Быстрота, с которой мистер Фарнеби привел в исполнение свое намерение разлучить влюбленных, показала Амелиусу в ярком свете слабохарактерность Регины. Почему не воспользовалась она своими правами, как девушка совершеннолетняя, и не отказалась оставить Лондон, не повидавшись со своим женихом и не выслушав его? Амелиус оставил своего американского друга с уверенностью, что решение Регины будет в его пользу, когда ей придется выбирать между им и дядей. Теперь впервые почувствовал он, что его доверчивость могла обмануть его. Он вернулся домой в таком унынии, что сострадательный Руфус уговорил его пойти обедать в трактир, а оттуда в театр. Совершенно упавший духом Амелиус подчинялся влиянию своего друга. Он даже не удивился, когда Руфус по дороге в трактир остановился у мрачного разукрашенного здания с греческим портиком и оставил там письмо и карточку.

По счастливой случайности на следующий день погода была прекрасная. Амелиус исполнил данные ему в письме предписания. Солнце светило, когда он вышел на станции в Гарроу. Душа его была полна сомнений и беспокойства, он приветствовал бледное ноябрьское солнце как хорошее предзнаменование.

Дача мистера и мистрис Ормонд стояла, отдельно от прочих, на их собственной земле. Деревянный забор с одной стороны отделял ее от грязной, узкой дороги, ведущей на соседнюю ферму. У калитки, через которую можно было войти в питомник, Амелиус ожидал появления горничной.

Спустя пять минут верная Феба приблизилась с ключом в руках.

– Где она? – спросил Амелиус, когда калитка была отперта.

– Ожидает вас в кустах. Постойте, сэр, мне нужно нечто сообщить вам.

Амелиус вынул кошелек и предложил ей соверен. Он уже заметил, что Феба очень падка на деньги.

– Благодарю вас, сэр, потрудитесь теперь посмотреть, на ваши часы. Вы не должны оставаться с мисс Региной ни минутой больше четверти часа.

– Почему это?

– Потому что ровно столько времени мистрис Ормонд бывает занята со своим поваром и ключником. Как только распоряжения будут сделаны, она присоединяется к мисс Регине, и обе идут вместе гулять. Вы погубите меня, сударь, если вас здесь застанут.

После этого предостережения горничная повела его по извилистой тропинке к питомнику.

– Я должен поблагодарить вас за ваше письмо, Феба, – сказал Амелиус, следуя за ней. – Кстати, кто был ваш посланный?

– Молодой человек, сударь, – был уклончивый ответ.

– Откровенно говоря, ваш возлюбленный, я полагаю. Теперь молчание послужило красноречивым ответом.

Она повернула за угол и указала на госпожу свою, стоявшую у входа в старую, развалившуюся беседку.

Регина поднесла к глазам носовой платок, когда горничная скромно удалилась.

– О, – тихо промолвила она, – боюсь, что я дурно поступаю.

Амелиус отстранил платок с некоторым усилием и в утешение поцеловал ее. Начав таким образом свои объяснения, он спросил ее:

– Зачем приехали вы сюда?

– Что же мне было делать? – тихо сказала она. – Все были против меня. Что же могла я сделать?

Тогда Амелиус решил, что в ее лета она могла иметь свою собственную волю, но мысль эту сохранил при себе и, подав ей руку, повел ее по дорожке.

– Вы слышали, я думаю, чего требует от меня мистер Фарнеби.

– Да, милый.

– Я нахожу его чересчур корыстолюбивым, в высшей степени жестоким.

– О, Амелиус, не говорите так.

Амелиус вдруг остановился.

– Вы с ним согласны? – спросил он.

– Не сердитесь, мой дорогой. Я только нахожу, что он заслуживает извинения.

– В чем извинения?

– Он очень высокого мнения о вашем семействе и думал, что вы богаты. И… я знаю, вы сделали это неумышленно, Амелиус… вы обманули его.

Амелиус опустил ее руку. Эта настойчивая защита мистера Фарнеби вывела его из себя.

– Может быть, я обманул и вас? – спросил он.

– О, нет, нет! Как вы жестоки! – Слезы выступили на ее прекрасных глазах, тихие, милые слезы, не поднимавшие бури в ее груди и не оставлявшие неприятных следов на лице. – Не будьте суровы со мною, умоляла она, как беспомощное, большое дитя.

Иной мужчина мог бы устоять против этого, но Амелиус был не таков. Он схватил ее руку и нежно пожал ее.

– Регина, любите вы меня? – спросил он.

– Вы знаете, что люблю.

Он обвил рукой ее талию и, сосредоточив всю страсть свою во взоре, смотрел ей прямо в глаза.

– Вы любите меня так же нежно, как я люблю вас? – прошептал он.

Она любила его со всей маленькой страстью, на которую была способна. После минутного колебания она обняла его за шею и, наклонив его голову, прижала ее к своей груди. Ее полная, крепкая, мускулистая фигура дрожала, точно она была самой слабой женщиной.

– Дорогой Амелиус! – пробормотала она едва слышно. Он пытался заговорить, но голос изменял ему. Она совершенно невинно воспламенила в нем кровь. Он все крепче и крепче прижимал ее к себе, повернул ее голову и страстно покрывал лицо и губы ее поцелуями. Она не в силах была противиться ему, но его горячность пугала ее. Она вдруг высвободилась из его объятий: «Я не думала, что вы будете так грубо обращаться со мной». С этим нежным укором она повернулась и пошла по тропинке, ведущей к дому. Амелиус последовал за ней, умоляя простить его и пожертвовать ему еще пять минут. Он скромно свалил всю вину на ее красоту, жаловался, что не мог устоять против ее прелести. Когда же этот столь обыкновенный комплимент, не производил своего действия? Регина улыбнулась со свойственным ей добродушием.

– Обещаете вы прилично вести себя? – спросила она, и Амелиус обещал.

– Пойдемте в беседку, – просил он.

– Там очень уныло в настоящее время года, – благоразумно отвечала Регина. – Пожалуй, там мы озябнем, лучше походим.

И они стали мирно прохаживаться.

– Мне нужно поговорить с вами насчет нашего брака, – начал Амелиус.

– У нас еще много времени впереди, – сказала она, вздохнув, – успеем об этом подумать.

Он оставил ее возражение незамеченным и продолжал:

– Вам известно, что я имею пятьсот фунтов годового дохода?

– Да.

– Сотни тысяч ремесленников с большими семействами живут в довольстве с меньшими доходами, чем мои.

– Неужели, милый?

– И многие дворяне также. Викарии, например. Видите вы, к чему я веду, моя дорогая.

– Нет.

– Можете вы жить со мной в небольшом коттедже с хорошеньким садиком и с одной служанкой, делая два или три новых платья в год?

Регина как бы в экстазе подняла свои прекрасные глаза к небесам.

– Это звучит очень соблазнительно, – заметила она нежным голосом.

– А все это можно иметь на пятьсот фунтов годового дохода, – продолжал Амелиус.

– Можно, милый?

– Я рассчитал все необходимое и уверен в том, что говорю. Я сделал более, я разузнал, что можно быть уволенным от оглашения. Я могу найти квартиру здесь по соседству, и мы можем быть обвенчаны в Гарроу через две недели.

Регина вздохнула, раскрыла большие глаза и смотрела на Амелиуса с выражением недоверия и изумления.

– Обвенчаны через две недели? А что бы сказали на это дядя и тетка?

– Ангел мой, наше счастье не зависит от дяди и тетки, оно зависит от нас самих. Никто не имеет власти распоряжаться нами. Я мужчина, вы девушка в летах, мы имеем полное право вступать в брак когда захотим.

Амелиус произнес последние слова тоном оратора, высоко подняв голову и с внутренним убеждением.

– Без разрешения моего дяди! – воскликнула Регина. – Без согласия тетки! Без подруг, без друзей, без свадебного завтрака! Ах Амелиус! Как могло это придти вам в голову? – Она отступила на шаг и смотрела на него с изумлением.

На минуту, только на одну минуту Амелиус потерял с ней терпение.

– Если б вы действительно меня любили, – сказал он с горечью, – вы не подумали бы о подругах и завтраках!

У Регины ответ был наготове в кармане, она вынула платок и поднесла его к глазам. Амелиус тотчас же овладел собой.

– Нет, нет, – сказал он, – я этого не думаю, я уверен, что вы меня любите. Дайте мне опять вашу руку. Знаете, Регина, я сомневаюсь, чтоб дядя сообщил вам обо всем, что произошло между нами. Известно вам, какие предлагал он условия? Он требует, чтоб я увеличил доход свой до двух тысяч, и только тогда даст свое согласие на наш брак.