Перолио не совсем доверял льстивым словам фламандца, но принужден был поблагодарить его за похвалы.

– Я имею доказательства, что граф Перолио одарен всеми добродетелями, и если монсиньор бурграф позволит, я представлю их тотчас же, и правда восторжествует.

Шепот любопытства пробежал по залу, и хотя многие не понимали, в чем дело, но ждали занимательного эпизода.

Бурграф согласился и граф Баренберг пошел сам к двери и ввел мастера Вальтера.

Перолио на минуту смутился и побледнел, но выпив залпом кубок вина, оправился и приготовился выдержать нападение.

Оружейник, несмотря на удивленных гостей, подошел к бурграфу и, встав на одно колено, сказал:

– Простите меня, монсиньор, и вы, знаменитые рыцари и почетные граждане, что я нарушаю ваше празднество; но мне дороги минуты, и я уверен, что вы не откажете мне в правосудии.

– В правосудии! – заговорили на разных концах стола. – Это мастер Вальтер… честный оружейник… синдик корпорации. Что ему надобно? Пусть говорит!

– Я не ошибаюсь, – сказал бурграф, глядя на отца Марии. – Вы самый искусный оружейный мастер всей епархии и честный гражданин. Что вам надобно, мастер Вальтер?

– Правосудия, монсиньор!

В зале, за минуту до того шумном, вдруг сделалось так тихо, как будто она опустела.

– Вы дурно выбрали место и время, – сказал бурграф.

– Не он, а мы выбрали их, – вскричал граф Баренберг.

– Да, да, этого мы хотели, – поддержали его некоторые фламандцы.

– Если вашу жалобу поддерживают мои гости, – сказал Монфорт, – я обязан вас слушать, говорите.

Послышался ропот удовольствия; фламандцы придвинулись ближе к Вальтеру, друзья Перолио нахмурились, остальные гости продолжали есть и пить.

– Монсиньор, – начал оружейник, – я пришел жаловаться на похищение, на преступное, святотатственное дело, и прошу, чтобы мне возвратили мою дочь.

– Дочь! Прекрасную Марию! – повторили друзья Баренберга.

– У вас похитили дочь? – спросил бурграф.

– Да, монсиньор. Ее похитили из священного убежища, которое находится под вашим покровительством, из монастыря св. Бригитты.

– И вы знаете похитителя?

– Вот он, – сказал Вальтер, указывая на Перолио.

Сделался шум. Одни негодовали, другие не верили.

Перолио, узнавший только перед пиром, что приказание его исполнено и Мария в его власти, остался хладнокровным. Бурграф дал знать, чтобы все замолкли и потом вскричал:

– Граф Перолио – наш почетный гость, и вы обвиняете его, мастер! Вы ошиблись, это невозможно.

– К несчастью, я уверен в том, что говорю, – ответил несчастный отец.

– Кто смеет утверждать эту клевету? – спросил Перолио, вставая и оглядывая грозно всех присутствующих.

– Я! Мы! – закричали Баренберг и его друзья.

Бурграф находился в неприятном положении. Он не мог не поддерживать своих друзей, соотечественников, избравших его правителем, но в то же время боялся оскорбить человека, оказавшего ему важную услугу, в честь которого давался этот праздник.

Однако нельзя было так же и не решить такого дела. Монфорт проклинал в душе несносного оружейника, помешавшего общему веселью, но, как государь, был обязан оказать правосудие своему подданному.

– Благородный Перолио, – сказал он, обращаясь к начальнику. Черной Шайки. – Я уверен, что вы оправдаетесь в преступлении, которое возводит на вас оружейник… если только он не откажется от своих слов.

– Нет! – вскричал Вальтер. – Я утверждаю и готов поклясться, что Перолио злодей и разбойник, что он украл мою дочь.

– Говорите учтивее, – заметил бурграф строго. – Помните, где вы.

– Я не обижаюсь этим грубым выходкам, синьор, – отвечал Перолио грустным тоном. – Бедный отец так поражен, что не понимает, что говорит. Скажите мне, где и когда произошло это похищение?

– Четыре дня тому назад, в Зесте, – отвечал граф Баренберг.

– Это, кажется, далеко от Нардена, – сказал Перолио очень спокойно.

– Совсем в другой стороне, – подтвердил бурграф.

– Как же я мог находиться четыре дня тому назад в Зесте, когда я в то время отошел от Нардена и взял блокгауз, откуда приехал только вчера?

– Да, это справедливо, – подтвердил бурграф. – Что вы скажете на это, мастер?

– Что начальник Черной Шайки не сам похитил мою дочь, а приказал сделать это своим сообщникам. Его бандиты действовали по его приказанию.

Между тем все гости встали, чтобы ближе присутствовать при странных прениях. Бурграф занял высокое место, в углу залы; вокруг него стеснились фламандцы, Перолио стоял напротив Монфорта, пажи и служители отошли к противоположной двери, где нельзя было ничего слышать.

Перолио был так покоен, что трудно было принять его за виноватого.

– Мастер, – сказал он оружейнику, – если вы осмелились обвинять меня, у вас должны быть самые ясные доказательства.

– Да, – подтвердил бурграф строго, – где доказательства, что виновник похищения – мессир Перолио?

– Монсиньор! – вскричал Вальтер с негодованием. – Разве надобно еще другое доказательство после преступной попытки его против чести моей дочери в моем доме, и против моей жизни?

– Потише, мастер, – прервали Перолио. – Предположения не могут быть приняты как доказательства. Как можете вы уверять, что я хотел умертвить вас?

– Я узнал в числе разбойников вашего сообщника.

– Это еще не доказательство. Вы могли ошибиться, и притом разве я могу отвечать за нравственность всех воинов Черной Шайки? У каждого из них могут быть свои страсти, за которые начальник не отвечает. Во всяком случае я ручаюсь, что никто из моих людей не покушался на жизнь амерсфортского оружейника… Что же касается чести вашей дочери…

Все присутствующие удвоили внимание, и итальянец понял, что он должен быть очень осторожен, отзываясь о девушке, которую все уважали.

– Ваша дочь, – продолжал бандит, – хорошенькая и скромная девушка. Она поразила меня своей красотой, и я хотел понравиться ей, хотел искать ее любви, как граф ван Шафлер. Надеюсь, что это естественно и позволительно. Не скажу, чтобы я был совершенно счастлив, но ваша настойчивость, мастер Вальтер, заставляет меня признаться, что прекрасная Мария не ненавидела меня и вручила мне даже ключ от своей комнаты.

Страшный крик вырвался из груди Вальтера, бросившегося на Перолио, но фламандские рыцари удержали оружейника и крепко сжали его руки.

– Напрасно вы горячитесь, – продолжал злодей также хладнокровно и с саркастической улыбкой, – ваша дочь невинна… только вы слишком строги к ней… немудрено, что она упала в обморок при вашем появлении.

Вальтер не мог выговорить слова от гнева и волнения и старался только вырваться из рук державших его, чтобы заставить замолчать клеветника, но граф Баренберг и друзья его хотели выслушать до конца оправдание итальянца.

– Я поступил очень благоразумно, – продолжал тот, – оставив на другой же день не только дом мастера, но и сам город. Бурграф дал мне поручение взять Нарден и признаюсь, что серьезные дела помешали мне с тех пор думать о белокурой красавице. Дворянину можно думать о любви, когда ему больше нечего делать, но если ему дают важное поручение, которое может прославить имя его властителя, надобно отогнать все мечты о любви.

Бурграф и некоторые из гостей видимо согласились с этим правилом.

– Во всяком случае, – говорил Перолио, – от небольшой интриги до похищения и святотатства еще очень далеко, и если мне понравилась дочь оружейника, из этого не следует еще, чтобы я решился похитить ее. Ведь и ван Шафлер любит ее, отчего же вы не подозреваете его?

– Вы забываете, мессир, что Мария – невеста графа Шафлера, – отвечал молодой Баренберг вместо Вальтера, который не мог еще придти в себя.

– Да, я слышал это, но признаюсь, никогда не верил, чтобы дворянин мог запятнать свой герб союзом с мещанином. Вы сами, граф Баренберг, не решаетесь на это.

– Ошибаетесь, – отвечал молодой человек, бросив презрительный взгляд на Перолио. – Граф Шафлер благородный, честный и храбрый дворянин, не способный ни на какую подлость. Он служит нашему врагу, но мы все уважаем его и уверены, что он женился бы на Марии. Вы не знаете наших обычаев, синьор. У нас, если дворянин дает слово жениться на девушке самого низкого происхождения, он исполняет обещание или считается подлецом.