На рассвете Илья двинулся дальше вверх по Днепру. Несмотря на ранний час, на берегу стоял народ, чернели в толпе рясы монахов. Пожалуй, в одном только Витичеве и провожали уходивший воинский полк без слез и упреков. Витичане надеялись отсидеться от половцев в монастырской крепости.

О вражеском войске в Киеве было известно многое. В его составе две сильные дружины, да еще городские полки Суздаля и Ростова. Идут на ладьях огромной флотилией. По количеству ладей можно было судить, что рать числом немалая. Можно было даже рассчитать примерный срок, когда чужое войско подойдет к стольному. Но сегодня поступили новые данные разведки. Миновав Любеч, противник высадил конницу. Флот же продолжает двигаться вниз по Днепру.

— Как на грех, лето жаркое! — сказал один из думных бояр. — Через топь и то в такую сушь пройдут!

— Пройдут! — тоскливым эхом откликнулся другой.

— Так он и замыслил, — сказал воевода Борислав, имея в виду суздальского князя, командовавшего союзными войсками. — Мы их с Днепра высматриваем, а они, глядишь, у нас за спиной окажутся.

— Запрёмся покрепче. Всё равно в осаде сидеть.

— Придётся. Что ж делать?

— А может, может, не сидеть, а выйти? — снова за говорил воевода Борислав. Опытный полководец, он не раз одерживал победы в сражениях с половцами, ходил во главе русского войска в Константинополь на помощь Византии. Теперь же он был тысяцким — начальником городского ополчения.

— Ну выйдем, а потом что? — возразил член военного совета, предлагавший запереться в осаде. — Пока будет одна конница, мы ещё потянем, а потом подойдёт флот, и тогда нам не выстоять. Только зря людей положим. Уж лучше сразу…

— Постой, постой, — прервал его воевода Борислав и изложил свой план. В Киеве есть немало судов, стоящих без дела у причалов. На них надо посадить часть дружины и ополченцев поопытней, встретить ладьи суздальцев на подходе к Киеву и дать им бой на воде. Конница их вступит в битву в надежде, что вскоре подойдут остальные силы. Так вот этим планам военачальников северной рати надо всеми способами помешать. Если киевскому флоту удастся задержать суздальцев, не позволить им высадиться на берег, их сухопутные силы могут оказаться в трудном положении.

Великий князь, да и весь совет поддержали воеводу Борислава. И правда, если этот замысел удастся осуществить, то они подпустят суздальскую конницу близко к городу — как можно подальше от берега, — и тут почти у самого вала их встретит княжеская дружина.

Полк Ильи Муравленина, подошедший к этому времени к Киеву, было решено так и оставить на витичевских судах. Он поступил в распоряжение воеводы Борислава.

Из-за кручи, заполнив всю днепровскую ширь, волна за волной выплывали ладьи — сорок ратников в каждой. Захотят — шеломами Днепр вычерпают.

Это воевода Борислав хорошо придумал — укрыть суда в затонах. Первыми на пути вражеской флотилии стояли витичевские суда с ратниками Муравленина, за ними — киевляне. Илья приказал, не обнаруживая себя, дать северянам подойти на полет стрелы. И только когда первые ряды кораблей противника были у самых затонов, лучники обрушили на них тучи стрел. Солнце и впрямь заволокло темью. Неумолчный свист стоял в ушах, как весло в тине. А лучники не опускали луков, пока хватало в колчанах стрел, пока не сваливало самих их насмерть вражеской стрелой.

Но вот в горячке боя наступил просвет — то ли иссякли в колчанах стрелы, то ли лучники уже не могли удержать луков в своих дрожавших от устали руках. И только теперь стало, видно, как сильно поредели ряды гребцов на киевских ладьях. У суздальцев урон был во много раз меньше. Их стрелки — это тоже стало видно только теперь — стояли под деревянными шатрами, возведенными на каждой ладье.

Уже смешались ряды своих и чужих, уже вертело и сносило течением то одну, то другую ладью, пробитую или потерявшую гребцов, но те, что ещё держались на воде, как разъярённые туры, сходились лоб в лоб.

Тяжёлая суздальская ладья, видимо потеряв управление, быстро летела вниз по течению и вдруг, круто свернув вбок, вспорола острым носом оказавшееся поблизости судно. Витичевское или киевское — Илья не разглядел. Видел только: ладья осела, будто стала ниже, вот уже едва видны над водой борта, вот уже и их не видать, только пенится водоворот, а в нем — люди; Гребцы, стрелки, копейщики — все в тяжелых доспехах. Кто-то скинул шелом, и меж волнами качается русая голова, то вскинет ее на гребень, то накроет валом. Кто-то вынырнул, будто играющая рыба, пытается сбросить кольчугу. Не смог; Ушел на дно. Кто-то ухватился за борт чужой ладьи, тянется вверх. А с ладьи — мечом по рукам, и нет его. Только обагрило кровью и борт ладьи и воду вокруг. А вражеская ладья опять летит по течению. Илья крикнул гребцам, чтоб налегли на весла. Вот уже она перед самым их носом. Рулевой поддал вперед. Но чужая ладья отскочила назад, будто пёс, на которого замахнулись палкой. И пока гребцы Ильи Муравленина разворачивали судно, снова, рванувшись вперед, пролетела мимо, И теперь только понял Илья, почему так ловка и поворотлива эта вражеская ладья: на ней два рулевых. Один — на носу, второй — на корме. А ещё показалось ему, промелькнуло на вражеском корабле лицо Алёши Поповича. Но Алёша ли это был или просто померещилось ему, Илья не понял. Едва поднялся в рост, чтобы разглядеть получше, и свалился на днище от сильного удара в плечо. Это брошенное с вражеского корабля копье пробило кольчугу и ранило его.

Потом, вспоминая этот бой, киевляне были вынуждены признать, что одержать победу противнику помогла воинская хитрость.

— Всего и делов-то поставить на ладьях по второму кормилу, а вот поди ж ты! — уважительно говорили те, кому довелось участвовать в этом речном сражении. — И кто только надумал? Голова!

Илья Муравленин никому не обмолвился, но сам догадывался — кто. Теперь он был уверен: на суздальской ладье он видел Алёшу.

Воевода Борислав, собрав последние уцелевшие суда, некоторое время еще держал оборону, не давая возможности вражеским ратникам высадиться на берег и прийти на помощь своим сухопутным войскам, сражавшимся на подступах к городу с дружиной киевского князя. Но удачи киевлянам не было и там. Суздальцы оттеснили защитников города почти к самой Горе. С Днепра хорошо было видно, как их конница с двух сторон обтекает Гору, сужая кольцо. Ещё немного, и ратники Борислава окажутся на своих кораблях отрезанными от дружины и ополченцев, защищающих город.

По дымовому сигналу, поданному с головной ладьи, ратники Борислава спешно высаживались на берег, суда отталкивали и пускали вниз по течению или топили, прорубив днище. Только две ладьи с воинами по распоряжению воеводы ушли и укрылись в далеком затоне у самого берега. На одной из них находился и раненый Илья Муравленин.

Не раз за долгую воинскую жизнь приходилось Илье проливать в бою свою кровь. Он носил на себе шрамы от стрел и сабель, и, как бы ни были тяжелы его раны, он не корил за них судьбу. Он честно сражался с врагами своей земли, и его раны, его кровь были платой за победу. Но сегодняшняя рана мучила его больше, чем все иные. Нет, ранение было не тяжелое. Когда Илья смог снять кольчугу и кто-то из ратников перевязал его тугой, крест-накрест, повязкой, кровь унялась, и он не лег, как советовали товарищи, а сел на днище, прислонясь спиной к обшивке борта. И мучила Илью не боль, что-то другое. Он и сам не сразу понял что. И стрелы, следы от которых носил он на себе, и сабли, шрамы от которых виднелись на его геле, были вражеские, печенежьи или половецкие. Но сегодня, сегодня в тяжёлом, кровопролитном бою он был ранен копьем, которое выковал русский оружейник, и рану ему, Илье Муравленину, нанес русский ратник.

Крики, раздававшиеся над Днепром, утихли. По-видимому, даже заслон, оставленный воеводой Бориславом на берегу, чтобы прикрыть покинувших корабли и отступавших к Горе ратников, отошёл или погиб.

Тишина, наступившая после тяжелого и неудачного для киевлян боя, казалась тревожной, зловещей. Но всё равно воины на двух ладьях, укрытых в затоне, были бессильны что-либо сделать. Они могли только ждать, как было им приказано, хотя и не сказано, чего именно ждать. Об этом знал только Илья Муравленин да его старый соратник, кормчий второй ладьи.