«Анна Нечаева знала о проделках своего брата и намерении его скрыться, что доказывается тем, что на следующий же день после исчезновения Нечаева, когда никому еще об этом не было известно, она пришла на его квартиру и забрала все оставленные им вещи, а затем, чтобы поддержать распушенный слух будто бы Нечаев заключен в крепость, она явилась к Обер-Полицмейстеру просить свидания с братом».[137]
Записка Нечаева перекочевала от Засулич и Томиловой к Орлову, и он показал ее студенту университета Л. П. Никифорову, постоянному участнику сходок. Известие об аресте Нечаева взволновало университетских студентов, и они решили потребовать от ректора заступничества за своего однокашника. Ректор университета, профессор К. Ф. Кесслер, пообещал им «расследовать все дело и хлопотать об освобождении Нечаева. Студенты разошлись по своим аудиториям, — вспоминал Никифоров. — и в скором времени получили ответ ректора, гласивший, что никакого Нечаева в числе слушателей университета не значится и не значилось, а потому ректор отказывается хлопотать об его освобождении. Такая лживая увертка страшно нас возмутила. Знавшие, где Нечаев вешал свое пальто, побежали к его вещам, чтобы узнать номер и хотя бы этим изобличить ректора во лжи, но швейцар не допустил их, а когда нас собралось побольше, то на вешалке уже красовался вновь наклеенный ярлык с новой фамилией».[138] Требования об освобождении Нечаева растворились в других событиях. В это время столичное студенческое движение достигло наивысшего подъема.
Тем временем Нечаев прятался у кого-то из друзей, вероятно у Орлова. Около 1 февраля они отправились в Москву и остановились на квартире бывшего ученика Орлова по Ивановской школе, надзирателя Титовского арестантского дома Н. Н. Николаева.[139] Орлов познакомил Нечаева с заведующим книжным магазином А. Л. Черкесова П. Г. Успенским и его женой Александрой, родной сестрой В. И. Засулич. Сергей тут же в присутствии Орлова рассказал, как ловко сбежал из Петропавловской крепости. Подробности этого фантастического подвига сохранились в пересказе присяжного поверенного Д. В. Спасовича, защищавшего Успенского на «Процессе нечаевцев»: «Его сажали в промерзший каземат Петропавловской крепости; он до того окоченевал в этих стенах, покрытых льдом, что ему ножом разжимали зубы, чтобы впустить несколько капель спирта; он ушел, надев шинель какого-то генерала и очутился в Москве».[140]
Из Москвы Орлов и Нечаев ездили в Иваново, там у фабриканта А. Ф. Зубкова им удалось получить 200 рублей. Офицер Владимирского губернского жандармского управления, капитан Тимофеев писал о нем: «…Зубков фабрикант с огромным состоянием, 25 лет, довольно посредственно образован, но вольного образа мыслей».[141] С деньгами ивановского вольнодумца и паспортом Орлова Нечаев через Москву двинулся в Одессу.[142] Там он несколько дней прожил в Ольвийской гостинице,[143] но вдруг вновь очутился в Первопрестольной. В это же время туда, с целью оформления документов на покупку печатного станка, прибыли Ткачев и его невеста Дементьева. Неутомимый Нечаев повторил новым слушателям, как бежал из Петропавловской крепости, а потом еще от нерасторопных одесских жандармов, И в Петербурге, и в Москве ему охотно верили, а ведь Ткачев сиживал в крепости и твердо знал, что сбежать оттуда невозможно. (В рукописи воспоминаний Ралли о мнимом аресте Нечаева имеются следующие строки: «Ткачев каким-то образом узнал об этой мистификации и отнесся к ней до крайности недоброжелательно, заявляя, что он не признает для себя возможным поддерживать этот слух и потому вообще будет заявлять, что Нечаев не арестован, а просто, боясь ареста, сбежал».[144] Ралли утверждал, что Нечаев с Ткачевым в Москве не встречались.) Орлов дал Сергею еще денег, а Николаев — свой заграничный паспорт. Третьего марта ловкий беглец покинул Москву и направился в сторону русской границы. Орлов тем временем вернулся в Петербург и гам рассказал о новых подвигах своего друга.[145]
В Петербурге исчезновение Нечаева умеренные восприняли с радостью. Еще в начале января Енишерлов требовал «решения вопроса с Нечаевым», который может своими высказываниями всех отправить за решетку. На одной из сходок «был поставлен вопрос об устранении Нечаева. <…> Я (Енишерлов. — Ф. Л.) высказался в пользу его смерти, но меня никто не поддержал. Было решено всеми голосами против одного моего выслать его за границу. Убедить Нечаева, что его ищут арестовать, было очень легко после той сходки, где он так несдержанно выражался…».[146] По утверждению Енишерлова, было решено поставить Нечаева в известность о том, что его неминуемо ожидает арест и избежать его можно только срочным отъездом за границу. Если его удастся вытолкать из России, полагал Енишерлов, то «он уж, разумеется, не вернется, будучи скомпрометированным и своим поведением на сходке, и самим своим самовольным выездом за границу».[147] Далее Енишерлов подробно описал «бегство» Нечаева в чужие края:
«Так и было сделано. Тут моя иезуитчина была применена с большим успехом. Нечаев был «похищен», снабжен паспортом и деньгами, посажен на английский корабль и увезен из России.
— Никогда не забуду я этой заслуги! — говорил при прощании бедняга, кидаясь мне на шею со слезами на глазах.
Я вытер свои губы и отвечал ему: «Так лишь в несчастье познаются истинные друзья!» и у меня сильно чесались руки скинуть его с борта… Чего я тогда этого не сделал? — При нем были компрометирующие письма».[148]
Подтверждений енишерловской версии «бегства» Нечаева из России не обнаружено. Но его рассказ не вступает в противоречие с другими событиями, происшедшими с Нечаевым в это же время. Любые воспоминания грешат неточностями, иногда чистым вымыслом, всегда тенденциозностью. Наш мемуарист напрасно пытался внушить, что это он выпроводил бывшего друга из России. Никем не преследуемый Нечаев бежал по собственной воле для создания автобиографии. Зачем было бы придумывать побеги от жандармов и остаться в России? Перейти на нелегальное положение и прятаться от тех, кто его еще не ловил? Желание Енишерлова совпало с планами Нечаева.
Итак, корабль покинул порт и направился к дальним берегам. На его палубе стоял худощавый молодой человек в неопрятной, поношенной одежде. Он заметно волновался, но нет, его никто не собирался преследовать, погоню за беглецом не снаряжали. Сергей Геннадиевич Нечаев нервничал совсем по другому поводу: он опасался встречи с А. И. Герценом, Н. П. Огаревым и М. А. Бакуниным. Доплыла ли молва до Швейцарии о петербургских баталиях, о его неудачах, о «побегах»? Как себя вести? Он надеялся на поддержку легендарных патриархов русской революции, жаждал часть их авторитета перетянуть на себя, желал дружбы с ними, особенно с Герценом. В голове Нечаева роились монологи, сцены встречи со стариками: нельзя промахнуться. И он решил прибыть в Женеву посланцем от Комитета тайного могущественного революционного сообщества, посланием, призванным установить связь между молодой революционной Россией и стареющими эмигрантами.
