— А ты с ними бился?

— С печенегами бился, а с этими… Да какая разница? Степняки! Печенегов прогнали, пришли эти…

— А чего они к нам лезут?

— Это ты у него спроси, — шутит старик, кивая на пленника.

Половецкий стан. В большой, крытой белым войлоком кибитке сидит на ковре хан. Возле него полукругом расположились его приближённые.

Овлур встретит тебя и укажет брод, и ты перейдёшь его и двинешься дальше по тракту, — говорит хан воину лет тридцати с гордым лицом.

— А пограничная застава? — спрашивает тот.

— Застава тебе не помеха, ты её не трогай, пусть так и остаются они в своей крепости.

— А если они встретят нас на границе?

— Царевич Илтарь боится русского батыра Илью, — насмешливо вставляет богато одетый юноша и вскакивает с кошмы. — Пошли меня, отец, и я принесу тебе голову этого Ильи!

Илтарь тоже вскочил на ноги, готовый кинуться на брата, но, сдержав себя, бросает презрительно:

— Хвастливый заяц всех побеждает, пока сидит под кустом! Я давно хочу сойтись с Ильей в поле, и никто не посмеет сказать, что я…

— Никто из вас не вступит в бой ни с Ильей, ни с другими воинами заставы, — нетерпеливо перебивает хан. — Сказано вам — они останутся в своей крепости, а вы пойдете своим путем. Боняк, вели готовиться в поход, — отдаёт он распоряжение одному из приближенных. — Двинемся в ночь. Царевич Илтарь с частью конницы налегке пойдёт вперёд и обложит город, а мы с обозом подоспеем, чтобы взять его.

Царевич Илтарь, выйдя из отцовской кибитки, шагает по стойбищу. Оно живет мирной будничной жизнью. Возле островерхих кибиток стоят без коней длинные шестиколёсные телеги — походное жилье и транспорт кочевников. В котлах, подвешенных над кострами, варится еда.

Возле костра сидят па корточках, разговаривая, две старухи. Поглядели вслед царевичу:

— Орёл!..

Девушка доит кобылицу. Тоже загляделась на царевича.

Возле старика сидят мальчишки — смуглые, раскосые.

— …Разбили свирепые враги молодого хана и прогнали его из родных степей далеко-далеко — за Железные ворота, за высокие горы… — рассказывает старик.

Царевич шагает дальше.

Подошла к костру с блюдом, на котором лежат груды мяса, служанка, стала было бросать мясо в котел, но увидела приближающегося царевича, вбежала в кибитку, зашептала громким шепотом:

— Царевич, царевич Илтарь идет!..

Сидящая на ковре молодая чернокосая женщина схватила зеркальце, погляделась, пригладила волосы, велела другой служанке — светловолосой русской пленнице:

— Подай серьги и ожерелье!

Та бросилась в угол, открыла серебряный ларец, достала украшения, подала хозяйке.

— Не эти — с красными камнями! — Схватила поданные драгоценности. — Держи! — сунула зеркальце служанке. Девушка опустилась на колени, стараясь держать зеркальце так, чтобы хозяйке было удобно глядеться. Заколыхался входной полог, и хозяйка пнула служанку ногой: «Ступай вон!» — и поднялась навстречу мужу с нежной улыбкой — тоненькая, чёрные толстые косы змеями вьются по спине, унизанные монетами и бляхами, сверкают, будто чешуей.

— Я пришёл проститься! — Царевич обнял жену, погладил по волосам, по лицу. — Хан посылает меня с головным отрядом, — не удержавшись, похвалился он и добавил: — Когда я вернусь, взяв этот город русских, хан отделит меня, и мы уйдем своей ордой.

— Скорей бы! — прошептала жена. — Я буду молить богов, чтобы они послали тебе победу, я велю зарезать им в жертву спою любимую белую верблюдицу! Я так буду ждать тебя! Ты знаешь, ханша не любит меня! Она хотела, чтобы я стала женой её Кончака, но моё сердце выбрало тебя!

— Хвастливый заяц! — сказал царевич. — Но отец видит, кто из нас.

— Да разве может кто-нибудь сравниться с тобой! — закричала молодая женщина и стала осыпать поцелуями длинные тонкие пальцы царевича.

— Ну, прощай! — сказал царевич, отстраняя жену.

— Ты хочешь взглянуть на сына? Няня, няня! — позвала она, и в кибитку тотчас вошла старая половчанка с нарядно одетым малышом. Царевич взял сына, подбросил его вверх, мальчик засмеялся.

— Не боится, будет такой же батыр, как ты! — сказала жена.

— Прощай! Вели укладываться!

Царевич вышел.

— Возьми с собой Анвара! Пусть будет возле тебя! — закричала вдогонку, выскочив из кибитки, жена.

— Твой брат при мне! — успокоил её царевич.

Стан уже пришёл в движение, готовясь в путь. Мужчины разбирали кибитки и устанавливали их на телеги. Одна кибитка, уже почти собранная, стояла на платформе. Женщины ташнли ковры и вьюки. Подростки гнали с пастбищ упряжных быков. Только старик, окруженный мальчишками, продолжал сидеть и рассказывать:

…Там, за горами, и остался жить хан, там и состарился. Но однажды явился к нему незнакомец. «Что тебе надобно?» — спросил хан. Ничего не ответил незнакомец, только вынул траву емшан и протянул хану. Как почувствовал хан горький запах емшана, вспомнил родные степи, заплакал. Заплакал и стал собираться домой. Потому что нет ничего на свете прекраснее половецких степей!..

Царевич постоял, прислушиваясь, и медленно двинулся дальше, но прежде чем войти в свою кибитку, где уже ждали его распоряжений люди, он остановился, сорвал пучок емшана, понюхал, поглядел вдаль. Садилось солнце. Закатное небо сливалось с бескрайним степным простором. Из кибитки выглянул юноша — брат жены Илтаря Анвар, почтительно-ожидающе по-смотрел^ на царевича — ждал приказаний, но царевич сказал непонятно: «Ничего нет на свете прекрасней половецких степей!» — и вошел в кибитку, оставив в растерянности брата царевны Анвара.

А между тем на русской заставе в избе воеводы шло нечто вроде военного совета. Кроме самого воеводы Ильи Муромца, Година и дружинника Кузьмы, здесь находились еще два воина — молодой боярин Никита и другой, постарше, которых мы уже видели в возвратившемся дозоре. Сейчас все были без доспехов, хотя и с ножнами у пояса. В углу возился молодой ратник Василек, ординарец воеводы.

— …Может, врёт всё степняк! — сказал Кузьма. — Так, наскочила случаем какая-нибудь шалая орда пограбить — и всё, а он нарочно страху нагоняет. Ей-богу, врёт, собака! Княжич на ханской дочке женился… Даров хан с царевной прислал! Я тогда в Киеве был, сам видел целый караван верблюдов. С ханом мир заключили… С чего бы им вдруг?

— Да нет, не похоже, — возразил Кузьме Годин, — царевич Илтарь, говорит, идет с дружиной, а за ним — и сам хан с обозом! Не стал бы он такое выдумывать… Вот и Демьян… — кивнул Годин на старого воина.

Тот согласно кивнул головой:

— И мне гадается, не врёт! Он ни разу не заговорил о выкупе! Это меня и навело на такую думку. Степняки ведь как? Попадает в полон и первым делом спросит: «Какой выкуп?» Похвалится, что у него в орде русские пленники есть. Понимает, что мы своих выручать будем, и давай торговаться. А этот даже не поинтересовался! Значит, знает, что идут они войной, и замирение не скоро…

— Пожалуй, так! — согласился Илья. — Не врёт половчанин — сам хан идет…

— Ну, а если хан, так надо спешно гонца в Киев слать! — сказал Кузьма. — Нам ведь против хана со всей его дружиной не выстоять! Вот с этим гонцом, что прискакал, и послать…

— А что князь? — спросил он. — Обещает коней?

— Да нет, — ответил Илья. — Про коней ни слова, будто и не получил моей бересты. А пишет он… Василёк, — распорядился он, — подай княжескую бересту.

Молодой ратник достал из кожаной сумки бересту и подал Илье. Илья развернул скрутившийся трубкой листок и стал читать:

— Воеводе Илье Муромцу. Крепость ни при каких обстоятельствах не покидать!..

— Да неужто мы крепость бросим и побежим?! — возмущенно воскликнул Кузьма.

— …В бой с войсками половцев не вступать! — продолжал Илья читать дальше.

— Что, что? — переспросил Кузьма. — Как это — не вступать? Что же, они будут идти, а мы на них глядеть?

— Должно быть, не начинать первыми, — сказал старый воин Демьян.

— Да как же это? — вскричал молодой боярин Никита. — Мы, что ли, их трогаем — степняков поганых?..