннего сочувствия.
Тогда все понимали, кто может сломить хребет фашизму…
«Летопись истории показывает, что ваша страна никогда не была завоевана», — писал в ноябре 1941 года, поздравляя советский народ с праздником Великого Октября, один из руководителей британской промышленности Кнудсен.
Вот что писал генерал де Голль[69] И. В. Сталину:
«По случаю Нового года прошу Вас принять от меня и от Франции пожелания успеха советским армиям и советскому народу, доблесть которого развеяла миф о непобедимости немцев и преисполнила надеждой сердца угнетенных народов. Да будет 1942 год годом освобождения русской земли, подвергшейся позорным издевательствам, и да приведет он союзные народы к полной победе над врагом, варварские действия которого составляют позор человечества».
Наступал хотя и очень тяжелый, но все же радостный для нас всех Новый, 1942 год. Все мы уже были уверены, что немцев можно бить, и бить как следует.
Моральное превосходство — этот могучий рычаг войны — и до того бывшее на нашей стороне, теперь полностью и бесповоротно принадлежало нам.
Кончалась новогодняя ночь. Под Москвой садились, возвращаясь с ночных заданий, наши бомбардировщики. В Ставке слушали доклады командующих. За окнами Кремля просыпалось утро нового года.
Занимались первые проблески Победы. Мы начинали наш 1942-й.
1942
Новые задачи и раздумья
В первой декаде января 1942 года завершилось контрнаступление наших войск под Москвой.
По мере продвижения советских войск на запад не только возрастало сопротивление противника, но и удлинились коммуникационные линии снабжения Красной Армии. Во время нашего контрнаступления немецкие войска были разгромлены и отброшены на 100—250 километров. На этих рубежах темпы контрнаступления замедлились. Дальнейшему развитию успеха препятствовали созданные противником в глубине оборонительные рубежи, для преодоления которых требовалась предварительная подготовка. Советские войска, проведя в течение месяца невиданное до сих пор по своим размахам контрнаступление в суровых условиях очень снежной зимы 1941/42 года, нуждались в отдыхе и пополнении личным составом, техникой и боеприпасами.
После ошеломляющего разгрома немецких армий под Москвой столица не казалась врагу столь уж близкой, как 22 июня 1941 года. Теперь возможности победы гитлеровцев, подобно миражу, расплывались на глазах.
В январе Ставка Верховного Главнокомандования поставила перед нашей дивизией новые задачи, которые заключались в планомерном, систематическом нарушении железнодорожных перевозок на магистралях, сходящихся к Смоленску. Достаточно было взглянуть на карту, и даже не военному специалисту сразу становилось ясно, что Смоленск является крупным железнодорожным узлом. Этот узел был главной распределительной базой, питавшей центральную группу фашистских войск, находившихся восточнее Смоленска. Основная масса грузов, боевой техники и войск противника шла с запада именно через этот узел. [130]
Боевые действия экипажей должны были заключаться не только в нанесении бомбовых ударов собственно по железнодорожному узлу Смоленска, но и по железнодорожным станциям и перегонам на дальних и ближних подходах к нему. Нетрудно себе представить, что может сделать даже один самолет, имеющий бомбовую нагрузку, скажем, в десять бомб по сто килограммов каждая. Экипаж, получив, например, боевую задачу — вывести из строя участки перегонов Смоленск — Рославль, Смоленск — Сухиничи или Смоленск — Вязьма, поднимается в воздух, приходит в район, который ему указан, и начинает прицельное бомбометание по железнодорожным путям, где средства противовоздушной обороны, как правило, отсутствуют, так как каждый перегон, то есть участок между станциями, прикрыть средствами ПВО невозможно. Прямое попадание одной бомбы выводит железнодорожный путь из строя на длительное время, и нужны многие часы, прежде чем появится ремонтная бригада и восстановит путь. В это время поезда задерживаются на крупных станциях, там создаются пробки, ибо малые разъезды не в состоянии принять большое число эшелонов, одним словом, нарушается весь график движения. Таким образом, прямые попадания даже одной-двух бомб из десяти в железнодорожные пути дают ожидаемые результаты. Отбомбившийся экипаж возвращается на аэродром, а в ту же ночь другие экипажи, но в иное время вылетают бомбить железнодорожные узлы и станции, где уже скопилось множество поездов и эшелонов. Достаточно нескольких попаданий в эшелон с боеприпасами или горючим, чтобы была уничтожена большая часть подвижного состава с боевой техникой и грузом.
Эта тактика, получившая в дальнейшем развитие благодаря применению особо выделенных экипажей-охотников на специально приспособленных для этого самолетах, полностью себя оправдала.
