А теперь мы снова обратимся к воспоминаниям пилота Ю-88 из KG30, капитана Юргена-Анны Когельбаум, его книге "Ледяная пустыня":
"…Обстановка изменилась. И новая вводная меня и наших парней явно не радует. Получен срочный приказ изменить курс и атаковать вражеские корабли - крейсер, несколько эсминцев и предположительно линкор или два линкора. Это очень огорчает - многие из моих боевых товарищей после этой атаки не вернутся на аэродром. Боевой корабль - это не неповоротливый тихоходный купец, вооруженный парой устаревших зениток и пулеметов. Военный корабль - это скорость и маневренность, позволяющая уклониться от уже сброшенных бомб. Военный корабль - это целые батареи зениток всевозможных калибров. Это еще и броня, защищающая от бомб. Для летчика бомбардировщика, самой кошмарной целью является линкор - там зенитных батарей столько, что шансов уцелеть практически нет.
Командир группы высказал предположение, что наши хвастливые кригсмарине опять вляпались во что-то дурно пахнущее, и этот приказ вызван тем, что нам нужно срочно их спасать из возникшей опасной ситуации. Похоже, что он прав. Иначе к чему такая срочность и спешка? Конвой вот-вот обнаружат. Действуя против конвоя мы принесем гораздо больше практической пользы, чем защищая никчемные корабли. Какая от них польза? Только стоят в гаванях, прикрытые зенитками и истребителями, которых не хватает нам, бомбардировщикам, когда мы летаем бомбить Мурманск, или когда русские бомбят наш аэродром. Конечно, наши зенитчики стараются вовсю, но русских слишком много, и на место каждого сбитого самолета, прилетает целая эскадрилья. Причем в последнее время все чаще стали встречать желтолицые узкоглазые азиаты - китайцы, завербованные еще во времена Троцкого.
Наши самолеты выполняют перестроение - вперед строем фронта звеньев выдвигаются торпедоносцы, мы идем следом. Делаем мы это для того, чтобы атаковать одновременно. Торпедоносцы атакуют противника справа и слева с носовых углов, а мы ударим сверху. Благодаря этому, вражеским зенитчикам придется разделить свои силы и их огонь будет не таким плотным, и позволит нам избежать слишком больших потерь. Но потери будут. Но об этом не хочется думать. По крайней мере есть надежда, что мой экипаж выживет и наш самолет вернется на базу. Подозреваю, что об этом размышляют и мои товарищи. Мы летим над плотным слоем облачности. Как искать противника? Почему молчит наш командир?
Впереди стал виден огромный разрыв в облаках. Я бы сказал, что мы летя над гигантским облаком стали приближаться к его краю. Хорошо бы если противник оказался там, на свободном от облачности месте. Хотя тогда он получит возможность вести по нашим самолетам прицельный огонь. Взамен мы получаем возможность отбомбиться более точно. Точность в обмен на потери. Суровая арифметика войны, показывающая истинное величие арийского духа в борьбе с бесчисленными полчищами азиатов, под руководством жидокомиссаров, сопротивляющихся знакомству с арийской культурой.
Торпедоносцы, разделившись на две группы, резко увеличили скорость и понеслись вперед со снижением высоты. Заметили? Почему молчит командир?
- Атака с горизонтального полета в сомкнутом строю! Высота три тысячи пятьсот! После атаки уходим домой!
В сомкнутом строю? Хотя если рассудить, то это правильное решение! Наш командир решил послать кригсмарине к черту и не рисковать понапрасну. На высоте в три с половиной, для нас будут опасны только тяжелые и средние зенитки, которых на кораблях немного. Естественно, что точность бомбометания значительно упадет, по сравнению с атакой с пикирования, но благодаря сомкнутому строю, наши бомбы накроют большую площадь и при правильном расчете есть шансы, что мы накроем противника.
Внезапно впереди, за оборвавшейся кромкой облаков появилась группа вражеских кораблей на слепяще-сверкающей водной глади. Мы одновременно видим цель и кричим в один голос: "Крейсер!"…. Крейсер и пять вражеских эсминцев, за которыми тянутся белые полоски кильватеров. Краем глаза я замечаю, как наши торпедоносцы, снизившись к поверхности воды, начинают разворачиваться для атаки. Они будут атаковать двумя группами, выстроенными строем фронта. Курсы групп, и курсы сброшенных ими торпед, будут пересекаться под прямым углом - это затруднит "лайми" и "янки" уклонение от торпед. Такой прием с чьей-то легкой подачи прозвали "золотой гребень". В самый начальный момент я действительно принял крупный корабль за крейсер…. Только когда мы приблизились, стало ясно, что это линкор. Какой он огромный! С него и кораблей сопровождения открыли зенитный огонь. Стреляют только по торпедоносцам. Странно. Мы идем к цели. Большой палец левой руки штурмана-бомбардира эрзац-обер-фельдфебеля Сержа-Марии фон Левински лежит на затертой красной кнопке сброса бомб, и он напряженно всматриваюсь в бомбовый прицел, ловит линкор и дает мне команды. Вражеский линкор в наши самолеты почему-то не стреляет, но в последний момент что-то заподозрив, резко меняет курс. Мы должны попасть в него! Сброс! Толчок говорит о том, что бомбы пошли вниз, и я начинаю резко набирать высоту и менять курс. Ожили зенитки линкора. Поздно! Хотя нет! Второй штаффель, летящий следом за нами попадает под огонь тяжелых зениток линкора, и я краем глаза отмечаю, как "Берта" лейтенанта Куровски превращается в огненный цветок от прямого попадания тяжелого снаряда. Через мгновенье я слышу голос бортрадиста: "Попадание в корму корабля между двух башен!" Бортстрелок успевает сфотографировать взрывы и пожары на борту нашей жертвы. Они уверены, что именно наши бомбы нанесли повреждение противнику. Но этот вопрос будет решать командир штаффеля.
Я замечаю, что вражеский линкор получил еще одно попадание в район дымовой трубы, и резко сбросил ход. На его надстройке возник пожар. Еще два наших пикировщика стали жертвами его зениток, но сумели добиться близких попаданий. Кто-то из парней не выдержав убийственного зенитного огня отбомбился по эсминцам сопровождения. Мы сделали свою работу и возвращаемся домой. Теперь эти олухи из кригсмарине должны закончить нашу работу. А работа проделана неплохая - линкор лишен половины артиллерии и тяжело поврежден - его осталось только добить. Число вражеских эсминцев уменьшилось до двух с половиной - один объят пламенем с креном на левый борт, а два исчезли - видимо поработали торпедоносцы.
Однако и нам досталось. Мы поравнялись с торпедоносцем, левый двигатель которого отчаянно дымил. Кабина "хейнкеля" была забрызгана кровью. Отчаянные парни! По ним лупили практически все зенитки и пулеметы! Дотянут или нет? О боже! Израненный "хейнкель" качнулся, свалился на крыло, и как острый нож вошел в водную гладь моря. До встречи на Валгалле! Но мне лично хотелось бы дожить до глубокой старости.
Мы возвращаемся домой. Пока не ясно куда будет совершен наш второй вылет - на добивание этих кораблей, или все-таки на разгром конвоя. Опять же, вылетев с одной задачей, мы можем по ходу вылета получить другое задание. Проклятое кригсмарине! Вечно они путаются под ногами! Ничего сами сделать не могут!
Я прислушался - моторы "Юнкерса" работали ровно и без перебоев. Посмотрел на приборы - все нормально. Взгляд назад - тоже - из самолета ничего не вытекает, ничто в нем не горит. Значит, шансы вернуться домой и сесть на твердую землю достаточно высоки. И вероятность того, что нам удастся потопить кучу купцов, заработав себе премиальные - достаточно велика. А может и к награде какой-нибудь представят. Хотелось бы, чтобы не посмертно…."
Как сказал бы телевизионный ведущий Сванидзе, комментируя данный отрывок мемуаров немецкого летчика: "Вот она суровая сермяжная правда войны, увиденная глазами человека высокой европейской культуры…" . И никого из читателей уже не удивит, что взгляд американцев на данные события будет иметь серьезные отличия от точки зрения немецкого летчика.
Что расскажет о данной атаке командир "Тускалузы"? Обратимся к его мемуарам, к книге "Арктический вояж":
"Похоже, что в штанах у меня было мокро. Я смотрел на картину разгрома, устроенную люфтваффе, и все это напоминало мне, ту латинскую девушку Монику, которую мы поймали ночью в нашем квартале, и беззастенчиво скопом лишили девственности и одежды.
