Если мы поставим себя на их место, то поймем, что действительно ради любимых родителей, ради жены и детей можно забыть стыд, можно даже украсть. Следовательно, вместо того чтобы хватать воров или судить за дурные поступки, лучше так управлять миром, чобы люди в нем не терпели голода и холода. Человек, когда он не имеет установленных занятий, бывает лишен свойственного ему благодушия. Человек, доведенный до крайности, ворует. Если мир будет плохо управляться и люди будут мучиться от голода и холода, преступники не переведутся никогда.

Доставляя людям страдания, их толкают на нарушение закона, а затем вменяют им это в вину – вот что печально.

Итак, каким, спрашивается, образом сотворить людям благо? Не может быть никаких сомнений в том, что низ-шим слоям будет на пользу, если высшие прекратят расточительство и излишние расходы, станут жалеть народ и поощрять земледелие. Если же случится, что люди, обеспеченные одеждой и пищей, все-таки будут совершать дурные поступки,- их-то и надобно считать истинными ворами.

Когда слушаешь, как люди рассказывают о том, что вид кончины человека был прекрасен: «Он был спокоен и невозмутим»,-' то испытываешь почтение. Глупцы присовокупляют к этому россказни о чем-нибудь странном и необычном, хвалят и речи, и поступки усопшего, соответственно тому, что нравится им самим, но всегда в таких случаях чувствуется, что это все не может ладиться с последними помыслами того человека.

Кончина – великое событие, и оно не поддается определению ни перевоплотившемуся в облике человека Будде, ни ученому мужу. Если ты сам следуешь правильной стезе, тебе нет дела до того, что видят и слышат другие.

Рассказывают, что однажды высокомудрый Тоганоо, идя по дороге, увидел мужчину, который купал в реке коня, приговаривая: «Аси, аси!» – «Ногу, ногу!» Высокомудрый остановился и вопросил:

– О, как это благородно! Вот человек, развивший добро детели прежнего своего существования. Разве не говорил он сейчас: «А-дзи, А-дзи»? Кому же принадлежит сей конь? Его хозяин, надо полагать, весьма почтенный господин?

– С вашего позволения, это конь господина Фу сё,- ответил мужчина.

– Как это великолепно! Выходит совсем а-дзи-хон фусё – «Ничто не рождается и не уничтожается». Вы, значит, и есть тот, кто наследовал счастливое воздаяние за прошлое! – сказал старец, утирая слезы умиления.

Императорский телохранитель Хада-но Сигэми сказал как-то о страже северной стены императорского дворца, Синга-не, монахе в миру из провинции Симоцукэ:

– Вот человек, вид которого говорит, что он упадет с коня. Будьте очень осторожны!

Никто этому не поверил, тогда как Синган действительно упал с коня и разбился насмерть. И люди решили, что всякое слово того, кто достиг совершенства на данном поприще, подобно слову богов. Тогда кто-то спросил телохранителя:

– Что же за вид у него был?

– У него же был зад персиком, и при этом покойный любил норовистых коней, поэтому я и сказал так о его виде. Разве я ошибся? – ответил тот.

Встретив физиономиста, Мёун-дзасу осведомился у него:

– Не пострадаю ли я случайно от оружия?

– Действительно,- отвечал физиономист,- такие признаки есть.

– Что же это за признаки?

– В вашем сане не следует опасаться быть раненым, и все же вы, пусть на миг, но задумались об этом и спросили меня. Уже это и является предзнаменованием такой опасности,- услышал он в ответ.

И действительно, он погиб, пораженный стрелой.

В последнее время люди стали говорить, что, так как появилось много мест, где лечат прижиганием, пятна от него можно увидеть даже на синтоистских богослужениях. О таких вещах ничего не сказано в Законоположениях.

Если, делая прижигания человеку старше сорока, не прижгут ему коленные впадины, у него случаются головокружения. Нужно их непременно прижечь.

Нельзя нюхать панты, прикасаясь к ним носом. Говорят, что там есть маленькие насекомые – они вползают в нос и истачивают мозг.

Обычно говорят: «Человек, вознамерившийся приобщиться к искусству, не должен посвящать необдуманно в это других, пока еще не может делать своего дела хорошо, Когда тайком, обучаясь с усердием, добьешься своего и выдвинешься, тебя премного вознесут». Однако же люди, которые так рассуждают, как правило, не способны обучиться ни одному виду искусства.

Если человек еще с той поры, когда он совершенно неопытен, придет к тем, кто искусен, и, не стыдясь ни поношений, ни насмешек, невозмутимо станет упражняться, совершенствуясь,- то пусть даже и не дано ему врожденного таланта,- когда он проведет годы, день ото дня более искушаясь в своем деле и не проявляя к нему небрежения, в конце концов он достигнет более высокой ступени умения, нежели одаренные, но небрежные, добьется признания как человек высокого достоинства и удостоится несравненного имени.

Даже искуснейшие мастера Поднебесной поначалу и сносили толки о несовершенстве, и страдали немалыми изъянами. Однако люди эти были неукоснительны в установлениях Пути, почитали их и сдерживали свои прихоти,- вот они и стали всемирными учеными и наставниками несметного множества людей. Так бывает всегда, и от выбора поприща это не зависит.

Некто сказал так:

– Искусства, в которых мастерство не достигнуто и к пятидесяти годам, следует оставить. Тут уже некогда усердно трудиться. Правда, над тем, что делает старец, люди смеяться не могут, но навязываться людям тоже неловко и непристойно. Но что благопристойно и заманчиво – это, начисто отказавшись от всяческих занятий, обрести досуг. Тот, кто проводит свою жизнь, обременившись житейской суетой, тот последний глупец. Если что-то вызывает ваше восхищение, нужно бросить это, не входя с головой в постижение предмета, едва только вы узнаете смысл его, пусть даже понаслышке. Но самое лучшее – это бросить занятия с самого начала, когда еще не появилась тяга к предмету.

У высокомудрого Дзёнэна из храма Сайдайдзи была согбенная спина, совершенно седые брови и вид, воистину говорящий об обилии добродетелей. Однажды старца пригласили ко двору. При взгляде на него господин Внутренний министр Сайондзи воскликнул:

– О, какой благородный у него вид! – и проникся к монаху благоговением.

Заметив это, князь Сукэтомо сказал:,

– Это все из-за преклонного возраста.

Как-то после этого Сукэтомо притащил лохматую собаку, страшную, тощую и облезлую от старости, и поволок ее к министру, говоря:

– Ну чем у нее не благородный вид?

Когда арестовали монаха, в миру Тамэканэ-но-дайнаго-на, и в оцеплении воинов препровождали в Рокухара х, где-то в окрестностях Итидзё его встретил князь Сукэтомо. Он изволил промолвить:

– Завидная участь! Именно такие воспоминания об этом мире хочется иметь.

Однажды тот же Сукэтомо укрывался от дождя в воротах Восточного храма. Там собралось много нищих, у которых были уродливо скрючены, искривлены или вывернуты руки и ноги. Увидев этих людей, он было подумал: «Это – диковины, каждая из которых не имеет себе равных. Они достойны всемерного восхищения».