«Уведомляю вас, что вы не ошиблись».
После минутного размышления он нашел, что такой ответ леди будет не только невежлив, но в отношении мистрис Пейзон лично покажет еще его неблагодарность. Третья попытка оказалась удачнее.
«Салли провела ночь у меня, как гостья. Она страдала от сильной усталости, было бы бесчеловечно отослать ее назад в таком состоянии. Очень сожалею о вашем решении, но беспрекословно покоряюсь ему. Вы как-то сказали, что, безусловно, верите в чистоту моих намерений. Отдайте мне эту справедливость, верьте мне, хотя бы вы и порицали мои поступки».
Отправив эти строки, на душе Амелиуса как будто стало легче. Он отправился в библиотеку и прислушался, нет ли движения в комнате Салли. Полнейшая тишина известила его, что измученная накануне девушка еще спала. Он распорядился, чтоб ее не беспокоили, а сам пошел завтракать.
Он сидел еще за столом, как появился Тоф с таинственным видом и шепотом доложил ему: «Пришла еще другая».
– Другая, – повторил Амелиус. – Что хотите вы сказать?
– Она не похожа на прелестную маленькую мисс, – продолжал Тоф. – На этот раз это дьявольская красота, как мы выражаемся во Франции. Она не доверяет мне и кажется сильно взволнованной, и то и другое нехорошие признаки. Не избавить ли мне вас от нее, пока та мисс спит?
– Не сказала она своего имени? – спросил Амелиус. Тоф отвечал с чужестранным акцентом:
– Только одно имя: Фейфей.
– Вы хотите сказать Феба?
– А разве я не так сказал, сэр?
– Приведите ее сюда.
Тоф посмотрел на дверь в комнату Салли, пожал плечами и повиновался приказанию.
Вошла Феба, бледная и взволнованная. Ее обычная самоуверенность исчезла, она остановилась у порога, точно боялась ступить в комнату.
– Войдите и садитесь, – сказал Амелиус. – Что случилось?
– Я очень встревожена, – отвечала Феба. – Я знаю, что я слишком дерзко поступаю, осмелившись придти к вам. Но я вчера обращалась за советом к мисс Регине и узнала, что она уехала с дядей из города. Мне нужно сообщить нечто о мистрис Фарнеби, и нельзя терять времени. За отсутствием мисс Регины а не знаю никого, кроме вас, к кому бы я могла обратиться. Лакей сказал мне ваш адрес.
Она остановилась, ее замешательство было очевидно. Амелиус старался ободрить ее.
– Если я могу быть в чем-нибудь полезен мистрис Фарнеби, – сказал он, – то говорите, я готов.
Глаза Фебы опустились перед его испытующим взором.
– С вашего позволения, сэр, я не буду никого называть по имени, – со смущением проговорила она. – Дело идет о человеке, которым я интересуюсь и которому я не желаю сделать никаких неприятностей. Его обманывают, я уверена в том, что его обманывает другая особа, старая пьяная женщина, которую бы следовало посадить в тюрьму, так как она этого заслуживает. Я сама заслуживаю порицания, я это знаю. Я подслушивала, сэр, чего не должна была делать, и еще передала слышанное (правда по секрету) тому человеку, о котором я уже упоминала. Не старой женщине, но той личности, которой я интересуюсь. Надеюсь, вы понимаете меня, сэр. Я буду говорить Откровенно о мистрис Фарнеби.
Амелиус вспомнил о мстительных, злых речах Фебы, когда он видел ее в последний раз. Он устремил взор на конторку, стоявшую в углу комнаты, куда он положил письмо мистрис Фарнеби. В душе его возникло инстинктивное недоверие к посетительнице. Обращение его изменилось, он повернулся к своей тарелке и продолжал завтракать.
– Можете вы говорить искренно? – сказал он. – Мистрис Фарнеби предстоит какое-нибудь огорчение?
– Да, сэр.
– И я могу чем-нибудь помочь ей?
– Я уверена, что можете, если знаете, где найти ее.
– Я знаю, где она. Она писала мне о том. Когда я видел вас в последний раз, вы так плохо говорили о ней, вы были очень сердиты на нее.
– Теперь я желаю ей только добра, сэр.
– Прекрасно. Почему же не можете вы пойти сами, переговорить с ней, если я дам вам ее адрес.
Бледное лицо Фебы вспыхнуло.
– Я не могу этого сделать, сэр, – отвечала она, – после того, как мистрис Фарнеби так дурно обошлась со мной. И если б она знала, что подслушала ее разговор с вами… – она остановилась, ее смущение, видимо, усиливалось.
Амелиус положил ножик и вилку.
– Послушайте, – сказал он. – Я не люблю такой манеры. Если вы не можете говорить прямо, оставим его и будем говорить о чем-нибудь другом. Я боюсь, – продолжал он, нимало не стесняясь, – что вы не добрая девушка. Что вы хотели сказать? Какой между нами разговор подслушали вы?
Феба поднесла платок к глазам.
– Жестоко так говорить со мной, – сказала она, – и именно тогда, когда я сожалею о том, что сделала, и желаю предупредить зло, которое может произойти из-за того.
– Что же вы сделали? – закричал Амелиус, соскучившись слушать эти уклончивые, бестолковые объяснения.
Глаза его загорелись нетерпением, когда он задал этот вопрос, заставивший наконец Фебу заговорить откровеннее. Она рассказала ему, что она слышала в кухонное окно, рассказала также подробно и чистосердечно, как рассказывала Жервею, с той только разницей, что не позволила себе ни малейшей дерзости в отношении мистрис Фарнеби.
Выслушав все молча, Амелиус вскочил, отпер конторку и достал письмо мистрис Фарнеби. Он прочел его, отвернувшись от Фебы, с минуту подумал и, вдруг обернувшись, устремил на нее такой взор, что она вздрогнула.
– Негодяйка! – сказал он. – Вы бессердечная негодяйка!
Феба в испуге хотела бежать из комнаты. Амелиус остановил ее.
– Сядьте, – сказал он. – Я хочу знать всю истину.
– Вы ее знаете, сэр, – проговорила Феба, приободрившись. – Я не могла бы ничего больше сказать вам, даже если б лежала на смертном одре.
Амелиус развернул письмо мистрис Фарнеби и грозным жестом указал на него.
– Не хотите ли вы отрицать свое участие в этом подлом заговоре? – спросил он.
– Помилуй меня, Бог, я до вчерашнего дня ничего не слышала о том!
Тон, которым были произнесены эти слова, показывал, что они были искренни, и убедил в том Амелиуса.
– Два человека надувают и обирают эту несчастную леди, – продолжал он. – Кто они?
– Я уже вам говорила, что не упомяну имен, сэр.
Амелиус снова посмотрел в письмо. После всего им слышанного нетрудно было узнать в невидимом «молодом человеке», о котором говорила мистрис Фарнеби, ту личность, которой интересовалась Феба. Кто это был? Не успел он задать себе этого вопроса, как ему вспомнился бродяга, виденный им с Фебой на улице. Не было больше сомнения: мошенник, устроивший этот заговор, был никто иной, как Жервей. Амелиус непременно обнаружил бы свое открытие, если б Феба не остановила его. Его вторичное обращение к письму мистрис Фарнеби и внезапное молчание после того возбудили в ней подозрения.
– Если вы причините неприятности моему другу, – воскликнула она, – вы не услышите более ни слова из моих уст.
Амелиус воспользовался предостережением.
– Храните свои тайны, – сказал он. – Я желаю только избавить мистрис Фарнеби от ужасного разочарования. Но что я скажу ей, когда приду? Не можете ли вы сообщить мне, как вы открыли это гнусное мошенничество?
Феба с готовностью объяснила ему. Сократив ее длинный рассказ, мы получим следующее: мистрис Соулер, пригласив ее к себе, всячески старалась выпытать у нее известную ей тайну мистрис Фарнеби. Так как ловушка не действовала, то она решилась подкупить ее: обещала Фебе разделить с ней поровну большую сумму, если она скажет ей тайну, уверяла ее, что Жервей способен не сдержать слово насчет своей женитьбы на ней и оставит их обеих в петле, когда получит деньги и положит их в свой карман. Таким образом узнала Феба, что заговор, который она считала оставленным, успешно подвигается вперед втайне от нее. Она ничего не сказала мистрис Соулер, боясь возбудить в ней подозрения, и поспешила к Жервею, чтоб объясниться с ним. Он не оказался дома. Тогда она отправилась к мисс Регине также безуспешно. На этом и кончилась ее история.
