Бинг и боулер, вскинув брови, поглядели друг на друга, потом второй пробурчал:

– Я думал, Чепмен разбрызгал мозги Леннона по всей «Дакоте».[85]

Тут заговорил подавленный Слоун:

– Послушайте, парни, вы должны понять – Букерман псих. Знаете, что он затевает?

Бинг отвесил ему крепкую оплеуху и осклабился. На том и кончилось.

В подвальном коридоре тянулись под потолком трубы, испускавшие свист и шипение от близкого парового котла. Мы дошли до лестницы и поднялись на один пролет – в обшитый панелями холл с флюоресцентными лампами. Толкнув качающуюся дверь с надписью «СПОРТЗАЛ», мы попали в облицованную кафелем раздевалку, в дальнем конце которой была дверь с надписью «БАНИ». Они распахнулись, и нам навстречу вышел Вито.

Боулер упер ладонь мне в грудь.

– Обожди тут.

Он передал свой пистолет Вито и следом за Бингом и Слоуном вошел внутрь.

Я уставился на Вито, который навел пистолет мне в грудь. На нем была рубашка с «Везунчиком» и костями – вы угадали, точно такая же, как на боулере. Дежурная униформа. Он жевал резинку – так старательно, что на его до блеска выбритой голове выступал пот. Не успел я сказать никакой глупости, вроде «Какая встреча!» или «Отпусти меня по старой дружбе», Вито предостерегающе поднял руку и шагнул ко мне. У него покраснели веки – и похоже было, что ему приходится тяжко.

– Что случилось? – хрипло прошептал он. Я пожал плечами.

– А?

– Слоун привез тебе Пискуна. Что случилось?

– Ну, начнем с того, что он наставил на меня пистолет, и тут вошел Отто, и… в общем, мы позаботились о Слоуне, но тут… Не знаю, должен ли я тебе что-нибудь говорить.

– Гарт, ты должен мне сказать, где Пискун.

Почему-то именно в тот самый миг я особенно отчетливо почувствовал, как абсурдно все это выглядит. Я рассмеялся и поглядел на потолок. Я просто не знал, что ему ответить.

– Через тридцать пять лет всем вдруг стало интересно, где Пискун Малахольный Орех, будто самое важное на свете, где эта третьесортная кукла…

– Слушай, Гарт, я осведомитель Николаса. Ты должен сказать мне, где кукла, чтобы они до нее не добрались. Куда бы ты ее ни спрятал, от них ты ее не убережешь.

– У-ё, – сострил я. – Давай угадаю. Ты натуропат? – Вито поморщился, поняв, что напрасно старался. – Слушай, Вито, я никому ничего не скажу, пока кто-нибудь не скажет кое-что мне. Например, что во всей этой каше делают натуропаты?

– Гарт, нельзя, чтобы они опять захватили Пискуна, – торопливо зашептал Вито. – Иначе они получат власть и смогут полностью изменить наше общество. Они фундаменталисты, изоляционисты, они хотят загнать нас в пещеры, отменить технологии и век информации. Нельзя, чтобы сферы попали не в те руки – да и ни в чьи руки. Сферы надо уничтожить.

– Сферы?

Ответить Вито не успел. Из-за двери выскочил Бинг, поймал меня за локоть и потащил в бани.

Слева я увидел ряд облепленных плиткой ванн, справа – такой же ряд душевых кабин. Прямо по курсу торчал боулер, держал на мушке Слоуна. Было душно и пахло, как в овощехранилище. Трубы, протянутые по левой стене, расходились к ваннам, заполненным грязью, густой, как подливка из гусиных потрохов. Месиво плевалось влажными вонючими пузырями.

Я расстегнул куртку и поддернул рукава. Бинг шлепнул меня по плечу и повернул к одной из ванн. Я недоуменно обернулся:

– Чего?

Но затем огляделся и вдруг увидел, что из грязи на меня смотрят чьи-то глаза. Потом из дымящейся гадости выступили очертания лысой головы и плеч. Вынырнула рука, взяла грязную махровую мочалку, провела ей по рту, отерев розовые губы. Глаза сфокусировались на Слоуне.

– После всего, чего мы добились, ты отдал Пискуна обратно натуропатам?

Я сообразил, что это должен быть Букерман, однако без белых буклей генерала Бухера и пробкового шлема с красным попугаем на макушке – трудно сказать. Голос его не походил на тот запомнившийся мне в детстве бодрый дикторский баритон.

Глаза Слоуна покраснели от слез. Давясь рыданиями, он заговорил:

– То, что вы делаете, неправильно, говорю вам! Они берут цвет, вы – звук, а всем только хуже! – Он повернулся к Бингу. – Дело не в музыке и не в никотине! Дело в сферах.

– Хватит! – рявкнул Грязечеловек. – В ванну его.

Боулер и Бинг потащили Слоуна к соседней ванне и после короткой борьбы макнули его головой, не развязав рук. Из ванны полетели брызги, липкими пузырями лопались панические всхлипы Слоуна, быстро исчез из виду светлый пиджак. Я глянул на Букермана – он отвернулся от этой возни, чтобы грязь не летела в глаза.

Бинг и боулер попятились через узкую комнату подальше от извергавшейся грязью ванны, отвернув головы и прикрыв локтями лица; передо мной лежала открытая дорога к спасению. Сердце тугим кулаком толкалось в горле, я сделал два больших шага вбок, поскользнулся на грязи и головой вперед бросился в двери. Позади раздался вопль.

Я шмякнулся об дверь, подтянулся и встал на колени. Букерман, столп лающей грязи, стоял в своей ванне. Он показывал рукой на меня, но орал на Бинга и боулера. Те барахтались на полу, пытаясь подняться. Я рванул в раздевалку. Кровь колотила в висках, я бежал к надписи «Выход», потом по обшитому панелями вестибюлю.

Сзади выскочили из дверей Бинг с боулером, я метнулся за угол, вверх по лестнице на один пролет и через другой коридор, потом проломился через серию качающихся дверей в полный народу офис. Женщина в маленькой смешной крылатой шляпке и кегельной рубашке с «Везунчиком» сидела перед монохромным зеленым монитором и печатала на компьютере. Мужчина в круглых очках и «везунчике», с зализанными назад волосами размечал какой-то плакат на чертежной доске цветными маркерами. Волосатый мужик с бычьей шеей, тоже в «везунчике», о чем-то горячо спорил по телефону. В стеклянной будке, начиненной звукозаписывающей аппаратурой, копошились техники – в рубашках для боулинга с красными игральными костями на спине – записывая компакты и кассеты; примыкавшая к будке студия была пуста, если не считать микрофонов и пюпитров. Клетчатый, профессор неизвестно чего из Церкви Джайва, в своем фирменном пиджаке наливал себе кофе. При моем появлении все замерли с открытыми ртами, и я перескочив через низкий барьер, побежал к надписи «Выход» в дальнем конце комнаты, где под дверь пробивался солнечный свет. Парень с цветными маркерами кинулся на меня, когда я пробегал мимо, но я отбросил его плечом.

За дверью оказалась короткая широкая лестница к выходу на улицу. Стеклянные двери караулили два «смазчика» с красными кубиками на спинах – один небрежно сидел на краю стола, второй откинулся в кресле за столом. У меня было преимущество внезапности, и я был твердо намерен им воспользоваться. Вместо того чтобы промчать мимо поста, я побежал прямо на них, вереща, как подпаленная шимпанзе.

Тот, что был в кресле, завалился назад, опрокинув стоявший позади цветок в горшке. Одним меньше.

Но второй – вот неудача – вскочил и потянулся за пистолетом. Я схватил со стола медную лампу и швырнул в него, бросаясь к двери. Краем глаза я заметил, что страж увернулся. Раздались звон и лязг – значит, лампа ударила в мраморную стену. Но этого хватило, чтобы я успел добежать до дверей раньше, чем охранник выхватил пистолет.

Они были заперты, и я врезался в них грязной бурой кляксой, как жук в лобовое стекло. Снаружи конторские работники, бредущие на обед, с неявной тревогой поднимали глаза, слыша брызги моих воплей и замечая дергающуюся физиономию. Таксист на другой стороне улицы бросил на меня досадливый взгляд из-за газеты, которую читал. Терьер, трусивший к пожарному гидранту в десяти футах от меня, метнулся в сторону, хозяйка потащила его через дорогу.

– Мистер Карсон, прошу вас…

Я развернулся на месте – желудочная кислота обжигала мне язык, адреналин застил глаза. Сзади, на лестнице, собралась толпа, большая группа агрессивных людей в черных рубашках для боулинга. Будто на турнире местной лиги случилось что-то очень неладное. «Смазчики» вынули пистолеты, рядом с ними стояли разъяренные Бинг с боулером. Клетчатый раздвинул толпу и подошел. Он остановился рядом с тем местом, где я сполз на пол, и склонился ко мне.