Хотя Генрих был далеко не красавец, но Фрокар узнал, что ему очень нравится служанка из трактира, которая, разумеется, только смеялась над бедняком и предпочитала ему рослых солдат. Однако она не смела очень сердить такую важную особу, как оруженосец начальника войска, и потому Генрих не терял надежды, что когда-нибудь деревенская красавица сжалится над его страданиями. Зайдя однажды в трактир, Фрокар отдал служанке свои последние деньги, с тем, чтобы она в эту же ночь назначила свидание Генриху и взял с нее слово, никому не говорить об этом. Красавица обещала, и в тот же вечер послала мальчика, прислуживавшего на кухне, сказать Генриху, что она ждет его. Обрадованный уродец опрометью побежал в трактир, оставив Видаля одного и сказав ему, что скоро вернется. Фрокар только этого и ждал. Он пробрался в темноте к жилищу раненого и начал высматривать в окно. В небольшой комнате, освещенной фонарем, висевшем на толстом крюке, вбитом в потолок, стояли две походные кровати и на одной из них спал раненый. Кроме того, в комнате был стол, два простых стула и сундук. Фрокар, заучив положение всех предметов, начал с искусством вора отворять окно и сделал это так осторожно, что если бы Видаль и не спал, то ничего бы не слышал. Злодей так же осторожно влез через окно, подставил стол под фонарь, снял его и отнес в угол, откуда он освещал только полосу пола. Фрокар действовал неслышно, как тень, и, вынув из кармана веревку, стал у изголовья больного. В другой его руке был нож, так что он еще сам не знал, какое оружие употребит для своей жертвы. На нож он не очень надеялся, потому что он уже раз изменил ему; поэтому он предпочитал веревку, которая оканчивала дело без шума и крови. Он дожидался удобного случая, чтобы накинуть петлю на голову спящего… Видаль повернулся во сне и продолжал, может быть приятный сон, не чувствуя, что вокруг его горла обвилась уже роковая веревка и петля затягивается понемногу. Вдруг послышались шаги обхода и Фрокар присел на корточки за кроватью, удерживая дыхание. Кто-то остановился у двери комнаты и сказал тихо:

– Генрих, вставай, пришли вести о нашем капитане.

Фрокар, задрожав от страха, выпустил из рук конец веревки и не знал, что ему делать. Бежать было всего благоразумнее, но тогда надобно будет отказаться от сокровища, потому что веревка на шее Видаля может дать знать о близости палача и пожалуй его отыщут.

«Нет, лучше окончить дело, – подумал разбойник, – потом с деньгами будет легче бежать, можно будет и откупиться».

И рассуждая так, Фрокар нагнулся над спящим оруженосцем и, собрав в руку конец веревки, хотел разом затянуть ее, как вдруг кто-то сильно схватил его сзади за плечи и громкий голос сказал:

– Что ты здесь делаешь, приятель?

Фрокар онемел от ужаса, а Видаль, проснувшийся от движения веревки на шее, удивился, увидев перед собой знакомое лицо, и, ощупав веревку, понял, что угрожало ему.

– Ах ты злодей! – вскричал он, схватывая руки Фрокара. – Ты хотел убить меня, ограбить. Держите его, друзья мои, – прибавил он, обращаясь к солдатам, вошедшим вслед за тем, который подкараулил разбойника, – это палач Черной Шайки!

– Право, я вошел нечаянно, – бормотал мошенник, теряя присутствие духа и падая на колени, – простите меня, я могу пригодиться… никто лучше меня не умеет пытать и вешать.

– Молчи, бездельник! – закричал солдат, связывая руки Фрокару. – Товарищи, сведем его к офицеру, занимающему место капитана, он допросит этого молодца.

Поняв, что участь его скоро решится, Фрокар употреблял все усилия, чтобы вырваться и убежать. Он упрашивал солдат, целовал их руки, но те только смеялись и тащили несчастного, который упирался и кричал во все горло. На этот шум пришел офицер, живший недалеко, и вслед за ним вошел и Генрих, который, встретив неудачу в трактире, побежал домой, проклиная капризы женщин.

Сцена в комнате удивила его, но увидев Фрокара, он испугался не на шутку и закричал:

– Мы погибли! Черная Шайка напала на нас!

Однако жалкий вид палача успокоил его немного и он взялся объяснить офицеру, что это за человек и как он однажды питал его в Утрехте.

Последний злой умысел был ясен: Видаль сказал, что он получил небольшое наследство от умершего товарища; веревка была еще у него на шее и Фрокара застали над его жертвой. Стало быть нечего было оправдываться. Фрокар, потерявший всю дерзость и находчивость, не мог ничего придумать и только валялся в ногах, умоляя о жизни и обещании, что Перолио заплатит за него большой выкуп.

При этом имени офицер нахмурился еще более и сказал отрывисто:

– Повесить бездельника, чтобы он скорее увиделся со своим начальником.

Солдаты, оглядевшись, увидели крюк, на котором висел фонарь, попробовали его крепость и, накинув на шею палача его же веревку, снятую с Видаля, втащили его на стол и, затянув петлю, отодвинули последнюю поддержку… Достойный исполнитель всех казней и козней Перолио повис в воздухе, мешая молитвы с проклятиями.

Увидев, что Фрокар качается на крюке, офицер пошел к себе, все такой же грустный, солдаты шли за ним, предчувствую недобрую весть. Давно ли все радовались, узнав, что начальник их поехал к бурграфу заключать мир, а теперь, когда уже ожидали его возвращения, из Дурстеда прибыл гонец и офицеры, видевшие его, не могли скрыть своей печали. Весть об этом разнеслась по лагерю, и, несмотря на позднее время, воины окружили офицеров, но не смели их расспрашивать. Генрих, у которого предчувствие сжимало сердце, решился, наконец, спросить лейтенанта:

– Не случилось ли чего с графом Шафлером, мессир? Скажите нам правду, вы недаром так печальны.

– Друзья мои, – сказал офицер почти со слезами, – добрый наш начальник граф ван Шафлер умер от руки Перолио.

– Смерть злодею, отомстим за него! – закричали воины.

– Бог уже отомстил за нашего капитана. Перолио пропал без вести.

– Мы отыщем его, мы повесим его возле Фрокара.

– Выслушайте меня, товарищи, – продолжал офицер. – Епископ Давид, извещая меня об этом, приказал сказать вам, что вы останетесь у него на службе, что он на днях выдаст вам жалование и пришлет нового начальника.

– Да здравствует епископ! – закричали солдаты. – А все же жаль нашего доброго начальника.

Бедный Генрих плакал как ребенок, услышав роковую весть, и, придя к постели Видаля, рассказал ему о смерти графа Шафлера и проклинал Перолио, которого, по его мнению, черти взяли живого в ад. Видаль понял, что оба соперника умерли насильственной смертью и пожалел также о своем господине, которого любил, несмотря на все его преступления. Но делать было нечего, и оба отставные оруженосца начали рассуждать, кто будет новым начальником.

Весть о смерти Шафлера поразила многих в Дурстеде. Епископ Давид громко сожалел о потере такого храброго полководца и утешался только тем, что перемирие объявлено и скоро заключен будет окончательный мир, потому что могущественный его союзник, император Максимилиан, уже шел во Фландрию. Притом у него был под рукой готовый начальник, которому он предложил место умершего графа. Франк хотел было отказаться; ему было как-то неловко быть преемником жениха Марии, но подумав, что военные занятия и обязанности развлекут его, он принял лестное предложение, видя расположение к себе государя, хотя и не подозревал настоящей причины, потому что Давид, помня совет Ральфа, молчал до того времени. Франк признался, что любит Марию и просил своего благодетеля склонить на его сторону девушку и ее отца, когда пройдут первые минуты горя.

Смерть благородного друга поразила его, точно также как доброго Вальтера, который долго не мог опомниться от удара и боялся сообщить о том своей дочери, которая сделалась любимицей настоятельницы монастыря. Он решился сообщить последней, чтобы она приготовила девушку постепенно, потому что она была и так слаба от недавних огорчений, и настоятельница, к которой он явился, сказала ему:

– Я любила вашу дочь, как родную, и желала бы не расставаться с ней. Согласны ли вы оставить ее у меня?