Нам не о чем договариваться. Один из нас проиграет и заплатит за проигрыш.

Аллея раздваивается, и я устраиваю своему преследователю простенький номер: сворачиваю влево, а когда слышу за спиной его шаги, круто поворачиваю, возвращаюсь и иду вправо, к институту. В его цепком кошачьем взгляде мелькает злобная искра — он понял. Но вслед за мной к институту не пошел.

Стрелки часов перевалили за шесть. Лестницы освещены мягким молочным светом ламп, за окном спускаются сиреневые сумерки.

Я заглядываю в кабинет Велчевой, она возится у окна с пробирками.

— Простите, — говорю я ей, — я просто хотел проверить, здесь ли вы. Мне нужно бросить взгляд на дневники доктора Манолова.

Она смотрит на часы.

— Не беспокойтесь, мы с Эмилией весь вечер будем заниматься опытами. Вы закончили свою работу?

— Почти, — отвечаю я. — Наверное, завтра полечу домой.

В ее взгляде заметно удивление, но она удерживается от вопросов. А я отправляюсь в “ротонду” и в который раз проверяю записи, касающиеся странной серии. Нахожу номера подопытных животных и прослеживаю даты их выписки из вивария, поступления в лабораторию, начала опытов. Затем — даты облучения.

Кладу перед собой фотокопии протоколов Ленарта с указанием дозировки гамма-облучений, испещренные его пометками. Я знаю, что протоколы безупречны, и все же что-то беспокоит меня. Ведь животных можно подменить, а протоколы — подделать.

Но зачем их было подделывать. Ленарт тогда еще не знал результатов, все было в руках Манолова.

А теперь все в моих руках. И эпилог этой истории будет писаться не здесь, над страницами протоколов и фотокопиями, а вне стен этого института. Жребий брошен, отступать поздно. Поздно отступать мне, Петеру ван Грооту, надежно упрятавшему в гараж улики, проливающие свет на убийство Манолова, и этому смуглому типу с хищным взглядом, мерзнущему сейчас где-то в холодном сумраке. Поздно отступать их всемогущему Хозяину, который наверное, так же как и я сидит сейчас, размышляя о том, какие шансы у него еще остались

Пора. Я убираю фотокопии и протоколы, внимательно осматриваю все вокруг, чтобы не забыть ничего. Нужно еще раз зайти к Велчевой, вернуть ей дневники И больше здесь не задерживаться — не стоит заставлять противника чересчур долго ждать, пока я снова появлюсь на сцене.

“Коротышка”, разумеется, уже заждался. Но происшествие на аллее научило его осторожности, теперь он следует на порядочном расстоянии. Частые фонарные столбы заливают мокрый асфальт аллей мощными потоками света, и у меня есть возможность украдкой разглядеть его. Представляю, как я ему опротивел. Из-за меня ему пришлось обойти все подъезды соседних зданий, разговаривать со скорыми на подозрения привратниками, или просто топтаться под запертыми дверями, дрожа от холода. А теперь вот сопровождать меня по аллее, стараясь держаться подальше, ощущая тяжесть саквояжа и не давая прорваться ненависти, переполняющей душу. Но он не должен давать воли чувствам, ему нужно быть осторожным.

Нужно быть осторожным и мне. С каждым шагом я все ближе приближаюсь к западне, которую сам себе устроил. Впрочем, может никакой западни и нет. Может, я сделал ошибочный ход, и на каком-то повороте меня уже поджидает “Медведь” или другой молодчик, еще незнакомый мне в лицо. Тогда все решится за ту самую долю секунды, которую трудно зарегистрировать самыми точными приборами.

Аллея кончилась, я пересекаю полянку у старых стен и подхожу к стоянке. “Вольво” стоит на своем месте. Машин много — час еще не поздний, многие сотрудники института не разъехались по домам.

Я нарочно медлю, делая вид, что ищу ключи от машины, а на самом деле обвожу взглядом машины. Так, синий “форд” здесь. Значит, ждут. “Форд” стоит так, чтобы я не мог видеть его хозяина, но я и не собирался устанавливать его личность.

Отпирая дверцу “вольво”, сажусь за руль и пытаюсь включить зажигание. Стартер оживает, но мотор, видимо, слишком холодный, и я соображаю, что придется…

— Не двигаться!

Я замираю. Вмиг окоченевшая рука с трудом удерживает ключи. Стараюсь не думать и не шевелиться. (-Машина заминирована, — раздается тот же голос. — При малейшей попытке к бегству мы немедленно взорвем вас!

Ну вот. Это и есть западня, в которую я попался. Я не шевелюсь, только слегка скашиваю глаза. Голос доносится с сидения справа. Он идет из небольшой коробочки, которую можно принять за спичечный коробок. Передатчик.

— Слушайте внимательно, — продолжает давать инструкции мужской голос с сильным акцентом. — Включите мотор и медленно следуйте по бульвару! Никуда не сворачивая, доедете до площади! Повторите!

— Никуда не сворачивая, доеду до площади, — повторяю я, чувствуя во рту противный металлический привкус.

Негнущимися руками включаю зажигание, фары, ставлю машину на скорость. Делаю только самые необходимые движения, ничего лишнего.

— Езжайте!

“Вольво” трогается с места. Выезжаю со стоянки. Поднимаю глаза, вижу, как следом за мной трогается тяжелый “ситроен”. Я вижу его какую-то долю секунды, потому что свет его фар бьет мне прямо в зеркало и ослепляет. Я могу смотреть теперь только перед собой.

Значит, “форд” был оставлен, чтобы ввести меня в заблуждение, отвлечь внимание.

Бульвар хорошо освещен. По сторонам мелькают ограды, деревья, силуэты которых выделяются на фоне вечернего неба. Зеркальный блеск витрин, повсюду горят рекламы, разбрасывая голубые и желтые искры. Асфальт влажен, шины издают характерный чавкающий звук.

— Не вырывайтесь вперед! — приказывает мужской голос.

Я и не вырываюсь. Руки впились в баранку руля, я весь превращаюсь в слух и зрение. Одна ошибка — и все будет кончено. Навсегда. Я не почувствую даже боли, а просто исчезну.

Но я не имею права на страх. Ведь ловушку, в которую я загнал себя, я расставлял сам.

Машины обгоняют меня, их водителей должна раздражать моя черепашья скорость. Но “ситроен” вплотную следует сзади, свет его фар продолжает заливать зеркало заднего вида.

Проезжаю через мост, колонны его увешаны гирляндами фонарей, свет их отражается в воде. Мост остается позади, я подъезжаю к площади.

— Сверните вправо! — слышу я приказ. — Потом — прямо!

Сворачиваю, дожидаюсь, когда светофор переключится на зеленый свет, попадаю на улицу с оживленным движением и наконец понимаю, где нахожусь. На улице Тюрингатан — самой длинной улице города, ведущей в Бергстаден.

Постепенно шок проходит, я начинаю соображать. И все же окружающий меня мир стал вдруг каким-то чужим. Хотя меня отделяет от него простая дверца машины. И несколько секунд, необходимые, чтобы выпрыгнуть из нее. Но этих-то нескольких секунд у меня и нет. Остается ждать и надеяться выжить. Выжить здесь, в этом узком пространстве, другого у меня нет. Вообще сейчас у меня ничего нет. Поэтому нужно выжить.

На спидометре сменяются цифры. Я понимаю, что меня доставят в тот самый особняк, с медной табличкой на массивной двери. Скоро я окажусь за этой дверью, дальнейшее будет зависеть уже не от меня.

В поле зрения появляется бронзовый всадник, залитый золотым светом прожекторов, затем — респектабельные особняки за высокими оградами. Все представительства закрыты, светятся только их подъезды.

— Третий дом справа! — инструктирует меня электронное устройство. — Остановитесь у входа. Выйдя из машины, повернитесь лицом к дому. Поняли? Повторите!

— Понял, — угрюмо отвечаю я, — лицом к дому.

Как только я останавливаюсь у бордюра, подкатывает “ситроен”. Его фары обрушивают на меня лавину света. Осторожно выбираюсь из “вольво”, прохожу между двумя машинами. Один шаг в сторону — и меня тут же пристрелят.

Все тело напряжено, но на ногах, слава богу, я держусь твердо. Поднимаюсь по ступенькам, механически пересчитывая их. Три, четыре… семь. Сознание регистрирует нелепые подробности — вроде того, что гранитная стена шершавая, а медная табличка надраена до блеска и находится от меня по левую сторону.