– Я слышал, что между ними личная вражда, и когда Перолйо служил у епископа, монсиньор часто мирил их. Но частные дела только мешают политике, и вряд ли Давид Бургундский будет доволен поведением своего полководца.

– Что вы говорите, мессир? – вскричал с жаром Салазар. – Граф Шафлер действовал сегодня как храбрый и опытный воин, и без него мы бы погибли. Если он старался настичь Перолйо и убить его, разве этот поступок не оправдывается тем, что начальник Черной Шайки – наш злейший враг и недавно еще взял у нас блокгауз? Без него бурграф не мог бы так долго бороться с нами – и потому нам должно думать об одном: взять Перолйо, живого или мертвого.

– Но шайка его почти уничтожена; один он не страшен.

– Воинов можно всегда набрать, особенно в наше время. Стоит вашим солдатам заплатить дороже, и они с охотой пойдут в Черную Шайку. Разве им не все равно, за кого драться: за треску или удочек? Им была бы добыча, а Перолйо всегда умел найти занятие для своих воинов, которые за него готовы в огонь и в воду. Если он жив, то захочет отомстить нам. Надо принять все меры, чтобы нас не застали врасплох… Да вот и сам граф, – прибавил он, увидев входящего Шафлера. – Скажите, что вы узнали об участи Перолйо?

– Он жив, – отвечал жених Марии.

– Кто же командовал Черной Шайкой? Кого вы убили?

– Его лейтенанта Вальсона.

– Это большое несчастье, – сказал губернатор, – но его можно поправить. Мы можем еще встретиться с этим человеком, а теперь должны решить: как нам действовать и как обеспечить победу. Вы граф, как герой нынешнего дня, выскажите ваше мнение; мы слушаем вас.

– Я полагаю, – начал Шафлер тихим голосом, – что нам надобно воспользоваться страхом и расстройством неприятеля, чтобы сделать еще одно нападение. Мы можем идти прямо на Утрехт… там Перолйо…

– Вы думаете, мессир, только о Перолйо, – возразил губернатор насмешливо, – а забываете, что Утрехт не деревня, и что его взять совсем не так легко, как Эмн. Притом, если неприятель в расстройстве, то и нам надобно поправиться. Скажите, капитан Салазар, в состоянии ли вы выступить в поход через час?

– Вы знаете, мессир, что у меня много убитых и раненых и что с сотней людей нельзя ничего сделать.

– Так, может быть, граф Шафлер надеется взять Утрехт с одними своими всадниками, потому что и я не могу помочь ему. У меня несколько барок повреждены кольями, и их надобно починить, прежде чем пуститься в путь. Я не согласен вести моих людей на верную смерть.

– Отчего же на верную?.. – спросил нерешительно Шафлер. – Неприятель не приготовился… не ожидает…

– И откроет вам настежь городские ворота? – перебил голландец. – Да если в городе и совсем нет солдат бурграфа, городской стражи достаточно, чтобы разбить нас. Вы знаете, как защищают мещане свои жилища и семейства, как же можно думать, что мы успеем овладеть Утрехтом, где уже вероятно, знают о поражении при Эмне и приняли свои меры? Я не узнаю вас, граф Шафлер. Вероятно, личная месть заставляет вас забывать, что вы жертвуете ей из прихоти жизнью тысячи людей.

Шафлер молча опустил голову. Он понимал всю справедливость слов губернатора и чувствовал, что любовь к Марии превозмогла в нем обязанности начальника. При одной мысли о том, что Перолио, может быть, в эту минуту приехал в Утрехт, сердце молодого человека обливалось кровью, и он не мог без ужаса вспомнить о бедном отце, который ждал с нетерпением решения совета. Но что было ему делать одному? Он мог только умереть за Марию, но и смерть его не принесла бы никому пользы. Стало быть, оставалось покориться судьбе и исполнить свой долг. Он скрыл свое волнение и страдание и, протянув руку губернатору, сказал с чувством:

– Благодарю, мессир, что вы меня образумили. Единственным моим желанием было поскорее окончить эту безбожную войну между соотечественниками, и я хотел или погибнуть, или окончательно победить бурграфа; но я не имею права жертвовать безумно жизнью воинов, и готов исполнить то, что вы прикажете.

– Мы не имеем никакого права вам приказывать, граф, мы можем только советовать, – проговорил губернатор смягченным тоном.

– Мне кажется, – сказал Салазар, – что если бы мы были в состоянии и согласились идти на Утрехт, то не должны бы на это решиться.

– Почему? – спросило несколько голосов.

– Разве вы не знаете монсиньора Давида? – продолжал гасконец. – Он предоставил графу ван Шафлеру свободу брать маленькие селения и деревни вокруг его лагеря, а напасть без его позволения на такой город, как Утрехт – значит рассердить прелата и, может быть, сделать большую неловкость. Вы знаете, что епископ ждет со дня на день прибытия императора Максимилиана и бережет города, которые достанутся ему и без сражения.

– Это правда, – отвечал губернатор. – Мы бы давно могли дать сражение, но он нас удерживает.

– Так решайте же, что нам делать? – сказал Шафлер, торопясь переговорить с Вальтером.

– Вот что я предлагаю, мой нетерпеливый герой, – начал голландец. – Утрехт мы оставим в покое и подождем, чтобы Перолио вышел из него с остатками своей шайки. Капитан Салазар, у которого много раненых, останется здесь, поправит укрепления и будет узнавать через шпионов, что делается в Утрехте и когда будет возможно дать новое сражение. Согласны вы на это, капитан?

– Согласен. Я укреплю Эмн и буду извещать обо всем.

– А я что должен делать? – спросил ван Шафлер.

– Вам, граф, я бы советовал воротиться в ваш лагерь и ждать новых приказаний епископа. Вы можете делать небольшие нападения на деревни, принадлежащие бурграфу Монфортскому, и если моя помощь будет вам нужна, я всегда к вашим услугам.

– Я еду через два часа, только соберу моих людей.

– Зачем же так торопиться? Нам никто не угрожает, а вашим солдатам надобно отдохнуть. Завтра утром мы отправимся вместе.

– А вы куда, мессир? – спросил Салазар.

– Я поеду в Дурстед, объявить епископу о нашей… то есть о победе графа Шафлера, и потом вернусь в свой лагерь. Скажите откровенно, господа, если в моем решении есть недостатки и подайте ваше мнение.

– Нет, это самое благоразумное решение, – решили присутствующие и начали расходиться.

Вальтеру стоило взглянуть на лицо своего будущего зятя, чтобы догадаться, что на него нечего надеяться для спасения дочери, и потому, подойдя к нему, он пожал ему руку, сказав:

– Прощайте, мессир Жан.

– Куда вы, Вальтер? – проговорил Шафлер машинально, как будто не знал, что бедному отцу нет другой дороги, кроме Утрехта.

– Неизвестность убивает меня! – вскричал оружейник с отчаянием. – Я хочу сам удостовериться в моем несчастье; и если моя дочь потеряна для меня навсегда, я не умру, не отомстив злодею.

– Успокойтесь, мой добрый Вальтер, и подумайте, что вы можете сделать один? Я обязан ехать обратно в мой лагерь и не могу дать вам даже отряда… но к чем и это послужит? Послушайте меня, друг мой. Вы видите, я сам немного успокоился, и это потому, что я надеюсь… Мария в безопасности.

– Разве это возможно? Вы сами слышали от Видаля, что Перолио должен быть сегодня в Утрехте.

– Знаю, но очень вероятно, что весть о нашей победе застанет его прежде, нежели он приедет туда, и тогда он, как воин, как любимец бурграфа, должен забыть все и собрать войско. Стало быть, ему будет некогда подумать о Марии.

– Полноте утешать меня, мессир, и отпустите скорее; каждая минута дорога.

– Но как вы попадете в город, особенно ночью, когда ворота заперты?

– У меня есть много знакомых в городской страже и меня пропустят; а там я отыщу дом Берлоти.

– Ступайте же с Богом, Вальтер. Только возьмите лошадь и денег.

– У меня есть деньги, а лошади не надо. Я плохой ездок и скорее дойду. Скажите мне только, не слыхали ли вы о Франке, где он?

– Где Франк? – проговорил чей-то голос, и Шафлер, оглянувшись, увидел старого Ральфа.

Но это был не тот бодрый, крепкий старик, который мог поспорить с молодыми. Он едва держался на ногах, придерживаясь за стену и дрожал всем телом; даже голос его стал глух, как у умирающего.