– Боже мой! Что с вами? – вскричала Марта с беспокойством. – Вы больны?
– Нет, я устал… Шел очень скоро. Теперь ничего, я пойду…
– Нет, я вас не пущу! – проговорила добрая женщина. – Отдохните и поужинайте. Мария, принеси вина и подай вестнику.
Мария поспешила исполнить приказание матери и, налив стакан, сама поднесла его незнакомцу, но вдруг отступила от него, вскричав:
– Матушка, это он, наш друг Франк!
– Франк! – повторила Марта с недоверием, но всмотревшись в черты лица, покрытые углем, тоже вскричала. – Да, это Франк, мой сын!
Действительно, это был воспитанник мастера Вальтера, который хотел, не узнанный никем, принести известие о спасении оружейника; но последние слова Марии о женихе произвели на него такое тягостное впечатление, что он не мог его скрыть, тем более, что Франк из скромности сказал неправду.
Шафлер отлучился дня на два и поручил Франку начальство над войском; стало быть, сам он не мог быть на поле сражения, а вместо него Франк, узнав о случившемся, поспешил с несколькими всадниками и спас своего воспитателя, подвергая опасности собственную жизнь.
Когда его узнали, он не мог уже отказаться от угощения и ночлега. Мать и дочь осыпали его вопросами. Была уже давно ночь, а Франк все рассказывал свои необыкновенные приключения.
На другое утро он хотел уйти незаметно, чтобы не видаться еще раз с Марией, но проходя по общей комнате, встретил Марту, которая остановила его, сказав, что не пустит прежде завтрака.
– Да и Мария забранит меня, – прибавила она, – если узнает, что я позволила тебе уйти, не простившись с ней.
Надобно было повиноваться. Франк последовал за Мартой в комнату молодой девушки, которая казалась грустной. Она не спала всю ночь, так ее расстроил рассказ Франка о страданиях его в башне, где он чуть не умер от голода. Однако увидев своего друга она повеселела немного и, взяв Франка за руку, привела его на террасу и показала несколько распустившихся цветов.
– Помнишь ли ты эти розы, Франк? – спросила она. – Ты подарил мне их в мои именины, два года тому назад. Как я берегу их, как ухаживаю за ними!
Посмотри, теперь на кусте только два бутона, и я назвала их Франк и Мария, брат и сестра. Франка я оставляю себе, а Марию…
И она, оторвав бутон, подала его молодому человеку, прибавив:
– Марию я дарю… отгадай – кому?
– Не трудно отгадать, – вмешалась Марта, – ты даришь розу своему жениху, спасителю отца.
Мария покраснела и замолчала; она думала не о женихе, а Франк, приписывая ее молчание и смущение любви к Шафлеру, сказал:
– Завтра я отдам эту розу графу.
– Нельзя же тебе всю дорогу держать цветок в руках, – заметила Марта, смеясь, – вот коробочка, положи туда розу… она будет целее.
Франк взял коробочку и поспешил уйти, протянув руки обеим женщинам, но Марта сказала:
– Какой ты стал гордый с тех пор, как сделался воином епископа, не хочешь и поцеловать мать и сестру.
И добрая женщина обняла с нежностью молодого человека, который потом едва прикоснулся губами к бледной щеке Марии и выбежал из дома.
Оставшись одна, молодая девушка закрыла лицо руками и заплакала, сама не зная о чем.
XIII. Постоялец «Золотого Шлема»
Через несколько часов после ухода Франка по городу громко читали объявление амерсфортского бургомистра о том, что бурграф, желая спасти жителей от нового нападения неприятеля, усилил гарнизон города и что отряд новых войск будет помещен в частных домах. Жена оружейника тотчас же получила уведомление, что у нее остановится начальник отряда со своей свитой. Это известие опечалило женщину, и она тотчас же пошла к судье, чтобы объяснить ему, что в ее положении, когда хозяина нет в доме, она не может поместить у себя воинов; но судья не мог помочь ей ничем. Он сказал, что все квартиры уже распределены, и начальник отряда сам назначил себе дом оружейника под вывеской «Золотого Шлема», стало быть нечего и хлопотать о перемене. И Марта, придя домой, приказала приготовить две комнаты, выходящие на улицу, для незваных гостей.
Маргарита поворчала по обыкновению и начала прибирать в доме, как вдруг в магазин вошел молодой человек, богато одетый, которого служанка приняла за вельможу и который спросил хозяйку дома. Маргарита привела его в общую комнату, где работали мать и дочь, и незнакомец, поклонившись им, объявил, что так как квартира его начальника назначена в доме оружейника, то он в это же утро намерен переехать, если только это не обеспокоит хозяек.
– В таком случае, – прибавил молодой человек, – мессир граф Перолио отложит свой приезд дня на два.
Это имя поразило женщин. Они боялись грозного бандита, когда он был вдали, и вдруг он будет жить под одной кровлей с ними!
Бедная Марта начала говорить молодому оруженосцу, что дом их неудобен для начальника Черной Шайки, что стук работников будет беспокоить его и свиту, но Видаль отвечал, что господин его неприхотлив и что вся свита его состоит из пажа и оруженосца. Видя, однако, испуг и расстройство хозяйки, Видаль сказал с участием:
– Советую вам, добрая хозяйка, принять вашего постояльца ласково; мессир Перолио не любит печальных и испуганных лиц… Извините, что я, может быть, увеличиваю ваше беспокойство, но это для вашего добра… Вы еще не знаете моего господина.
И молодой человек грустно посмотрел на Марию, которая побледнела, проговорив:
– Боже! Зачем Франк оставил нас!
Между тем Марта показала Видалю комнаты, назначенные для его начальника, которыми он остался доволен и ушел, предупредив хозяйку, что скоро принесут вещи мессира Перолио.
Часа через два начальник Черной Шайки был уже в доме оружейника. Он сидел у пылающего камина в большом кресле, а близ него, перед маленьким столиком, Фрокар, секретарь, палач, лекарь и исповедник бандитов, чинил усердно перо и приготавливался, на этот раз, исполнять должность секретаря.
В глубине комнаты Видаль и Ризо разбирали чемоданы и развешивали платье в большом шкафу.
– Готов ли ты, Фрокар? – вскричал Перолио, рассерженный известием, что отец Марии не убит, как он надеялся, а только в плену у епископа Давида.
– Я жду ваших приказаний, синьор капитан, – отвечал Фрокар с важностью, приличной ученому. – Что мне писать?
– Напиши прежде письмо к епископу Давиду и проси от моего имени свободу оружейнику Вальтеру, за которого я даю триста флоринов выкупа.
– Триста флоринов! – вскричал Фрокар, уронив перо от удивления.
– Триста флоринов! – повторили паж и оруженосец.
– Ну да, триста золотых флоринов, – сказал Перолио, – разве этого мало?
– Вы шутите, капитан, – ответил бывший монах. – Старая кожа слесаря не стоит и ста флоринов.
– Может ли ван Шафлер предложить такую сумму? – спросил Перолио.
– У него нет столько денег… Разве продаст старый свой замок! Но извините мой вопрос, синьор. Зачем вы хотите выкупить старого оружейника? Кажется, без него вам гораздо удобнее…
Перолио взглядом приказал Видалю и Ризо выйти и отвечал Фрокару:
– Я не прошу твоих рассуждений, негодяй; делай что велят, только постарайся, чтобы письмо к епископу было надменно и дерзко.
– Позвольте заметить, синьор, что это дурное средство получить то, чего вы желаете.
– Почем ты знаешь, чего я желаю?
– Но…
– Молчи и пиши.
Фрокар понял, что нечего рассуждать, и перо его забегало по бумаге. Через несколько минут он радостно вскричал:
– Готово!
И он громко прочитал странную просьбу, которая была похожа на приказ.
– Хорошо, – сказал Перолио, – ты действуешь пером также хорошо, как ланцетом и топором. Теперь пиши другое письмо, к главному викарию епископа. Проси его учтиво помешать освобождению оружейника Вальтера, скажи, что бурграф в отчаянии от его плана, потому что он необходим для делания оружия, которого нам недостает. Постарайся изменить почерк, чтобы подумали, что это предостережение жаркого приверженца епископа.