— Здесь живут и другие художники, — сказала мне Мари-Кристин.

— Художников очень много, — улыбнулся Жерар. — Ведь это Латинский квартал, а Париж, как вы знаете, — центр искусств. И художники собираются именно здесь. Днем и ночью они толпятся в кафе и рассказывают о великих произведениях, которые собираются создать… увы, как правило, только собираются.

— Но когда-нибудь они заговорят о великих произведениях, которые создали, — сказала я.

— Тогда они будут уже слишком знаменитыми, чтобы жить в этом квартале или посещать такие кафе. А здесь по-прежнему будут говорить о еще не написанных шедеврах.

Мы заговорили о моем путешествии по Парижу.

— Для Ноэль это все так ново, — сказал Робер. — Мне доставляло истинное наслаждение показывать ей достопримечательности.

— Это замечательно, — сказала я.

— Надеюсь, ты покажешь Ноэль свои работы, — сказал Робер. — Уверен, что она хочет их посмотреть.

— В самом деле? — спросил Жерар, взглянув на меня.

— Конечно, хочу.

— Не ждите чего-нибудь необыкновенного, вроде Леонардо, Рембрандта, Рейнольдса, Фрагонара или Буше.

— Я полагаю, у вас свой собственный стиль.

— Благодарю вас. Признайтесь, вы из вежливости проявляете интерес к моим работам? Мне не хотелось злоупотреблять вашей любезностью и заставить вас скучать, что вполне может произойти.

— Но я же не знаю, что буду ощущать, пока не увижу ваши работы.

— Знаете, что я сделаю. Я покажу вам несколько картин, и, если замечу следы скуки на вашем лице, мы прекратим это. Согласны?

— По-моему, отлично.

— А эта мадам Гарнье все еще работает у тебя? — спросила Анжель.

— О, да, конечно.

— Пол в кухне довольно грязный. Что же она тогда здесь делает?

— Славная мадам Гарнье. У нее удивительное лицо.

— Ты что, рисовал ее?

— Конечно.

— Выходит, вместо того, чтобы убирать в квартире, она тебе позирует?

Жерар повернулся ко мне.

— Вы говорили, что хотите посмотреть мои картины. Начнем с мадам Гарнье.

Он взял одно из полотен и поставил его на мольберт. Это был портрет женщины — полной, веселой, с решительными складками у рта, в глазах которой светилась алчность.

— Очень похоже, — сказала Анжель.

— Интересный портрет, — заметила я. Жерар внимательно следил за мной. — Кажется, она мне знакома.

— Скажите мне, что вы о ней думаете? — спросил Жерар.

— Она любит пошутить и посмеяться. Знает, чего хочет, и стремится к этому. Хитровата и себе на уме.

Он улыбнулся и кивнул головой.

— Благодарю вас, вы мне сделали очень приятный комплимент.

— Не сомневаюсь, — сказала Анжель, — что мадам Гарнье гораздо больше устраивает сидеть в кресле с дурацкой улыбкой вместо того, чтобы делать работу.

— И это меня вполне устраивает, мама.

— Вы обещали показать и другие свои работы, — напомнила я.

— После того как я услышал ваше мнение об этой картине, я сделаю это с большей охотой.

— Разве вы не уверены в своих работах? — спросила я. — Я всегда считала, что художник должен быть абсолютно уверен в себе. Ведь если это не так, кто же поверит в него?

— Вашими устами говорит сама мудрость! — сказал он с некоторой иронией в голосе. — Вот, смотрите. Это — консьержка. А это натурщица, которая иногда позирует для нас. Традиционный сюжет, не правда ли? Натурщица слишком привыкла позировать и поэтому выглядит здесь не совсем естественно.

Его работы показались мне очень интересными, особенно виды Парижа. Здесь были Лувр и сады Тюильри, уличная сценка и вид Ла Мэзон Гриз с лужайкой и прудом. Я вздрогнула, когда он достал картину, изображающую мельницу.

— Это та самая мельница! — воскликнула я.

— Это старый пейзаж, я написал его несколько лет назад. Но вы все-таки ее узнали.

— Мы ходили туда с Мари-Кристин.

Он повернул полотно к стене и показал мне другую картину, на ней была изображена женщина, стоящая за прилавком на рынке. Она продавала сыр.

— Вы специализируетесь на портретах?

— Да. Меня интересует человеческое лицо. В нем так многое скрыто… Конечно, если сможешь это заметить.

— Значит, когда вы пишете портрет, вы стараетесь показать именно то, что спрятано в душе?

— Если хочешь написать по-настоящему хороший портрет, нужно хотя бы что-то знать о предмете изображения.

— А не кажется ли вам, что люди хотят выглядеть на портретах не такими, какие они есть на самом деле, а такими, какими им хотелось бы быть? — спросила я.

— Именно это обычно и делают модные художники. А я не модный художник.

— Но приукрашенное изображение доставляет удовольствие, какой от этого вред?

— Никакого. Я просто не хочу так писать.

— А я хотела бы, чтобы меня изобразили красивее, чем я есть, — сказала Мари-Кристин.

— Я уверена, что большинство хотят этого же, — добавила Анжель.

— Вы считаете, вам удается раскрыть секреты, которые люди пытаются скрыть? — спросила я.

— Возможно, иногда удается. Но портретист чаще всего обладает богатым воображением и то, что ему не удается раскрыть, он додумывает сам.

— Мне кажется, — сказал Робер, — что, заказывая портрет, надо быть очень осторожным, раз твой характер подвергается такому тщательному анализу.

— По-моему, у вас создалось неправильное представление, — беспечно сказал Жерар. — Я просто говорил об умственных упражнениях художника исключительно для собственного удовольствия. Это абсолютно безвредно.

На стеклянную дверь, ведущую на крышу, упала тень, а затем появилась фигура очень высокого человека, который заглядывал в комнату.

— Добрый день, — сказал он по-французски с сильным акцентом.

— Заходи, — пригласил Жерар, что было совершенно излишне, так как гость уже вошел в комнату.

— О, я, кажется, не вовремя, — сказал он, оглядывая всех присутствующих и улыбаясь.

Это был блондин с необыкновенно яркими голубыми глазами. Он как бы подавлял остальных своим присутствием, но не только из-за своего роста. В нем сразу чувствовалась сильная личность.

— Это Ларс Петерсен, мой сосед, — представил гостя Жерар.

Я уже слышала это имя. Это был художник, который написал портрет Марианны.

Жерар представил ему меня. С остальными, судя по всему, Ларс уже был знаком.

— Очень рад вас всех видеть, — сказал Ларс Петерсен. — Прошу простить меня за то, что я заявился таким образом. Я зашел попросить немного молока. У тебя есть молоко, Жерар? Если бы я знал, что ты принимаешь гостей, я бы выпил свой кофе без молока.

— Мы тоже пьем кофе, — сказала Анжель. — Правда, он, наверно, уже остыл…

— Я люблю кофе в любом виде.

— Вот, пожалуйста, молоко.

— Вы очень любезны.

— Пожалуйста, садитесь, — сказала Анжель, и Ларс сел на кушетку рядом с Мари-Кристин.

Мне показалось, что Жерар остался недоволен тем, что его сосед присоединился к нашей компании. Этот великан, несомненно, производил на всех впечатление. Вскоре он уже завладел беседой, при этом рассказывая в основном о себе: о том, как он был студентом в Осло и как однажды ему в голову пришла мысль стать художником.

— Считается, что жизнь впроголодь в мансарде это непременное условие расцвета великого искусства, — продолжал Ларс Петерсен. — Поэтому мы все живем одним днем, зная, что находимся на пути к славе и богатству, а лишения сегодняшнего дня — это цена, которую нужно заплатить во славу будущего. Когда-нибудь имени Ларса Петерсена и Жерара дю Каррона будут стоять рядом с именем Леонардо да Винчи. Можете не сомневаться. Мы, по крайней мере, твердо верим в это.

Он рассказал нам о том, как приехал в Париж. В течение нескольких лет ему пришлось бороться за существование, он скитался по временным жилищам. А затем ему удалось продать несколько картин. Одна из них имела большой успех, о ней говорили.

После этих слов Жерар изменился в лице. Я поняла, что речь идет о портрете Марианны.

— Стоит только один раз добиться успеха, и тобой уже интересуются, — продолжал Ларс Петерсен. — Мои картины стали покупать. Это была ступень наверх. То, что нужно каждому. Теперь у меня прекрасная квартира, такая же, как эта. Точная копия. А где найдешь что-нибудь более подходящее?