Такой уровень, конечно, сам собой не достигается. Огромное количество энергии, сил и труда вложено в это дело командным и инструкторским составом, начиная с учебных подразделений в тылу и кончая боевыми частями на фронте. Нельзя здесь не отдать должное руководителям крупных учебных комплексов, таким, как генералы Василий Павлович Белов, Александр Васильевич Беляков, Иван Тимофеевич Спирин, Анатолий Георгиевич Гусев, и ряду других товарищей, положивших много ума и сил на подготовку высококвалифицированных кадров, за что они и имели заслуженно полученные ими высокие воинские звания и награды.

Конечно, отнести все на счет учебных заведений нельзя, да и будет это неправильно. Там даются основы того, что должно совершенствоваться уже непосредственно в боевых частях, однако без наличия таких основ нельзя заниматься и совершенствованием. Как не может стать человек, скажем, настоящим инженером без получения высшего образования, так не может быть человек и летчиком, не получив надлежащих познаний. Однако и квалифицированный инженер, и квалифицированный летчик в итоге получается лишь после приобретения надлежащей практики и опыта. Вот эта-то практика, этот-то опыт и приобретались нашим летно-подъемным составом, прибывавшим в боевые части, через командно-инструкторский состав, который показывал прибывшим весь процесс работы боевого экипажа с момента подготовки и вылета на задание до заключительного его этапа — возвращения и посадки на свой аэродром. Вводившийся в строй своими глазами видел и всем существом ощущал все то, что связано с подготовкой, проведением и завершением боевого вылета. Мало-помалу втягиваясь в боевую работу своей части, человек совершенствовал свои познания, свое летное мастерство и в конце концов становился всепогодным летчиком или штурманом. [428]

В один из весенних дней 1944 года я был на докладе у Верховного Главнокомандующего в Кремле. Как обычно, доложив все вопросы по боевой деятельности АДД, а также о выполнении различных дополнительных задач, стоял в ожидании. После заслушивания такого доклада следовала постановка новых задач. Прошло довольно длительное время. За столом, как это было почти всегда, сидели члены Политбюро. Видимо, до моего прихода рассматривались какие-то вопросы, не относящиеся непосредственно к боевым действиям, ибо военные отсутствовали. Пауза затянулась, и я стал думать о том, что, видимо, предстоит выполнять какое-то важное задание. Так обычно бывало после таких длительных пауз. Совершенно естественно, что в моей голове замелькали предположительные мысли, что же это будет за задание.

— Вот что, — сказал Верховный, подходя ко мне. — Наконец-то и на вас к нам поступила жалоба. Как, по-вашему, что мы с ней должны делать?

— Лично на меня, товарищ Сталин?! — спросил я с удивлением.

— Да, лично на вас, — последовал ответ. — И мы вас спрашиваем: что должны мы делать с этой жалобой?

Удивление мое было столь велико, что сразу я даже не мог сообразить, что же я должен ответить. Видимо, это удивление было явно написано и на моем лице, потому что я услышал голос Верховного:

— Подумайте, подумайте!

Эти слова Сталина вывели меня из недоуменного состояния. Мне стало ясно, что в отношении меня получены какие-то серьезные компрометирующие данные, и длинная пауза была вызвана не раздумьем Сталина, какие задачи следует поставить АДД, а тем, как повести со мной разговор на эту тему. Было для меня очевидным и то, что присутствующие члены Политбюро знают о содержании жалобы и также ждут от меня ответа.

Не зная за собой никаких проступков, отдавая все свои силы, всю энергию тому делу, на которое меня поставили, я почувствовал, что во мне начинает нарастать возмущение. Однако я знал, что должен проявить максимум хладнокровия и держать себя в руках, ни в коем случае не отдаваясь во власть своих чувств. С какой-то особой ясностью воскресли в моей памяти слова Верховного о том, что свои чувства человек может проявлять в делах личных, в делах, так сказать, домашнего обихода… Было для меня ясно и то, что по пустякам жалоб лично Сталину писать не будут. Все эти мысли заняли какое-то мгновение, но и его было достаточно для того, чтобы овладеть собой. [429]

— Товарищ Сталин, — услышал я свой ровный и спокойный голос, чему был сам удивлен. — Если эта жалоба серьезна, я полагаю, что ее нужно обязательно расследовать! Если расследование покажет, что я действительно в чем-то виноват, меня следует строго наказать, в зависимости от тяжести моего проступка. Если же расследование покажет и докажет отсутствие какой-либо вины с моей стороны, я прошу привлечь к такой же строгой ответственности лицо, написавшее эту жалобу.

Невозмутимость и спокойный тон моего голоса, видимо, произвели определенное впечатление. После некоторой паузы Верховный, обращаясь к присутствующим, спросил:

— Ну, как, примем предложение, выдвинутое самим же Головановым? Все согласились.

— Кого из присутствующих вы хотите назвать, кто бы проводил расследование полученной жалобы? — обводя рукой сидящих за столом, вдруг спросил меня Сталин.

— На ваше усмотрение, товарищ Сталин, кого найдете нужным.

— Против Маленкова вы не возражаете?

— Нет, товарищ Сталин, не возражаю.

— Ну, что же, на этом и порешим, — заключил он. Получив указания по дальнейшей боевой работе АДД, я уехал. Через некоторое время позвонил Г. М. Маленков и предупредил меня, чтобы я никуда из Москвы не убывал.

На другой день я был вызван в ЦК. Будучи совершенно уверенным в том, что за мной ничего предосудительного нет, я как-то и не думал о том, кто и что мог обо мне написать. Явившись в кабинет секретаря ЦК, к своему удивлению увидел там командира полка В. С. Гризодубову. Поздоровавшись, я сел.

Мне было задано значительное количество вопросов, на многие из которых ответить я не мог. Среди таких вопросов были, например, такие: почему полк, которым командует Гризодубова, до сих пор не гвардейский, тогда как другой, организованный в то же время, уже получил гвардейское знамя? Почему командир полка получила мало наград? Почему Гризодубова до сих пор полковник, в то время как она единственная женщина-командир в АДД, и почему ее полк находится на положении пасынка? Почему к нему плохо относится командование? И ряд других вопросов.

В составе АДД находилось много десятков полков, которые входили в состав дивизий, а последние — в состав корпусов. На большинство поставленных вопросов ответить я, естественно, не мог. Сказав секретарю ЦК, что лично не занимаюсь вопросами деятельности отдельных полков, просил дать мне время разобраться. Такое время мне было дано, и я уехал. [430]

На выяснение всех вопросов, поставленных передо мной секретарем ЦК, ушло несколько дней. Пришлось вызывать генерала В. Е. Нестерцева — командира корпуса, в состав которого входили дивизия и полк. Данные, полученные от командира корпуса и командира дивизии генерала В. И. Картакова о состоянии дел в этом полку, были весьма плохими. Большое количество летных происшествий, не связанных с выполнением боевых заданий, низкая воинская дисциплина среди личного состава. Командир же систематически отсутствовала в полку со ссылкой на необходимость встреч с кем-либо из членов Политбюро, причем уезжала, далее не поставив об этом в известность своего непосредственного командира. Даже изданные по Авиации дальнего действия приказы, в которых как командиру корпуса, так и Гризодубовой за плохое состояние дел в полку были объявлены дисциплинарные взыскания, никакого изменения в ее поведении и отношении к службе не произвели. Мне было доложено, что такое поведение имеет давнюю историю. Так, еще в 1942 году, когда шли тяжелые бои под Сталинградом и был ранен командир дивизии, Гризодубова без чьего-либо ведома бросила полк и улетела в Москву, а в январе 1944 года проделала то же самое под Ленинградом и не являлась в свою часть до возвращения последней на место своего постоянного базирования, и полком фактически командовал ее заместитель майор Запыленов.