Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Это сознание в своем несговорчивом, упрямом характере, в отсутствии религии, которая могла бы облагородить его, и мыслей, которые бы его очистили, бессознательное проявление нежного и любящего инстинкта, боровшегося с жизнью, без симпатий для поддержки, без света для руководства, все это растрогало бы сердце каждого не вконец развращенного человека. Амелиус заговорил с горячностью юношеского энтузиазма.

– Я пошел бы на край света, если б смог этим сделать вам добро. Но положение безнадежно!

– Не говорите этого! Вы свободны, у вас есть деньги, вы будете путешествовать по свету и доставлять себе удовольствие. В одну неделю вы увидите более, чем люди, живущие на одном месте, увидят в течение года. Откуда вы знаете, что готовит вам будущее? У меня есть своя идея. Она, может быть, затерялась в лабиринтах Лондона, а, может быть, находится за сотни и тысячи миль отсюда. Веселитесь, Амелиус, развлекайтесь. Завтра или через десять лет, но вы можете встретить ее!

Из сострадания к несчастному созданию Амелиус не решался потворствовать ее фантазиям.

– Если предположим даже, что это когда-нибудь случится, – возразил он, – то как же я узнаю потерянную девушку? Вы не можете описать мне ее наружность, вы не видали ее с самого детства. Знаете ли вы что-нибудь о ней с того времени, как она пропала?

– Ничего не знаю.

– Решительно ничего?

– Решительно ничего.

– Вы даже не имеете никаких подозрений насчет того, как это случилось?

Лицо ее вдруг изменилось, она сердито посмотрела на него.

– Не имела в продолжение недель и месяцев, пока не было поздно, – сказала она. – Я была больна. Когда мой разум прояснился, я стала подозревать одну особу, подозрения возникали мало-помалу, замечались пустяки, которые наводили потом на разные мысли. – Она остановилась, очевидно, сдерживая себя, чтоб не сказать слишком много.

Амелиус старался вызвать ее на откровенность.

– Вы подозреваете? – начал он.

– Я подозреваю, что он выбросил в свет беспомощное существо, – вдруг с яростью воскликнула мистрис Фарнеби. – Не спрашивайте меня больше об этом, или я выйду из себя и прибью вас. – Она сжала кулаки, произнося эти слова. – Счастлив тот человек, – пробормотала она сквозь зубы, – что я не пошла дальше подозрений и не добралась до истины. Зачем вы взволновали меня таким образом? Вы не должны были этого делать. Напомните мне, о чем мы говорили минуту тому назад. Вы высказали какие-то возражения? Вы говорили?..

– Я говорил, – напомнил ей Амелиус, – что если б и встретил пропавшую девушку, то не узнал бы ее. И мало того, вы сами не могли бы узнать ее, если б она стояла перед вами в эту минуту.

Он говорил очень мягко, боясь раздражить ее. Она не обнаружила ни малейшего гнева, смотрела на него и слушала его внимательно.

– Вы расставили мне западню? – спросила она, и закричала прежде, чем Амелиус успел ответить ей. – Нет, я не настолько подла, чтоб не доверять вам, я забылась. Вы совершенно невинно вызвали у меня вспышки гнева. Я не могу допустить предположения, что я не узнаю ее. Дайте мне время подумать. Я должна как-то объяснить это.

Она старалась собраться с мыслями, не спуская глаз с Амелиуса.

– Я буду говорить откровенно, – заявила она с внезапной решимостью. – Послушайте. Когда я захлопнула дверку шкафа, я сделала это для того, чтоб вы не видели вещей, лежавших на полке. Видели вы что-нибудь несмотря на это?

Нелегко было отвечать на этот вопрос. Амелиус колебался. Мистрис Фарнеби настаивала на ответе.

– Видели вы что-нибудь? – повторила она.

Амелиус сознался, что видел. Она отвернулась от него и стала смотреть на огонь. Ее голос стал таким тихим, когда она заговорила, что он с трудом расслышал ее слова.

– Это были вещи, принадлежавшие ребенку?

– Да.

– Детское платьице и чепчик? Отвечайте мне. Мы зашли слишком далеко, чтоб возвращаться назад. Мне не нужно ни аналогий, ни объяснений, а только да или нет.

– Да.

Наступило молчание, она не шевелилась и смотрела на огонь, точно вся прошлая жизнь ее рисовалась в пылавших углях.

– Вы меня презираете? – спросила она наконец совершенно спокойно.

– Бог свидетель, что я только жалею вас! – отвечал Амелиус.

Другая бы женщина залилась слезами, эта только смотрела на огонь.

– Какой он добрый малый, – проговорила она про себя.

Наступила новая пауза. Она так же быстро повернулась к нему, как перед этим отвернулась от него.

– Я хотела пощадить себя, пощадить и вас, – промолвила она. – Если истина обнаружилась, то не из-за вашего любопытства и против моей воли. Я не знаю, относились ли вы ко мне прежде как друг, теперь вы должны быть моим другом. Не говорите! Я знаю, что могу доверять вам. Еще одно, последнее слово о моем пропавшем ребенке. Вы сомневаетесь в том, что я узнала бы его, если б он стоял предо мной. Это могло бы быть справедливо, если б мной руководила только тревога и слабая надежда. Но у меня есть нечто другое, и после всего происшедшего между нами, вы можете узнать что это. При случае это может даже помочь вам. Не беспокойтесь, в этом нет ничего ужасного. Но как объяснить это? – пробормотала она про себя в недоумении. – Это было бы удобнее показать. Впрочем, почему же нет? – Потом она обратилась к Амелиусу. – Я странное существо, – заговорила она. – Во-первых, я беспокою вас своими делами, смущаю вас, заставляю вас жалеть меня, а теперь (как бы вы думали!) позабавлю вас. Амелиус, любите вы хорошенькие ножки?

Амелиус слышал и читал в книгах, что бывают люди, которых обманывает их собственный слух. Теперь он стал понимать это и сочувствовать этим людям. Однако он объявил, что он любитель хорошеньких ножек, и ждал, что будет далее.

– Когда у женщины хорошенькие ручки, – продолжала мистрис Фарнеби, – она не стесняется их показывать. Отправляясь на бал она выставляет грудь и часть спины. Теперь скажите мне, если не считают неприличным показывать обнаженную грудь, может ли быть что-либо неприличное в голой ноге?

Амелиус согласился, но проговорил как во сне: «Что же тут, в самом деле!» После этого ждал, что будет далее.

– Посмотрите в окно, – сказала мистрис Фарнеби.

Амелиус повиновался. Окно было открыто вверху на несколько дюймов, очевидно, для вентилирования воздуха в комнате. Выходило оно во двор, на дальнем конце которого находились конюшни, а посередине выдавалось потолочное окно кухни. Когда Амелиус взглянул туда, то увидел, что в кухне нуждались в сильном приливе свежего воздуха. Огромное окно в стене кухни без шума тихо отворилось настежь, между тем как такое же окно по другую сторону было уже отворено. Судя по наружности можно было заключить, что обитатели кухни обладали редким между прислугой достоинством: пониманием законов вентиляции и дорожили свежим воздухом.

– Все готово, – сказала мистрис Фарнеби, – можете обернуться.

Когда Амелиус повернулся, то увидел на ковре ботинки и чулки мистрис Фарнеби, а одна из ног ее лежала на стуле.

– Посмотрите сначала на мою правую ногу, – сказала она важным и серьезным тоном.

Это была чрезвычайно красивая по форме и цвету кожи нога, подъем прекрасно выгнутый и высокий, лодыжка нежная и сильная, пальцы с розовыми кончиками. Одним словом это была ножка достойная того, чтоб с нее сняли фотографии, вылили из гипса, лелеяли и целовали ее. Амелиус пытался выразить свое восхищение, но она не дала ему выговорить и трех слов.

– Нет, это не из тщеславия, – сказала она, – это простое исследование. Вы видели мою правую ногу, и вы видели, что она нормально выглядит. Прекрасно. Теперь посмотрите левую.

Она подложила левую ногу на стул.

– Обратите внимание на промежуток между третьим и четвертым пальцем.

Исполнив ее приказание, Амелиус заметил, что красота ноги была нарушена странным недостатком. Между двумя пальцами была перепонка, связывающая их до самого ногтя.

– Вас удивляет, что я показываю вам недостаток своей ноги? Амелиус! У моей бедной девочки был такой же недостаток, и я хотела, чтоб вы знали, каков он именно, потому что ни я, ни вы не знаем, какую услугу может это оказать в будущем. – Она замолчала, как бы давая ему возможность заговорить. Человек от природы пустой и легкомысленный нашел бы такое заявление глупым и смешным. Амелиус был печален и молчалив. – Вы мне нравитесь все более и более, – продолжала она. – Вы не принадлежите к числу обыкновенных людей: девять из десятерых подняли бы слова мои на смех, девять из десятерых сказали бы: «Разве я могу просить каждую встречную девушку показывать мне ноги?» Вы выше этого, вы поняли меня. Могу я надеяться, что узнаю свою дочь?

20
{"b":"121505","o":1}