Для нее самой это была небольшая потеря, никогда больше не видеть этого наглого самоуверенного вояку – ее заветная мечта, но что будет чувствовать Дженни?
Вот в этом требовалось разобраться. Алисон почему-то испытывала робость, когда думала, что надо просто прийти и спросить дочь о ее отношении к мистеру Уайтингу. После всего, что перенесла девочка за этот год, надо было проявлять особую деликатность. К тому же ее не следовало пугать, возможно, она сама еще не разобралась в своем сердце, слишком мало они были знакомы с лордом Дримстоуном.
Хотя она знала мистера Доэрти столько же времени, когда согласилась выйти за него замуж, а Алисон меньше всего хотела повторения подобной истории.
Дженни не рассказала матери о поползновении мистера Доэрти в ее сторону в день венчания Полли из опасения, что матушка устроит ему скандал, и миссис Браун не подозревала, что ее дочь может и сама проявлять решительность и твердость.
Жаль, что Конни уехала и не может помочь подруге советом и поддержкой, а Полли не настолько тактична, чтобы выяснить этот вопрос без того, чтобы смутить или даже рассердить Дженни. Сама же Алисон, хотя и сильно сблизилась с дочерью за прошедшие со смерти мистера Брауна месяцы, не могла позволить себе торопить Дженни с выводами, которые могли причинить ей много боли, ведь нельзя забывать, что Джеймс уже предназначен другой.
Словом, деятельная миссис Браун не знала, как ей поступить. Самой увезти Дженни в Лондон к тетушке Грантли? Или попросить Конни пригласить ее погостить? Но это значит – уступить поле битвы майору Дилану!
«Я уже начала думать военными терминами, вот что значит связаться с майором!» – усмехнулась она своим мыслям.
Алисон никогда не любила военных, считая их людьми не слишком умными, зато с большим самомнением. Они полагают, что за одну выправку и умение звучным голосом отдавать нелепые команды их все должны обожать и трепетать перед ними. Один такой полковник еще в годы ее детства приезжал погостить у отца, изводя всех домочадцев требованиями дисциплинированно и едва ли не строем спускаться к столу, что в доме мистера Элиота Грантли было совершенно не принято. К тому же полковник грубо и непонятно шутил, и лишь много позже Алисон стала понимать смысл этих шуток, неуместных в приличном обществе, и тем более при дамах и детях.
Майор Дилан в этом отношении был корректен, но во всем остальном казался миссис Браун более мелкой копией того полковника, как и все военные вообще. Поэтому она и взяла с ним резкий тон сразу же, опасаясь, что первоначальная уступка даст ему повод считать свой авторитет неоспоримым. И даже хорошее мнение старой графини не развеяло ее уверенности в том, что майор – самодовольный павлин, радующийся случаю покомандовать хоть кем-нибудь, раз уж ему пришлось выйти в отставку. И если бедного Джеймса ему оказалось мало, пусть не надеется, что она сама и ее дочь будут подчиняться его воле.
Почувствовав, что в ней снова начинает просыпаться злость, Алисон поднялась и направилась в спальню, твердо намеренная не позволить майору приблизиться к Дженни и как-нибудь обидеть девочку.
В доме лорда Дримстоуна вечер тоже не был спокойным. Взбешенный майор вернулся рано, не в силах дольше оставаться в поместье Рэдволлов и наблюдать, как Дженни подбирает музыку для стихотворения, написанного Джеймсом. Даже сходство их имен казалось майору дурным знаком, и он долго ломал голову, как раскрыть юноше глаза, не нарушая обещания, данного графине Теодоре.
Юноша вернулся домой, против ожидания, в плохом настроении, и суровое лицо его опекуна отнюдь не прибавило молодому человеку благодушия. Не дожидаясь, когда майор заговорит с ним, мистер Уайтинг начал сам:
– Сэр, я хочу уведомить вас о намерении известить своих друзей о том, что моя помолвка – всего лишь вымысел. Мне больше нестерпимо обманывать людей, которые доверяют мне и сочувствуют моим обстоятельствам.
– Под друзьями вы подразумеваете мисс Браун? – ледяным тоном осведомился майор.
– Не только ее, а также Рэдволлов, Тайгера и других. К тому же я давно хотел спросить вас, что же вы все-таки имеете против мисс Браун? Однажды вы упомянули о каких-то причинах, но скрыли их от меня. Я хочу узнать правду!
Похоже, выбора у мистера Дилана не оставалось.
– Я узнал, совершенно случайно, но сведения мои достоверны, о некоторых фактах, касающихся этой семьи. Данное слово не позволяет мне раскрыть все обстоятельства, но одна из причин, побуждающих меня удерживать вас от слишком тесной дружбы с мисс Браун, – наследственное заболевание нервного характера, поражающее женщин ее семьи.
– И только? Но мисс Браун, так же как и ее сестра и матушка, по-моему, вполне здорова.
– Вы не так много знаете о женщинах, мой друг, и то, что скрыто за завесой благопристойности, может оказаться жестоким ударом для вас. Вы же не хотите, чтоб ваша жена была истеричкой, склонной к припадкам? – Майор уже понял, что его новость не произвела на юношу впечатления.
Джеймс с удивлением посмотрел на старшего товарища:
– Конечно же, я не хочу, чтобы моя жена страдала тяжелым недугом, который я не смогу ей облегчить. Но пока речь шла только о моей дружбе с соседями, а не о женитьбе!
Майор почувствовал невероятное облегчение и досаду от того, что забежал так далеко вперед и приписал Джеймсу намерения, которых он, по крайней мере пока, не имел.
– Вы правы, но зачастую дружба может быть понята леди превратно, и я бы посоветовал вам пока не раскрывать наш секрет относительно существования мисс Лоу. Хоть я и убежден, что обе сестры Браун являют собой нервический тип женщин, я не врач и не буду утверждать наверное, насколько их поведение обусловлено болезнью, а насколько – свойствами характера. Но есть и другие причины.
Юноша внимал своему опекуну, думая при этом, что ни за что бы не назвал мисс Браун истеричкой, а молодую миссис Рэдволл – тем более.
– Знаете ли вы, что мисс Браун была серьезно увлечена мистером Марком Рэдволлом? – Такого юноша, конечно, не ожидал. – И что ее сестра явилась ее соперницей и вышла замуж за будущего графа, невзирая на чувства мисс Дженни? И знаете ли вы, что после этого старшая мисс Браун несколько месяцев была тяжело больна нервной горячкой, а после выздоровления мать увезла ее подальше отсюда, чтобы не провоцировать семейные скандалы?
Это действительно был ошеломляющий удар. Конечно, Джеймс слышал, что мисс Браун болела зимой и провела довольно много времени в Лондоне, но не более того. Главные участники этой истории не были с ним столь откровенны, а соседи могли лишь в той или иной мере догадываться о случившемся. К тому же после этого произошло столько событий, что жители Ривекрофта легко переключились на проблемы с наследством старого лорда, свадьбу Полли и, наконец, персону самого Джеймса, а так как мисс Браун не выглядела смертельно несчастной, о ней и говорить не стоило.
– Может ли быть… возможно ли это… она так невозмутима и приветлива с сестрой и братом, – растерянно бормотал Джеймс.
– Я не советую вам так сильно огорчаться по этому поводу. Для этих людей важно внешнее благополучие, на котором они надеются построить благополучие финансовое. Я слышал, что единственной целью существования миссис Браун является поиск мужей для дочерей, и после того как ее стараниями ее младшая дочь вышла замуж в ущерб чувствам старшей, главным предметом ее забот стала мисс Дженни.
Джеймс, который находил миссис Браун еще весьма молодой привлекательной женщиной и добрым другом для своих дочерей, должен был обдумать все эти поразительные и неприятные сведения. Он попросил позволения удалиться к себе, и опекун не стал его задерживать, надеясь, что уж теперь-то юноша придет к правильным выводам.
Однако майора, похоже, с некторых пор преследовали сплошные неудачи на пути познания человеческой природы. Мистер Уайтинг уже настолько был убежден в искренности мисс Браун, что просто не мог заставить себя приписать ей какое-нибудь лицемерие или своекорыстие.
