— Есть, включить фары…режим посадочный…
— ….ёббб, твою мать! … что за …
В ярком свете мощнейших авиационных фар неожиданно возник двухэтажный кирпичный дом, сразу за которым был выкопан небольшой рукотворный прудик, а за ним начиналось бескрайнее картофельное поле.
Ан-26 снес второй этаж дома «под чистую», как бритвой срезал (благо, жильцы дома сидели на 1-м этаже и смотрели телевизор).
Потеряв последние остатки иллюзорной возможности держаться в воздухе, «03-й» тяжело рухнул в пруд, беспомощно уткнувшись помятым носом в илистое дно. Через разбитые стекла, в кабину экипажа хлынула грязная вода…
Тяжелая и громоздкая аппаратура связи, установленная в грузовом отсеке «ретранслятора» сорвалась с амортизационной платформы и под воздействием силы инерции, всесокрушающе пронеслась внутри фюзеляжа «03-го», легко сминая тонкие межсалонные переборки.
На манер огромного поршня безжалостного пресса, ретрансляционная аппаратура легко продавила заднюю стенку кабины экипажа и сильно продвинула ее прямо на кресла ребят.
Под действием чудовищной силы, которая легко рвала и непринужденно сминала силовые элементы конструкции фюзеляжа, летчики оказались буквально нанизанными своими грудными клетками на рычаги управления самолетом, а других членов экипажа «03-го» фактически вдавило в приборную доску разбитого Ан-26, на которой еще светились красные аварийные табло: «Остановка правого двигателя», «Опасная вибрация левого двигателя» и т. д. и т. п.
Экипаж «Аннушки» оказался под водой, и начал захлебываться в мутной жиже. Выбраться из помятой кабины без посторонней помощи, ребята уже не могли.
По закону подлости, из поврежденных баков упавшего самолета начали вытекать остатки невыработанного топлива, которые вскоре загорелись.
Крики, заживо горящих ребят разносились в ночной тишине на огромное расстояние.
Не дай Бог узнать, как гореть живьем, находясь в полном сознании, при этом, одновременно захлебываясь в мутной жиже. Гореть без малейшего шанса на спасение, будучи прочно зажатым в рваном железе. Еще и с переломанными ребрами и с проткнутыми легкими… Не дай, Бог!
Когда на место катастрофы Ан-26 прибыла НПСК (наземная поисково-спасательная команда), все было уже кончено. Спасать было некого.
Возле обгоревших обломков с бортовым номером «03», метались перепуганные жильцы злосчастного дома, которые чудом уцелели после страшного удара 20-тонной машины, т. к. единственный телевизор в их семье, находился на первом этаже в каминном зале. Повезло. «Родились в рубашках», иначе не скажешь.
На утро, по сиротливо опустевшей стоянке «03-го» мрачно ходили представители строгой комиссии, которые приехали изъять всю документацию разбившегося самолета, а также, образцы топлива, заправленного в баки Ан-26 перед его последним вылетом.
Среди группы офицеров, мы видели наземного техника Лешу, который трясущимися руками передавал банки с «отстоем» топлива и ЖПС — журнал подготовки самолета молчаливым членам комиссии.
Чуть поодаль стоял мертвецки бледный капитан Игорь — борттехник «03-го», который, находясь в полной прострации, бездумно скользил «ничего не выражающим» взглядом по пустой бетонке…Его губы беззвучно шевелились, как будто Игорь разговаривал с кем-то невидимым… или просил прощения у кого-то… или молился…
P.S. Через две недели Игоря нашли мертвым. Нашли возле подъезда его дома. Обстоятельства и причины его смерти нам никто не огласил.
То ли, несчастный парень, не выдержав невыносимой перспективы ежедневно смотреть в глаза вдовам и сиротам погибших ребят из экипажа «03-го», покончил жизнь самоубийством, то ли, его убили.
Если убили?! Кто?! Зачем?! Неизвестно. И непонятно?!
Тем не менее, неписанный закон авиации: «Или все, или никто!» сработал на все 100 %, правда, с двухнедельным опозданием.
Смерть, занеся человека в свой скорбный список, все равно не дала ему ни малейшего шанса выскользнуть из своих цепких и леденящих объятий. Она собрала свою страшную жатву полностью, без исключений, не принимая никаких оправданий и не взирая на «объективные обстоятельства», точно и скрупулезно сверившись с намеченным планом по всем его пунктам, проверив всех и каждого строго по ранее заготовленному списку. По своему скорбному и страшному списку…
Лев и шавка
Улетает Министр обороны СССР. Далеко улетает, за границу, с очередным дружественным визитом в страну социалистического лагеря. А может, летит с плановой инспекторской проверкой группировки советских войск, дислоцированных на территории какой-нибудь Восточноевропейской страны?! Неважно. Главное — летит! То есть, пока еще только собирается лететь.
Для такой архиважной и помпезной цели, в рамках межгосударственного визита, на перрон перед таможней выкатили представительский Ил-62. Здоровенный лайнер! Красивый. Солидный. Чистенький. На ласковом утреннем солнышке поблескивает величаво и снисходительно.
Стоит себе Ил-62 степенно так, притягивая всеобщее внимание законченными формами и продуманными гармоничными линиями. Весь такой самодостаточный и внушительный. Одним только внешним видом внушает уважение к своему пассажиру, акцентируя внимание на него, как на птицу очень «высокого полета» и подчеркивая заоблачный уровень визита, его грандиозный формат и всю торжественность текущего момента.
Наземные службы аэродрома подогнали трап, раскатали красную дорожку. Не Каннский кинофестиваль, конечно, но все же?! А почему бы и нет?! Куда без нее?! Никак нельзя! Политес! Уровень, понимать надо!
Пока Министр в салоне самолета переодевается в свой любимый спортивный костюм (синий такой, самый обычный полушерстяной, ничем непримечательный, с застежкой «а-ля-молния» под горлышко на «олимпийке»), у трапа белоснежного лайнера стоит так называемая свита — многочисленное стадо всевозможных адъютантов, порученцев и прочих особ, приближенных к телу — разнокалиберных холуев, естественно, очень нужных и никак незаменимых.
Толпа высокопоставленных офицеров стоит плотно скучковавшись, но разбившись на несколько подгрупп. Вся свита поголовно молчит и дружно курит. Причем, почему-то все офицеры из свиты Министра старательно обходят красную дорожку, раскатанную у трапа, и всячески пытаются на нее не наступить и ненароком не запачкать?! Если перепрыгнуть ковровую дорожку все же не получается, то офицеры извиняюще морщатся и осторожно наступают лишь на самый ее краешек, чтобы сразу же запрыгнуть на нижнюю ступеньку трапа?! Странно и смешно наблюдать это со стороны, но тем не менее.
Свита, в основной массе — полковники, но есть и генералы. Степенная и солидная публика, самодовольная и важная. Много их! Ох, много. Сразу видно, что у министра служба совсем не сахарная. Ой, какая непростая служба у министра?! А как же иначе?! Раз такое огромное количество различных помощников, порученцев, незаменимых советников и авторитетных консультантов по всем мыслимым и немыслимым вопросам за собой по всему свету возить приходится. Куда без них?! Слова лишнего не скажешь, вдруг обмишуришься?! Вот позору на весь мир будет?! Греха потом не оберешься! Да, не дай, Бог! Тьфу-тьфу-тьфу!
А помощники хороши! Эх, хороши! Все краснощекие, фундаментальные, с фигурами «а-ля-борцы сумо». Форма у всех новенькая, с иголочки, наградными колодками густо увешана, не иначе за доблесть воинскую многочисленные награды дадены?! На значительно выступающих вперед внушительных животиках военная форма натянута, словно кожа на барабанах. Вон как блестящие пуговицы на кителях (в районе живота, естественно) в петли врезались?! Того и гляди все нитки «с мясом» повырывают?!
Хотя, вряд ли?! В военных ателье высококлассные мастера работают, хорошо пуговицы на кителях пришивают, крепко. Зубами не оторвешь!
Генералы из ближнего окружения Министра — отдельная каста, полубоги фактически! На них без благоговейного восторга и поросячьей зависти, даже смотреть не получается. Стоят себе у стойки самолетного шасси отдельной «генеральской» кучкой — закрытым клубом, так сказать, курят степенно, молчат многозначительно, задумались о чем-то, о своем — о высоком!
