— Вижу. — День был приятно теплым, но с воды дул легкий бриз. Октавия посмотрела вниз на каменный свод. — Камни и впрямь похожи на пальцы.

— А еще там внизу есть пещеры. Мы с папой ходили туда вчера. Нашли какие-то знаки на стенах. Папа сказал, что нарисовал их, когда был маленьким, чтобы тетя Лилиан и тетя Ханна не заблудились, если попадут внутрь.

— Вот они какие — Харты, — сказала она. — Всегда все планируют заранее.

— Да, папа говорит, Харты всегда так делают. — Настроение у Карсона вдруг упало, и он вдруг нахмурился. — Правда, он говорит, что иногда все планы рушатся. Говорит, что иногда так бывает, что ты не ожидаешь, а положение меняется.

— Вроде того, как изменилось положение с рисунком Зеба, который нарисовала Анна? — мягко спросила она.

Он быстро поднял на нее взгляд, а потом отвел глаза. — Да. Он лучше моего портрета Уинстона, так ведь?

Она села на камень рядом с нми, так что их лица оказались на одном уровне. — У Анны удивительный талант. Если ей нравится рисование и если она решит им заняться, думаю, когда-нибудь из нее бы вышел отличный художник.

— Угу. — Он пнул вниз ком земли.

— У разных людей разные таланты, — сказала она. — У Анны талант к рисованию. Но то, что ты видишь, что ее рисунок так хорош, значит, что у тебя другой талант.

Он посмотрел на нее, все еще хмурясь, но уже заинтригованный. — Какой?

— Не каждый может взглянуть на картину и сразу понять, что она очень хорошая.

— Большое дело.

— Да, большое, — сказала она сухо. — Ты видишь мастерство, и этот талант станет грандиозным подспорьем для тебя в будущем.

— Почему вы так думаете? — проворчал он.

— Потому что у меня тот же талант.

Он на несколько секунд задумался. Затем, казалось, пришел в ужас. — Тот же?

— Да.

— Но я не хочу заведовать галереей. Я хочу управлять большой компанией как дедушка Гамильтон и прадедушка Салливан. Папа говорит, что, наверное, так и будет, потому что вроде как это у меня в крови и все такое.

— Талант видеть мастерство и красоту, когда с ними столкнешься, понадобится тебе, неважно, чем ты хочешь заняться в своей жизни, — сказала она.

— Вы уверены?

— Целиком и полностью.

— Потому что я не хочу, чтобы мне пришлось управлять галереей вроде вашей.

— Не беспокойся, сомневаюсь, что тебе придется заниматься этим, чтобы прокормиться. Но когда-нибудь ты сможешь покупать картины, чтобы повесить их у себя дома или в офисе. И с твоим талантом ты сможешь покупать действительно хорошие картины. Тебе не придется платить консультантам, чтобы они говорили тебе, что хорошо, а что плохо. Ты сможешь принимать собственные решения.

— Хмм. — Все же, похоже, его несколько успокоила перспектива принимать самостоятельные решения.

— Кто знает? — сказала она. — Может, однажды ты даже сможешь купить одну из картин Анны.

— Я не собираюсь покупать портреты ее глупой собаки, это точно.

Ужин прошел хорошо, чуть позже подумал Ник. Он испытал безграничное облегчение, даже удовольствие. В конце концов, для него это было совсем новое ощущение. Не то чтобы он раньше не мог приготовить салат и сварить кастрюлю равиоли Рейфа с сыром горгонзола, шпинатом и грецкими орехами. Ведь ему же довольно долго приходилось готовить для себя и Карсона.

Но когда примерно через год после смерти Амелии у него снова появилась личная жизнь, он сознательно или неосознанно имел дело только с женщинами, которые, он был абсолютно уверен, чувствовали бы себя как минимум неуютно, сидя за кухонным столом с не по годам развитым ребенком.

Может, женщины семейства Харт во всем были правы, подумал он. Может, он просто не хотел видеть ни одну из женщин, с которыми встречался, в быту. Начинаешь по-другому смотреть на женщину, после того, как увидишь ее у себя на кухне, ведущей умную беседу о собаках и динозаврах с твоим сыном.

Но какова бы ни была причина, одно было точно. Когда он сегодня вечером смотрел на другую сторону старого кухонного деревянного стола, стола, на котором оставили следы три поколения семейных обедов Харт, он вдруг с оглушительной ясностью увидел, что Октавия смотрится абсолютно на месте здесь с ним и Карсоном.

Они переиграли во все старые настольные игры, скопившиеся в шкафу за все эти годы, пока Карсон не заснул на диване. Ник отнес его в наверх в спальню. Когда он вернулся в гостиную, Октавия уже была в своей куртке, и искала в кармане ключи.

— Уже поздно, — сказала она, улыбаясь немного чересчур ослепительно. — Я, пожалуй, поеду. Спасибо за ужин.

На этот раз убегает она, подумал он.

— Я провожу тебя к машине.

Он вытащил куртку из шкафа и надел ее не застегивая. Открыв входную дверь, он почувствовал запах моря и увидел стелющуюся дымку легкого тумана.

— Хорошо, что я еду сейчас, — сказал Октавия. Шагнула на крыльцо и огляделась. — Похоже, туман сгущается.

— Да, пожалуй. — Он вышел вслед за ней на улицу, оставив дверь приоткрытой. — Спасибо за то, что ты сказала Карсону. Он чувствует себя гораздо лучше теперь, когда знает, что ты не станешь судить его только за его рисование.

— Нет проблем.

— Парень — Харт, что я могу еще сказать? Он хочет тебе нравиться, и он сделает все, что, по его мнению, в этом поможет.

— Ему не стоит волноваться. Мне он нравится. Очень. Он — замечательный ребенок.

Он обеими руками сжал перила и посмотрел на сгущавшийся туман.

— А как насчет меня?

— Тебя?

— Лучше мне тебя предупредить, что это тот самый случай, когда каков сын, таков и отец.

Она замерла на верхней ступеньке и с вежливым интересом поглядела на него. — Ты хочешь мне понравиться?

— Я очень хочу тебе понравиться.

Она зазвенела ключами. — Если ты о том, чтобы снова затащить меня в постель…

— Я именно о том, чтобы снова затащить тебя в постель, — медленно произнес он. — Но я также хотел объяснить, почему в ту ночь я ушел в такой спешке.

— Я знаю, почему ты ушел в такой спешке. Ты запаниковал.

Он отпустил перила и, резко развернувшись, схватил ее за плечи. — Я не паниковал.

— Ну конечно, паниковал. По-видимому, ты пытаешься справиться со множеством неразрешенных вопросов, связанных с потерей твоей жены, и когда ты слишком сближаешься с какой-нибудь женщиной, ты приходишь в ужас.

— Чушь собачья.

Она мягко, сочувственно похлопала его по руке. — Все в порядке, я понимаю. Я очень сильно горевала, когда умерла тетя Клаудия. Даже представить не могу, как, должно быть, тяжело потерять любимую или любимого.

Он стиснул ее крепче. — Это было тяжело, ты права. Но не по той причине, по которой ты думаешь. Я хочу рассказать тебе кое-что, о чем никто, даже в моей семье, не знает.

Она замерла. — Не уверена, что хочу это услышать.

— Слишком поздно, я собираюсь рассказать тебе все, хочешь ты это услышать или нет. Ты, наверное, знаешь, что мужчина, управлявший тем маленьким самолетом, который разбился с Амелией на борту, был другом семьи.

— Да. Все об этом знают.

— Да, но вряд ли кто-то еще кроме его жены и меня знает, насколько хорошим другом он приходился Амелии.

— Ник, прошу тебя, хватит.

— После похорон я узнал, что одно время они были любовниками. Они поссорились, и он женился, а она вышла замуж. За пару месяцев до крушения самолета, они снова сошлись. Видимо, они пришли к ошеломляющему умозаключению, что оба связали свою жизнь не с теми людьми.

Она прикоснулась к его щеке и ничего не сказала.

— В тот день они улетели, чтобы вместе провести уик-энд на горнолыжном курорте. Его жена думала, что он уехал в город по делам. Я думал, что Амелия поехала в Денвер навестить сестру.

Октавия промолчала, только расстроенно покачала головой.

— После похорон я поговорил с его вдовой. И мы оба решили ради ее и ради моего сына сказать, что ее муж вез мою жену в Колорадо. И все поверили.

— Ясно. — Она опустила руку. — Мне очень жаль, Ник.