Дрезден 5 декабря/23 ноября /69.

Дорогой друг Аполлон Николаевич, пишу и спешу и опять к Вам прибегаю. Пожалуйста, прочтите со вниманием и окажите (1) дружеское участие Ваше. Пожалуйста!

Вы пишете в Вашей последней приписке ко мне, к Пашиной кипе бумаг, что "повести от меня еще нет", а что ноябрьский и декабрьский номера набираются в типографии. Я писал к Кашпиреву больше 2-х недель назад и очень просил его меня уведомить насчет того, можно ли успеть напечатать в ноябре и декабре? Я ответа не получил никакого, ни одной строчки, так что не знаю, дошло ли мое письмо? NB). Между нами: у них удивительная манера обращаться с людьми, так что я, во всю жизнь мою, никогда еще не встречался ни с чем подобным. Но к делу.

Я решил наконец, что пусть напечатают, как им угодно. Думаю, что напечатают в январе и феврале. Повесть готова, но в таком объеме, что это ужас: ровно 10 печатных листов "Русского вестника". (Не оттого, что расползлась под пером, а оттого, что сюжет изменился под пером и вошли новые эпизоды.) Так или этак, хороша она или дурна (думаю, что не совсем неоригинальна) но я должен буду дополучить за нее 1000 руб. ровно (и даже с небольшим).

Но вот что: положение мое заставляет меня непременно узнать как можно точнее, когда именно она будет у них напечатана? А во-вторых - должен буду опять обратиться к ним, при отсылке рукописи, с просьбой о деньгах вперед.

Но ведь это даже и не вперед - не правда ли? Не было редакции, с тех пор как я литературствую, которая отказалась (2) бы мне дать вперед настоящим образом (а не то что когда уже рукопись в руках). Да и кому не дается вперед? Мы вели журнал - всем давали вперед, да и какие суммы! А главное, я на том основываюсь, что уже теперь, в эту даже минуту, должна уже начаться подписка. В декабре же бывают в редакциях журналов самые сильные деньги. Почему же им мне отказать, - тем более что я не требую, а покорнейше прошу.

Но об этом обо всем при отсылке рукописи я ему сам напишу. Вас же прошу очень, дорогой друг, (3) содействовать.

Теперь главный пункт собственно этого письма.

Денег у меня ни малейшей сломанной копейки. (Деньги, присланные Вами и из "Зари", были прожиты еще раньше их получения; почти все и пошли на уплату долгов.) Из "Русского вестника" я еще ничего не имею. И потому (поверьте, буквально) не имею и не могу достать денег для отправки рукописи в редакцию. Рукопись толстая, и спросят 5 талеров. И потому вот чего я прошу у Вас: с получением этого письма, ради бога, прочтите его по возможности немедленнее В. В. Кашпиреву (кроме № на 1-й странице). Прошу я его мне выслать, если может, пятьдесят рублей, ибо очень мне тяжело. На рукопись надо (4) 5 талеров, но и нам тоже надо. Ух, трудно. Если же нет пятидесяти, то хоть сколько-нибудь, хоть двадцать пять (но если возможно, то пятьдесят!). Но главнее всего: пусть вышлет ТОТЧАС ЖЕ, на другой же день. Вы получите письмо в среду. Если б он в пятницу выслал! Просьба моя к Вам - способствуйте этому! Тотчас же по получении денег, на другой же день, вышлю в редакцию рукопись. К тому времени всё и письмо будет приготовлено, ни минуты не задержу. Да и теперь всё совершенно готово. Хочу только последний раз перечитать, с пером в руках.

Итак - буду ждать!

Теперь о Стелловском два слова: не могу понять - серьезное это дело или нет? Я бы желал только в таком случае приняться за него, если серьезное. А между тем Паша, присылая кипы бумаг, не написал главного: согласен на всё это Стелловский или нет?

Во-вторых: ту доверенность, которую Паша от меня отсюда требует, выдать невозможно в такой форме: я за 100000 р. не соглашусь, серьезно говоря. Брату и отцу родному такую доверенность не дам. Это невозможно: кроме дела Стелловского в доверенности требуется, чтоб я выдал совершенное (5) уполномочие вести все мои дела, без исключения, да еще с правом (6) Паше передавать право этой доверенности кому угодно. Это смешно и нелепо; Паша пишет, что это только форма: быть не может, чтобы в законе стояла такая нелепость и чтоб продать стул или старые штаны, необходимо выдать полномочие на целую душу человеческую. Вздор это всё! К тому же два года назад жена высылала отсюда раз доверенность на продажу акций на 400 руб. Доверенность была на простой бумаге, безо всякой формы, но только с точным упоминовением об акциях и об главной сущности дела. Всё было крепко засвидетельствовано в посольстве, и дело мигом обделалось, потому что доверенность оказалась совершенно пригодною. Мое мнение, что дело, если оно серьезное, затягивается попусту Пашей. Поскорее бы решить его. Передайте это Паше, когда встретите.

Деньги всего лучше (и выгоднее) выслать в застрахованном конверте, нашими кредитками, совершенно так, как Вы мне прислали 100 руб. И скорее, и промену меньше.

До свидания, спешу.

Весь Ваш Ф. Достоевский.

Простите, ради Христа, что всё Вас беспокою, всё беспокою! Обе мои Вам кланяются сердечно.

(1) было: примите

(2) было: отказывалась

(3) далее было: мой

(4) было: Рукопись стоит

(5) было: полное

(6) далее было: выданным

Дрезден 19/7 декабря/69.

Любезнейший друг Аполлон Николаевич, я отослал третьего дня в редакцию "Зари" мою повесть, а вчера писал Кашпиреву. Прибегаю теперь к Вам. (Всё с просьбами!) Выслушайте, в чем дело.

В повести minimum девять печатных листов "Русского вестника". Это совершенно верно, что minimum; наверное же 9 1/2; но я кладу только 9 на первый случай. Девять листов - это 1350 р. Я получил от них до сих пор вперед от пятисот пятидесяти до шестисот руб. (При окончательном расчете сочтемся; возьмем пока maximum, то есть 600.) Значит, останется наверно получить еще minimum семьсот пятьдесят руб. Из них двести руб., как я уже писал, прошу принять Вас, голубчик, в уплату моего Вам долга, от Кашпирева, при первом удобном случае. Значит, наверно всего мне останется получить пятьсот пятьдесят руб. (или несколько более при окончательном расчете, но теперь, по крайней мере, не менее пятисот пятидесяти руб.).

Но ждать, пока напечатают, мне почти совершенно невозможно. Здесь к празднику все требуют уплаты, а я - ужасть что должен! Хоть на улицу выходи! Праздник здесь через 7 дней. Вчера я писал Кашпиреву, прося покорнейше прислать сейчас же, если можно, 200 руб. разом (если только можно!). Вам же напишу нечто другое, и если только возможно спасти меня - то спасите. (Слово спасти примите буквально; если б Вы знали всё мое положение здесь, Вы сами бы сказали, что так невозможно жить).

Вот в чем это нечто другое: так как мне возможности никакой нет ко здешнему празднику остаться совершенно без денег и так как, с другой стороны, в редакции теперь еще, быть может, и нет лишних денег, - то пусть пришлют сейчас хоть не двести, а только сто, но только бы сейчас. Сообщите, ради Христа, это Кашпиреву. Но главное вот в чем.

При большом и долгом расстройстве, хотя Вы, может быть, не испытали никогда лично, но, наверно, поймете меня, необходимо иногда для поправки обстоятельств получить после долгих бедствий разом значительную поддержку. Так как у меня на 360 талеров заложено вещей (признаюсь Вам теперь вполне откровенно), что составляет гораздо более 400 руб. сереб<ром>, и так как я за заклады (1) плачу по 5 процентов в месяц, то мне ужасно выгодно выкупить всё разом.

Второе то, что накопилась бездна вещей, самых необходимых, которые надо исправить в корне, - покупка для меня и для жены теплых вещей, для Любы тоже и проч. и проч. Наконец, надо окрестить Любу, а она до сих пор еще не крещена - не на что.

Одним словом, я прошу у "Зари", выслав мне сейчас сто (2) рублей, остальные четыреста выслать мне к нашему русскому рождеству, то есть чтоб уж к двадцать пятому нашего декабря эти четыреста руб. у меня уже были!