Он искал имение, в котором стоимость леса покрыла бы стоимость всей покупки, и такого имения, рядом с которым жили бы мужики с нищенским наделом. Они должны были бы работать потом за любую плату.
Но рядом с этим благополучием уже существовала катастрофа, она уже созревала, но казалась безумной.
4 сентября 1869 года Толстой пишет жене, что он ночевал в Арзамасе очень усталый, у него ничего не болело: «Но вдруг на меня нашла тоска, страх, ужас такие, каких я никогда не испытывал. Подробности этого чувства я тебе расскажу впоследствии; но подобного мучительного чувства я никогда не испытывал, и никому не дай бог испытать»[56] .
Этот ужас Толстой впоследствии описал в «Записках сумасшедшего». Упомянута Пензенская губерния и то, как герой «...искал такого дурака, который бы не знал толку, и раз мне показалось, что я нашел такого. Имение с большими лесами продавалось в Пензенской губернии...
выходило, что продавец именно такой дурак, и леса окупят ценность имения»[57] .
Покупатель едет, с ним его слуга Сергей – очевидно, Сергей Арбузов. Комната, которая досталась путнику, маленькая. «Как, я помню, мучительно мне было, что комнатка эта была именно квадратная».
Человек чувствует всем существом «...потребность, право на жизнь и вместе с тем совершающуюся смерть»[58] .
Все написано отрывисто, точно и неожиданно для Толстого. «Я нашел подсвечник медный с свечой обгоревшей и зажег ее. Красный огонь свечи и размер ее, немного меньше подсвечника, все говорило то же»[59] .
«...все тот же ужас красный, белый, квадратный».
Вот именно так умирает Анна Каренина. Она попадает в поток воспоминаний, фиксирует отдельные черты, чувствует каждое свое движение, помнит, что у нее на руке красный мешочек, чувствует, что спускается по ступенькам платформы легкими шагами и бросается под поезд: «Мужичок, приговаривая что-то, работал над железом. И свеча, при которой она читала исполненную тревог, обманов, горя и зла книгу, вспыхнула более ярким, чем когда-нибудь, светом, осветила ей все то, что прежде было во мраке, затрещала, стала меркнуть и навсегда потухла».
Так кончается роман, начатый эпиграфом из Библии об отмщении.
Что запрещено? Что подлежит каре?
Анна Каренина изменила мужу и любила другого; она наказана в романе.
Левин – верный муж, хороший семьянин, но он в конце романа находится в состоянии, близком к отчаянию.
Толстой, который сам создал обе линии романа, тоже боится смерти; он рассказывает об «арзамасском ужасе», о страшной квадратной комнате и о догорающей свече.
Страх и ощущение грядущего возмездия лежат вне событий романа.
Б. Эйхенбаум думал, что образ догорающей свечи, увиденный Толстым, – это стихотворный образ.
Скорее, это ощущение Толстого – «арзамасский ужас».
Роман полон реальными ужасами.
Гибнет только несчастная Анна, но ужас испытывали и Левин, и человек, считающий, что путь, проложенный им для Левина, прямой путь.
Сам Толстой в наследственной Ясной Поляне – человек не на своем месте.
Он не любил Шекспира и не замечает слов Гамлета, что время «вывихнуло сустав». Жизнь идет, хромая.
Читатель скажет: но герой в романе – это типичный человек в типичных обстоятельствах; но для человека типично несчастье.
Это правильно и в фольклоре, и в романе, где в перспективе времени все обстоятельства кажутся кристаллически ясными.
Но герой сказки, как только что мы видали, обиженный человек, младший сын, изгнанная дочка, изгнанная жена.
Пеплом горечи посыпаны герои фольклора, посолены солью тяжелых путей – морских путей.
Типический человек в типичных обстоятельствах – это человек несчастливый, рожденный в эпохи перелома укладов, – человек, ощущающий потерю места, которое как будто должно быть за ним.
Герой – обычно человек, ищущий свое место, потому что само человечество изменяется, ищет свое место, хочет стать самим собой, преодолеть во имя того, что он считает поэтическим, справедливым, то, что потом называли прозой жизни.
Герои – это люди на переломах истории; в них человечество осознает свое изменение, и не будет построена никакая структура романа, пока она не вберет в себя движения истории, перелома отношений; распад времен – ступени истории.
Поэт – человек не на своем месте; на полпути земного бытия через «Ад», «Чистилище» к бледному «Раю» пришел Данте, пересматривая прошлое, переворачивая, преодолевая круги ада.
Преодоление прошлого есть у больших и у малых – есть у всех.
Прошлое преодолевается, как близкое, как семья, и, как сказано в Библии у пророка Михея (гл. 7, стих 6-й): «Ибо сын позорит отца, дочь восстает против матери, невестка – против свекрови своей; враги человеку – домашние его».
Из старого, потерявшего симметрию благодаря пристройкам, дома уходит Лев Толстой от сыновей, дочерей, жены, невесток.
Он пробовал дорогу из дома в повестях и романах. Пересматривал дворянские родословные и искал для своего бегства попутчиков.
Толстой прощается с прошлым в «Казаках» (1852–1863), в романах «Труждающиеся и обремененные» и «Декабристы» (1879–1884), в «Записках сумасшедшего» (1884), в «Отце Сергии» (1890–1898), в «Живом трупе» (1900). Он хочет бежать из своего дома так, как Хаджи-Мурат убежал от Шамиля, хотя у Шамиля и остаются заложники (1896–1904). Он описывает бегство Александра I в «Посмертных записках старца Федора Кузьмина» (1905) и бегство зажиточного мужика Корнея Васильева в том же году.
В 1910 году он убежал сам.
Но мне скажут, что я взял неустроенного человека, живущего в стране, в которой назревала революция.
Применимо ли это к героям Бальзака?
Бальзак как будто хочет делать все то, что делают преуспевающие люди, но ведь он не преуспевает. Чем объясняются его неудачи? Неужели это только случайность?
Сам Бальзак все делал как будто правильно; он был выше своего времени и как бы вне своего времени, впереди своего времени. Он скупал землю на окраинах Парижа, строил новые типографии. Он был из тех, кто знал, что время изменяется и уже воплощается это изменение в людях. Но его сознание было как птица, которая летит впереди своего времени. И этот знаменитый писатель со знаменитой тростью, со знаменитыми романами, с прекрасными костюмами был человеком не своего времени, неудачником, видящим то, что другие не видят.
К. Маркс говорил, что не изобретатели и не предприниматели, которые создают первые предприятия во имя новых изобретений, – не они становятся богачами. Богачами становятся люди, которые наследуют вдовствующие предприятия.
Это тоже участники движения, это вторая колонна победителей, идущая за первой колонной.
Построение сказок, романов, повестей, развязки драм традиционны, как будто неподвижны, а сознание движется, движется путем Дон Кихота и практического Бальзака, который не забыл одворянить свою фамилию.
Прожектеры, путешественники, люди революции, женщины, уходящие от своих мужей, действуют по разным причинам. Новые страны привлекательны, старые земли испаханы, старые машины перестают приносить прибыль, старая нравственность износилась, хотя правила ее кажутся непреодолимыми. Но сменятся машины, сменятся строи, сменится семья, и не будут соединять руки брачующихся священники в церкви.
Движется в противоречиях, в подъеме, в ощутимости смен, в смене строев, в смене функций прежде созданных обрядов и построений человечество. Движется человечество, и изменяется сознание. История литературы – это запись смен сознания. В смене сознаний мы видим сотворение мира.
Человек ищет свое место.
Как оценивает Бальзака и его героев Маркс?
«Выше всех романистов он ставил Сервантеса и Бальзака; в «Дон Кихоте» он видел эпос вымиравшего рыцарства, добродетели которого в только что народившемся мире буржуазии стали чудачествами и вызывали насмешки. Бальзака он ставил так высоко, что собирался написать исследование о его крупнейшем произведении «Человеческая комедия», как только окончит свое сочинение по политической экономии. Бальзак был не только историком... своего времени, но также творчески предвосхитил те фигуры, которые при Луи-Филиппе находились еще в зародышевом состоянии и только после смерти Бальзака, при Наполеоне III, достигли полного развития»[60] .
