Ох, не нравится мне этот текст, и в особенности сообщение об отсутствии нужных документов в архивах КГБ…

И уже само собой разумелось, что днями в Харькове объявится корреспондент "Московских новостей" Геннадий Жаворонков, полагающий официальное советское признание своей личной заслугой. Впрочем, в материале ("Московские новости" от 17.6.1990) сказано, что сообщение пресс-группы УКГБ появилось после поездки Жаворонкова, что еще интереснее. Какие же новые подробности о захоронениях в 6-м квартале он опубликовал?

"Шли сюда крытые грузовики, обитые изнутри цинковым железом. Туда шли, тяжело переваливаясь и рыча, перегруженные, а оттуда налегке, с ветерком летели в Харьков. И выли по ночам за забором собаки, словно пытаясь рассказать людям о чем-то страшном…"

Завидую я Геннадию Николаевичу, ей-богу. Умеет он красиво излагать сюжеты: тут тебе и собачий вой, и "с ветерком летели" – художник слова! Однако оставим в покое беллетристические экзерсисы Жаворонкова. Обратим внимание на явти противоречие: он пишет, что расстрелянных грузовиками возили в 6-й квартал. Позвольте, но разве не рассказал нам генерал Ковтун, что расстреливали там же? Нет, именно так: свидетель Иван Дворниченко [67] показывает: "Людей убивали в здании НКВД на улице Чернышевского". Среди прочих леденящих кровь деталей Жаворонков сообщает, что в 70-е годы, когда после ливневых дождей обнажились в 6-м квартале человеческие кости и черепа. УКГБ построило там (правильно, читатель!) дом отдыха и дачи, ныне переданные на баланс города [68]. Что касается заместителя начальника УКГБ Александра Нессена, с которым беседовал корреспондент "Московских новостей", то он лишь пожал плечами: дескать, ни документов, ни свидетелей. Это как же: у Ковтуна и Гибадулова есть и то и другое, а у Нессена нет? Несмотря на нехватку материалов. Нессен, однако, заявляет, что дело о массовых захоронениях передано в прокуратуру. В каком виде. что именно передано? Документы ЦГАСА и ЦГОА? Как вилами по воде писано – не за что уцепиться. А Жаворонков продолжает, заливается замогильным соловьем: "Бугрится в лесу почва, дыбится по весне и осени в иступленных судорогах. И немо кричат из глубины люди, взывая к нам о помощи". К Геннадию Николаевичу, надо полагать, взывая.

Как раз об эту пору случилось мне быть в Польше, и вот читаю в газете "Трибуна", что председатель КГБ УССР генерал Голушко и его заместитель Ковтун побывали в польском генконсульстве в Киеве и передали депутатам Сейма Циможевичу и Козачко список узников Старобельска из 4031 имени ("Trybuna", 24.6.1990). В Варшаве же услышал я интригующую историю о том, как в архиве Харьковского УКГБ были обнаружены эти буквально чудом уцелевшие бумаги. Между тем мне доподлинно известно, что списки эти без малейших усилий получены харьковскими гебистами от сотрудников ЦГОА.

Прихожу, впрочем, к выводу (вернее, к ощущению), что при всех логических неувязках и недомолвках место захоронения поляков указано верно. Одно беспокоит: как-то не верится мне в отсутствие документов в архивах КГБ.

Но делать нечего, ограничимся уже известными нам архивными фондами.

Как явствует из карточки учета служебной деятельности 230-го конвойного полка, во второй половине мая 1940 года рота, охранявшая Старобельский лагерь, была снята, 20.5.1940 она вернулась в пункт постоянной дислокации – Ростов-на-Дону.

Далее. 3.7.1940 политконтролер (как я понимаю, цензор) особого отделения лагеря Клок, начальник 2-го отделения Сысоев и секретарь управления лагеря Курячий "произвели уничтожение входящей корреспонденции, адресованной в лагерь военнопленным, убывшим из лагеря", о чем и составили соответствующий акт. В акте имеется ссылка на указание Управления по делам о военнопленных № 25/5699. Всего Клок, Сысоев и Курячий сожгли 4308 почтовых отправлений – писем, открыток, телеграмм [69].

Далее. В сентябре 1940 года особым отделением лагеря получено распоряжение уничтожить путем сожжения учетные дела на военнопленных, убывших из лагеря, за исключением убывших в Юхнов – их дела надлежало срочно отослать в Управление. Той же бумагой предписывалось: "Литерные дела с материалами на военнопленный состав, а также на население, окружающее лагерь, являются действующими и подлежат оставлению в особом отделении лагеря". Подписали документ П.К. Сопруненко и начальник 2-го отдела Управления старший лейтенант ГБ Маклярский [70]. Что и было исполнено: актом от 5.10.1940 помощник инспектора 2-го отдела Управления Письменный и врид начальника особого отделения Старобельского лагеря сержант ГБ Гайдидей оформили уничтожение 4031 учетного дела (вот она, цифра Голушко-Ковтуна, и здесь же приложен список), такого же количества личных карточек и других документов, утративших, по их мнению, оперативное значение.

О том, как проходила разгрузка трех лагерей, подробно повествует уже упомянутое политдонесение на имя Меркулова. Подписали его комиссар Управления по делам о военнопленных полковой комиссар Нехорошев и заместитель начальника политотдела старший политрук Воробьев.

Вот краткая информация по каждому из лагерей.

Старобельск:

"Побегов и попыток к побегам нет. Отрицательных настроений, кроме уже освещенных в донесении от 14 апреля с.г. за № 25/3301, не установлено".

Козельск:

"Большинство офицеров чувствует себя спокойно и довольно тем, что дождалось освобождения из "рабского плена".

Осташков:

"Настроение у большинства военнопленных приподнятое, и особенно у рядовых полицейских, которые уверены, что едут домой".

Нехорошев и Воробьев докладывают, кроме того, о большом числе заявлений от военнослужащих запаса (кадровые офицеры никаких челобитных не писали). Для примера воспроизводятся следующие тексты:

"Прошу не передавать меня каким-либо германским или нейтральным властям, а предоставить мне возможность остаться и работать в Советском Союзе. К этой просьбе у меня имеются следующие основания:

1. Я до сих пор был аполитичен, но в последнее время ближе познакомился и сильно притянут идеологией страны социализма. Я не сомневаюсь, что лично сумею с честью выполнить долг советского гражданина.

2. Я по специальности и образованию инженер текстильной промышленности и не сомневаюсь, что мои знания и опыт могут оказаться весьма полезными Стране Советов.

3. Я еврей и до сих пор был подвергнут национальному гнету, что позволяет мне вполне оценить политику национальной свободы Советского Союза.

Альтман Георгий Соломонович"

"При разгрузке лагеря прошу оставить меня в СССР. Не посылайте меня в какие-нибудь другие страны. Я врач, медицинский работник, живя в капиталистической стране, видел всю несправедливость строя, видел страшную жизнь бедных людей и поэтому всегда с симпатией относился к коммунистическому движению. Я мечтал жить в условиях свободного социалистического государства, в котором не существует национального гнета, который я, как еврей, всегда чувствовал.

Таненбаум Яков Вольфович"

Характерно, что пленные-евреи не пишут прямо, почему они не хотят в Германию (святая простота! они боялись "оклеветать" союзника СССР!), однако находят-таки повод как бы ненароком указать свою национальность. Что и говорить, Советское правительство уважило просьбы этих людей: они навсегда остались в Стране Советов…

Но сколько евреев было в числе 42 492 человек, переданных нацистам за два предвоенных года?