— Спасения.

— Понимаешь, чем больше концентрация — тем быстрое действует, чем меньше концентрация — тем больше вероятность выжить, зато умирать мучительно.

Я молчал.

— Господь написал: чтобы никто не вышел. Так что я приказал закачать побольше.

Первая книга Царств. Так сказал Господь Саваоф, так передал через пророка Самуила царю Саулу: «Иди и порази Амалика [139] и истреби все, что у него… и не давай пощады ему, но предай смерти от мужа до жены, от отрока до грудного младенца, от вола до овцы, от верблюда до осла».

Я сжал губы.

— У меня была информация, что там скрываются целыми семьями, с детьми.

— Детей не видел, зато слышал выстрелы. Выпустишь — будут партизанить. Надел бы ты противогаз.

— В противогазе общаться неудобно.

— Нашел время общаться!

У выходов из системы суетились люди в противогазах. Стояли цистерны с жидкой кислотой, работали механические распылители. Мы с Марком были в паре сотен метров от них.

— Между прочим, ее на производстве применяют, — сказал Марк. — И крыс травят на кораблях. Почти бытовая химия.

Лучше бы он этого не говорил.

— Успокоил! Марк, не могу я их, как крыс!..

— Мне тоже больше нравиться стрелять по целям, как в тире. Но это война, Петр, а не стадион. И мы выполняем приказ.

— Тряпкой меня считаешь?

Марк хмыкнул.

— У тебя в каждой фразе подтекст: «тряпка», — сказал я.

— Понимаешь, Петр, не то чтобы тряпкой. Просто не люблю я этих выкрутасов с реверансами. Ты либо делай, либо нет.

Марк был совершенно прав. Я посмотрел на машины «Скорой помощи», вспомнил свои суточные отсрочки и радиоувещевания — все это материализованное самооправдание и ничего больше. И то, что я до сих пор без противогаза — из той же оперы. Марк тоже. Я понял, что все это дается ему далеко не так легко, как он хочет показать.

Подул легкий ветерок. Не с той стороны. И я почувствовал запах горького миндаля и металлический привкус во рту. Вдохнул полной грудью.

— Петр, отставить! — скомандовал Марк. — Противогаз, быстро!

— А ты?

— Хватит болтать!

Он почти силой натянул на меня противогаз. Потом надел свой и вытащил шприц,

— Вену давай!

Я еле услышал. Голос глухой, как из бочки.

Он вколол мне антидот, потом себе — тем же шприцем. Может быть, мне показалось, или это было искажение изображения толстыми стеклами противогаза: по венам Марка шла рваная цепочка от уколов.

Через полчаса, не снимая противогазов, мы спустились в систему пещер. В этот день я разменял свою сотню убитых, С верхом и перебором.

На верхнем уровне было довольно светло, солнце светило через нари. Высокие колоколообразные залы с белыми стенами. Когда-то здесь добывали мел.

Почти пусто, только в одном из залов, в самой дальней северной части — около десяти мертвецов. Странно розовая кожа (артериальная кровь приливает) и синие губы. В центре зала — крест. Молились.

— Вниз пойдемте! — приказал Марк.

Свет фонарика шарит по стенам, замирает на трупах. Похоже на древний каземат, только цепей не хватает. Еще сто тридцать человек, Живых нет. Семьи были. Не помню сколько.

— После всех ваших усилий это можно считать самоубийством, — сказал Эфраим.

Еще одно самооправдание!

Защитники Масады убили себя, чтобы не стать рабами Рима. Но кто виноват: они или римляне, осаждавшие крепость три года и наконец проломившие стены?

Маймонид, глава «Законы основ Торы». «Во времена гонений, когда царь-злодей вроде Навуходоносора преследует евреев, чтобы уничтожить их Закон или одну из заповедей — пусть тот, кому приказывают преступить заповедь, будет убит, но не преступит… любую заповедь». Кто виноват: тот, кто убивает, или тот, кто ценой жизни держится за какую-нибудь ерунду типа соблюдения субботы?

Все же виновен тот, кто пускает синильную кислоту, а не тот, кто не уходит.

Спустились еще ниже. И нашли живых. Семнадцать человек. Условно живых. Вторая стадия отравления, с рвотой и одышкой. Вкололи аминнитрит, натянули противогазы, вытащили на поверхность.

К вечеру мы прочесали всю систему пещер. Живых больше не было. Я валился с ног, у меня болела голова и холодели руки, слегка подташнивало.

Наконец мы вылезли наверх. Я стащил противогаз и вдохнул полной грудью.

— Когда вернемся в Иерусалим — пойдем в русский квартал, — сказал Марк. — Там ресторан неплохой. Нам нужно расслабиться.

— Я бы лучше завалился спать.

— Не надейся, не заснешь.

Ресторан был с цыганами, расстегаями и русской водкой. Мы оккупировали ползала: я, Марк и охрана. Цыгане не в моем вкусе, водка тоже, но я отхлебнул.

— Пей, Петр, лекарство. — Марк, не поморщившись, опрокинул стопку. — Эй, ромалы! Давайте для моего друга что-нибудь, чтоб за сердце брало!

Мне было забавно смотреть, как Марк изображает из себя купца.

А потом нас рвало. То ли от водки, то ли от синильной кислоты, то ли от того и другого вместе. Я вернулся домой под утро в полуживом и крайне нетрезвом состоянии и упал на кровать.

Приближалась Ханука.

«Два великих предводителя было у народа Израиля — Моше [140] и Давид, царь Израильский. Моше сказал Всевышнему: «Господь мира, преступление, которое я совершил, — да будет именно оно записано за мной, чтобы не говорили: „Видно, Моше подделал Тору или сказал то, что не было приказано ему“.

А Давид сказал Всевышнему: «Преступление, которое я совершил, да не будет записано за мной». И все наказания, которым подвергался Давид, были вдвойне…».

Я решился на чтение Агады после того, как Арье пересказал мне одну из притч. Занятие обещало быть не занудным.

Шел месяц кислев [141]. Из больниц периодически поступали известия о смертях от последствий отравления хлорпикрином и синильной кислотой. От первого даже больше. Из найденных нами в пещерах людей почти треть не прожили и месяца. Все мои усилия по их спасению напоминали грех Давида: я не хотел, чтобы преступления мои были записаны за мной.

Среди семнадцати человек, вытащенных нами с нижнего уровня Бет-Гуврина после газовой атаки, оказался один бессмертный. Монах. Основатель монастыря Бар-Саба — Святой Савва. Он выжил и был переправлен в тюрьму. Я пока не собирался с ним встречаться. Не люблю местных анахоретов первых веков — уже пообщался в монастыре Святого Паисия на Синае, где нас с Марком держали в заключении.

В двадцатых числах ждали Эммануила.

Дварака появилась утром двадцать третьего: белый небесный город в лучах рассвета. Мы вышли навстречу. Она проплыла над Иерусалимом и приземлилась на востоке от города.

Господь шел к Золотым воротам по новой дороге, расширенной и украшенной, к новому Храму. Храм только вчера освободили от остатков строительного мусора и отдраили к приезду Эммануила. Я оглянулся: это было грандиозное сооружение. Огромный сияющий кристалл, золотой в лучах рассвета. Тонкие иглы металлических шпилей на вершинах хрустальных башен.

Эммануил шел, обнимая за плечи Иоанна и Якова. Иоанн сильно возмужал за эти годы: не смазливый мальчик — восемнадцатилетний юноша с глазами бессмертного. Я встретился взглядом с Яковом: он тоже умирал.

— Осанна! Осанна сыну Давидову!

Он шел по пальмовым листьям, брошенным на дорогу, народ в экстазе снимал одежды и стелил ему под ноги. Все было гораздо круче, чем весной встречали Властелина Мира, истинного и безраздельного.

Маймонид, глава «Законы царей и войн»: «И если встанет царь из дома Давида, говорящий Торой и занятый заповедями, как Давид — отец его… и будет вести войны Всевышнего — у него презумпция Машиаха. Если сделал и преуспел, и победил народы вокруг, и построил Храм на своем месте, и собрал заброшенных Израиля — это, безусловно, Машиах».