– Марк Рэдволл прилюдно сделал предложение мисс Полли вступить с ним в брак! Что вы скажете на это, кто бы мог ожидать такого?
Сара сдавленно пискнула, нервно смяв у шеи кружева своей ночной рубашки, и с испугом уставилась на Дженни. Как верная подруга, она скрывала от жениха подробности сердечных чувств мисс Браун и, будь у нее такая возможность, постаралась бы предупредить мистера Фоксли, чтобы он придержал свою новость, и как-то подготовить к ней Дженни.
Но известие обрушилось на нее так же стремительно, как и тремя часами ранее на гостей Рэдволлов, и сейчас мисс Долни в тревоге оборотилась к подруге, со страхом ожидая обморока, истерики или вообще смерти от разрыва сердца.
Дженни сидела в кресле у постели Сары, и это положение позволило ей не упасть от нанесенного удара. Она побледнела и откинулась на спинку кресла, в то время как дружеская рука Сары ободряюще сжала ее ладонь.
– Как вы сказали, мистер Фоксли? – слабым голосом спросила она.
– Я говорю – поздравляю вас, мисс Дженни, ваша сестра выходит замуж за Марка Рэдволла. Право же, удачная партия! Осмелюсь заметить, вашей семье очень повезло. Признаться, некоторые думали, что все могло сложиться немного иначе, учитывая вашу дружбу с мистером Рэдволлом… Но все вышло наилучшим образом, и ваша матушка, должно быть, счастлива необычайно, ведь она так близка со старой миссис Рэдволл!
Мистер Фоксли еще долго мог бы продолжать в том же духе, если бы Сара не прервала его:
– Дженни, дорогая моя, вы так побледнели, вам нехорошо?
Дженни на самом деле выглядела не лучшим образом, но Сара скорее преследовала цель прервать излияния жениха, так как не сомневалась, что мисс Браун очень и очень нехорошо. Одновременно она сильней сжала руку Дженни, пытаясь хоть как-то намекнуть ей о необходимости соблюдать приличия и втайне желая, чтоб мистер Фоксли провалился куда подальше со своей новостью.
До Дженни, видимо, дошли либо слова мисс Долни, либо ее дружеский жест, по крайней мере, ее замерший взгляд принял осмысленное выражение, и она осторожно, словно боясь упасть, поднялась на ноги, не выпуская руки Сары.
– У меня разболелась голова, наверное, здесь слишком жарко натоплено. Прогулка по свежему воздуху вернет мне румянец, прошу вас, не провожайте меня.
О головная боль! В скольких щекотливых ситуациях ты выручаешь наших дам, сколько разнообразных мотивов ты маскируешь, сколько тайн самоотверженно скрываешь! Если бы тебя не существовало в мире, женщинам пришлось бы тебя изобрести.
Сара понимала, что подруга желает остаться одна, но тревога за душевное состояние бедняжки заставила ее уговаривать Дженни взять карету. Однако мисс Браун так умоляюще посмотрела на свою наперсницу и так робко попросила позволить ей настоять на своем, что мисс Долни не посмела удерживать ее. Тем более что идти было не так уж и далеко, ночь стояла звездная, и сбиться с исхоженного за много лет пути Дженни ну никак не могла.
Мистер Фоксли проводил Дженни до передней и раскланялся, желая поскорее остаться вдвоем с невестой и подробно пересказать ей все случившееся в доме Рэдволлов. Сара разрывалась между любопытством и намерением подбодрить подругу, и, как и следовало ожидать в подобной ситуации, любопытство взяло верх.
Вернувшаяся домой Алисон стремительно обежала все комнаты, но присутствия Дженни не обнаружила. Предчувствие беды было новым для миссис Браун состоянием, тем не менее она доверилась ему, внезапно вспомнив, что дочь должна была быть у мисс Долни, куда наверняка устремился мистер Фоксли в то время, как сама она беседовала с обрученной парочкой в доме Рэдволлов.
Не мешкая, Алисон направилась к соседям, однако матушка мисс Долни сообщила, что Дженни уже довольно давно отправилась домой, вероятно, чтобы отпраздновать в кругу семьи столь радостное событие. Миссис Браун пришлось сделать вид, что она разминулась с Дженни, направившись от Рэдволлов сразу к друзьям, чтоб забрать дочь и вместе пойти домой. Торопливо поблагодарив миссис Долни за поздравления, Алисон бросилась назад, гадая, где может быть Дженни. Худшие опасения ее подтвердились – все семейство Долни уже знало о помолвке Полли и Марка, и Дженни присутствовала при объявлении новости.
Домой Дженни все еще не вернулась, зайти к кому-то она не могла, так как не была настолько близка с кем-либо из девушек в округе, кроме Сары, чтобы поделиться своей печалью. Некоторое время Алисон кружила по улице, растерянно оглядываясь и отрывисто поругиваясь в адрес Полли и Марка, которые, пусть и непреднамеренно, заварили такую кашу.
Наконец миссис Браун вспомнила про садик, где Дженни обычно размышляла, и, обойдя дом, с облегчением увидела на любимой скамейке мистера Брауна сжавшуюся в комочек фигурку. Луна придавала невыразимую грусть открывшейся перед глазами картине, но Алисон некогда было любоваться пейзажем, подскочив к дочери, она принялась тормошить ее, уговаривая немедленно подняться и вернуться в дом.
– Дженни, Дженни, милая, ты простудишься, идем скорее в тепло! Я здесь, с тобой, теперь все будет хорошо! – Когда-то девушка много бы отдала, чтоб услышать такие слова не только от отца, но и от матери, но сейчас наивная вера в силу родительской любви оставила ее.
– Ах, матушка, вы не понимаете! У меня разрывается сердце. – Дженни казалось, будто в грудь ей положили замерзшую птичку, одну из тех, что они с отцом часто приносили домой в холодные зимы, чтобы отогреть и выпустить на волю.
Но сейчас некому было вдохнуть жизнь в маленькое тельце, и этот ледяной комок давил, давил на нее, сталкивая куда-то в холодную тьму.
Когда часом позже Полли наконец вернулась домой, более или менее удовлетворив любопытство старой графини относительно своего романа, Дженни уже бредила в горячке, разбуженная кухарка была отправлена за доктором, а сама Алисон не находила места от тревоги. Вот когда она особенно остро ощутила, как ей не хватает спокойной уверенности мужа, его помощи и безграничной веры в доброту Господа. Возвращению Полли мать обрадовалась так сильно, что не стала ни в чем упрекать девушку, благодарная провидению за то, что она теперь не одна.
Болезнь сестры, вызванная, несомненно, душевным потрясением, к которому прибавилось переохлаждение, стала первым настоящим горем за всю жизнь Полли. В силу разности характеров она не успела сблизиться с Дженни так, как с матерью, но Полли чувствовала некоторое даже благоговение перед нежностью и чистотой сестры, и сейчас ей невыносимо было знать, что она является причиной смертельной опасности, нависшей над Дженни.
Всю ночь женщины не спали, сидя по обе стороны постели больной и слушая ее жалобный лепет, в котором ясно улавливался столь несвойственный Дженни ропот на несправедливость судьбы.
– Почему, о почему? Марк, ты не вернул мне сонеты… неправда, Полли… ноктюрн не выходит, я не могу… зачем она приехала… скажи ей, Марк, – много чего в таком роде пришлось выслушать Полли, чьи заплаканные щеки практически утопили в себе припухшие глазки.
Утром Марк прислал записку, в которой спрашивал разрешения приехать и повидать их, но ему был отправлен категорический отказ от имени Алисон. Полли, впрочем, кратко объяснила причину и приписала, что позже встретится с ним на заветном месте у пруда.
Многочисленные соседи, как назло, с самого утра сочли необходимым являться с поздравлениями, и даже те, кто пренебрежительно относился к Браунам раньше, теперь, когда они так возвысились, собрались завязать с этой семьей самую тесную дружбу. Алисон пришлось собрать все силы, чтобы отвечать хотя бы вежливо, оставив больную дочь на Полли и доктора, с явным любопытством вслушивающегося в бормотание несчастной.
Обеспокоенная рассказом внука о болезни Дженни, сама старая графиня явилась в дом Браунов, чтобы ободрить ее родных и дать им возможность немного отдохнуть, пока она посидит у постели страдающей девушки. С ее присутствием ко всем, включая перепуганного ее деловитостью врача, казалось, вернулись силы, и даже Дженни стала вести себя поспокойнее, подолгу замирая в забытьи, но хотя бы перестав бредить.
