Другого пути не было, и я пошел, куда мне сказали, а когда дверь за мной закрылась, я услышал, как щелкнул замок. Замерев, я потянул ручку. Заперто.

Передо мной уходила вниз, в кирпичную шахту, стальная винтовая лестница, внизу – площадка, направо – навесные мостки. Свет брезжил только снизу. Сжимая Хлебцеву гитару, я медленно спустился – настолько, чтобы можно было заглянуть в комнату.

Представьте себе орудийный погреб на линкоре. Или внутренность карманных часов глазами блохи. Помещение было кирпичным подвалом высотой в три этажа, а ширины и высоты ей добавляли блестящие стальные шесты, с гигантскими поршнями, шестернями, валами и цепями на концах.

– Заходи, сынок, присаживайся к костру, – раздался снизу голос Бинга.

Сначала я не увидел его – но вот они с боулером вышли из-под мостка, небрежно помахивая пистолетами.

С ними был Николас – руки скованы впереди наручниками.

– «Четверка парней» лишь кажется тупицами, громко сказал Николас. – Они нас вычислили. Так что можешь спуститься, Гарт.

Бинг приставил пистолет к голове Николаса. Боулер, все в той же рубашке-«везунчике», поигрывал парой наручников.

– Вы, гоблины, нас реально утомили, – осклабился он. – Но это в последний раз.

Я прошел по мосткам, потом по железным ступеням спустился в машинный зал. Сверху доносились такие звуки, будто там маршировала колонна штурмовиков. Я поднял глаза на деревянные балки и увидел, что вертикальные стальные шесты уводят к платформам, врезанным в потолок. Там, над нами, была сцена, и все эти тяжи, провода, блоки и цепи управляли сложной системой сценических подъемников. Фермы и мостки над головами давали артистам выход на разные лифты. А штурмовиками, как я догадался, были «Городские Красавицы», открывавшие вечер своим фирменным канканом с веерами. Наверное, «Повелителя танца»[103] из-под сцены можно принять за штамповочный цех.

Подземелье, где мы оказались, предназначалось только для машин и обслуживающего персонала. Повсюду висели желтые таблички, предупреждающие об опасности механизмов.

– И что теперь? – спросил, пожимая плечами, Николас у конвоиров.

Отвечать им не пришлось. Звякнула защелка, и по спиральной лестнице спустились следом за мною Роджер Элк и Скуппи, первый – в тесном коротком смокинге, другой – в плечистом, как у Джейн Расселл,[104] кремовом пиджаке. Радостно скалясь, они облокотились на перила и довольно разглядывали добычу. Я остановился на верхушке короткой лесенки, отделившей меня от щупалец Бинга и боулера. И вынул шею из гитарного ремня.

– Может, они думают, что заставили нас побегать, – начал Роджер Элк, – но попались они легко, как еноты.

– Вот мне интересно, Роджер. – Скуппи сложил руки на груди, выговаривая слова так, будто передним полный зал слушателей. – Ради чего наши два приятеля так упорствовали. Чего они хотели?

– Что ж, Скуппи, один из них – Гарт, который с гитарой, – хотел куклу, белочку. Представляешь?

– Куклу? Она что, ценная?

– Не особенно. Но, очевидно, ценная для него.

– Ну, ему придется заплатить дорогой ценой, не правда ли? А что второй? Который с распухшей рожей?

– Я не знаю точно, чего ему было надо. Но я не уверен, что это так уж важно.

– Как знать. Не возражаешь, я его спрошу?

– Валяй.

Николас ответил, не дожидаясь вопроса:

– Карты на стол. Я разыскиваю Букермана.

– Ты же говорил, что ищешь Пискуна, – проворчал я.

– Это одно и то же.

Скуппи с Роджером, похоже, забавлялись вовсю:

– Букермана? Зачем?

– Страховое мошенничество. Чикагское страховое товарищество, как и большинство страховщиков, не любит выкатывать громадные суммы на двойные выплаты по несчастным случаям, а еще они не любят несчастные случаи, при которых не обнаруживается тело. Не справился с управлением, вылетел за ограждение, рухнул на лед, пробил его, ушел на дно озера Мичиган. Они заплатили возмещение Скуппи Милнеру Букерману, племяннику, и тот вложил деньги в запуск своей «Клево-Формы». Но такие деньги не платят без проверки. За получателем следят годами, смотрят, что он делает, пытаются вычислить, не мутит ли он воду. Нередко деньги удается вернуть, а мошенников засадить за решетку. На Букермана у них толстая папка, и они прекрасно знали, что он пытался вернуть кукол. Кто-то из их армии сыщиков узнал, что одну куклу похитили в Нью-Джерси, и что при этом кого-то убили, и что вы в Нью-Йорке. В общем, скажем просто: страховые компании не верят в совпадения. Они наняли меня выяснить, что к чему, – за процент, а это немалая куча монет. Вот так я здесь оказался.

Роджер Элк больше не улыбался. На обширном лбу Скуппи Миллера вена раздулась как пожарный рукав. Скуппи глянул на часы:

– Ну, мне, пожалуй, пора наверх.

– Скажите мне только одно, – начал я, глядя на Роджера. – Почему именно сегодня? Почему здесь?

Он осклабился:

– Мы пойдем в прямой эфир на огромную и увлеченно внимающую аудиторию, к тому же здесь присутствует кое-кто из самых влиятельных людей страны. Мы убедим их, они помогут нам убедить Америку. Ты что, правда считаешь, что нам станет хуже без видеоигр, Интернет-серфинга и реалити-шоу? – Усмешка Роджера сошла на нет.

– Так что – Скуппи и его черти круглые сутки семь дней в неделю будут мелькать в ящике? – спросил Николас. – И не потому ли «Аврора» скупала по бросовой цене эти забытые средневолновые радиостанции по всей стране? Собираетесь переплюнуть все древние ток-шоу?

Я сердито глянул на Николаса:

– Про это мне ты не говорил.

– Но и ты не фонтанировал.

Роджер Элк махнул Бингу и боулеру:

– Когда закончите, сбросьте их в какую-нибудь шахту под противовес. Там их не сразу найдут. – И вслед за Скуппи побежал вверх по винтовой лестнице.

– Эй, я что – даже не узнаю про Букермана? – громко пожаловался Николас. – Эй!

– Заткнись. – Боулер лениво шлепнул Николаса по щеке и повернулся ко мне, поигрывая наручниками. – Ты, давай сюда.

Я методично, ступенька за ступенькой, сошел, держа на животе гитару с «Адским нетопырем». Я ожидал парализующего страха, спазма в кишках, который вопреки всем инстинктам самосохранения лишает способности что-либо предпринять. Но страха не было – пока.

– Давай, мужик, не весь же вечер тут с вами возиться, сам понимаешь.

В конце концов именно эта шуточка заставила мой страх превратиться в бешеную злобу. Я ступил на нижнюю ступеньку. Отведя пистолет в сторону, боулер сказал:

– Дай сюда гитару.

Ну и я дал. Резким косым апперкотом в челюсть.

На месте боулеровой усмешки мелькнули несколько зубов и облачко кровавых брызг. Хлебцева гитара отозвалась восхитительно нестройным звоном.

Это за Фреда.

Бинг отдернул ствол от Николасовой головы и нацелился в меня. Я с гитарой был в каком-то шаге от него, и одновременно с выстрелом Николас двинул Бинга плечом. Щелкнула, рикошетируя, пуля. Николас с Бингом лежали на полу, пистолет со стуком отлетел в сторону. Я шагнул к Бингу, который как раз дотянулся до своей пушки, размахнулся и послал гольфовый свинг ему в голову. Бинг ткнулся в бетонный пол, пистолет опять выстрелил, по всей комнате полетели искры от пробитой распределительной коробки. Свет мигнул.

Это за… да, черт возьми, это тоже за Фреда.

– Гарт! – Николас неловко поднялся на ноги и пнул пистолет в дальний угол комнаты под какие-то механизмы. – Блестяще! Блестяще!

Голова Бинга была прикрыта пиджаком, но по нему расплывалось красное пятно. Я обернулся туда, где валялся боулер, – убедиться, что он все еще на полу. Из того места, где раньше была челюсть, у него, булькая, текла кровь, рукав оторван. Что ж, пора обзавестись новым «Везунчиком».

«Городские Красавицы» прекратили свой фашистский топот, и комнату наполнил гул механизмов. Там, наверху, никто бы и не услыхал выстрела.