— Полагаю, это были просто стоны. Не имеющие к любви ни малейшего отношения.

Подошедший Иннес вручил Дойлу еще одну телеграмму, подтверждающую, что все заказанные ими припасы будут дожидаться их по прибытии в Прескотт. Закончив наблюдать за размещением багажа, он поднялся в вагон как раз в тот момент, когда Джек и Ходящая Одиноко заходили в купе.

— Что, вытянула она у него из ребер еще больше яблочного желе? — тихо спросил он брата.

— Надеюсь, хватит и того, что было. — Дойл поднес палец к губам.

Спустя пять минут поезд, пыхтя, тронулся на юг. До Прескотта оставалось два часа езды.

— Идти туда, одному? Эта идея мне совсем не нравится, — заявила Эйлин.

— Не могу не согласиться, дорогая. Беда в том, что это прозвучало вовсе не как приглашение. Боюсь, отказаться невозможно.

— Но можно же отговориться плохим самочувствием, необходимостью отдохнуть?

— Ты совсем как моя бывшая супруга: «Иаков, отправляйся в постель, не то испортишь глаза, читая при таком свете».

— Сдается мне, что эти разумные советы тоже пропадали втуне.

Иаков задержался у двери в фойе и взял ее за руку.

— Я их всегда выслушивал. Но пережил жену и вот уже шесть лет обхожусь без них.

— Не ходи, — тихо произнесла она.

— Но ведь это то, зачем я сюда прибыл. Не могу же я, после всех этих усилий, повернуть назад с порога.

— Тогда пойдем вместе.

— Эйлин, дорогая, тебя ведь не приглашали.

— Уверена, преподобный возражать не станет.

— А я так не думаю.

Заглянув ему в глаза, она увидела в них лишь сияющую радость и решимость, без малейших признаков страха. А вот к ее глазам подступили слезы.

— Пожалуйста, не умирай, — прошептала она.

Он улыбнулся, нежно поцеловал ей руку, повернулся и через вращающиеся двери вышел на улицу.

«Ну прямо ковбой», — подумала Эйлин, глядя, как он, выпрямившись, шагает к Дому надежды.

Она вытерла слезы, не желая, чтобы собиравшиеся в фойе актеры застали ее в таком состоянии. До назначенной репетиции оставались считанные минуты.

Мужчина в другом конце фойе поднялся и двинулся ей навстречу, снимая на ходу шляпу. В своей желтой кожаной куртке с бахромой, сапогах, потертых штанах для верховой езды он показался ей артистом из мелодрамы про жизнь на Диком Западе. Хорошо, по крайней мере, что этот незнакомец не в белой рубахе, но пятеро встревоженных юнцов в белом тут же потащились за ним.

— Мэм, можно на пару слов?

Высокий мужчина. И сказать симпатичный — значит ничего не сказать. Голос гулкий, звучный, как низкая нота виолончели. Эйлин мгновенно пересмотрела свое первое впечатление: она просто проводит слишком много времени в компании артистов. А этот человек, судя по движениям и манере держаться, настоящий ковбой.

Она достала сигарету, что было ее любимым отвлекающим приемом. Незнакомец чиркнул спичкой о ноготь большого пальца и поднес ей огонек.

— О чем разговор?

— Как насчет того, чтобы выйти отсюда на минутку? — Он выразительно повел плечами в направлении людей в белых рубахах.

— Охотно.

Мужчина придержал дверь, дав ей выйти, а затем повернулся к порывавшимся последовать за ними белорубашечникам:

— Оставайтесь здесь.

— Но мы должны проводить вас до вашего номера…

— Вот доллар, — не дослушал он, протягивая монету. — Ступайте, купите себе леденцов.

— Но, сэр…

— Кларенс, я тебя по-хорошему предупреждаю, что, если ты не перестанешь за мной таскаться, я так взгрею твою задницу, что мало не покажется.

С этими словами Фрэнк захлопнул дверь у них перед носом, нахлобучил шляпу и зашагал рядом с Эйлин по тротуару.

— Тебя ведь Эйлин зовут?

— Да.

— А меня Фрэнк.

— Фрэнк, мне почему-то кажется, что ты не собираешься просить у меня автограф.

— Это точно. А могу я узнать, долго ты еще собираешься здесь пробыть?

— Представления запланированы на неделю, а что?

— Да то, что мы тут сидим на пороховой бочке, и она, того и гляди, бабахнет.

Проходившие по улице люди в белом оглядывались на них: двое высоких, привлекательных, державшихся не как все чужаков невольно привлекали внимание.

— Улыбайся им, — шепнул Фрэнк.

— Хотелось бы знать, какого черта они так радуются, — пробормотала она, не забывая вежливо кивать прохожим, вымучивая улыбку. — Нас тут держали под замком с самого прибытия. Правда, когда имеешь дело с актерами, это, может быть, не так уж плохо. Имеешь какое-нибудь представление, что за чертовщина здесь творится?

— Начать с того, что они крадут винтовки у армии.

— Винтовки? Для этих людей?

— Можно сказать, что все они уже стоят на краю могилы, которую сами себе вырыли.

Плотная, средних лет чернокожая женщина подошла и встала у них на пути, подняв лист бумаги с отпечатанными на нем правилами поведения.

— Прошу прощения, друзья, — произнесла она, — но правила запрещают гостям разгуливать по Новому городу без сопровождения.

— Спасибо, мэм. Мы получили дозволение от самого преподобного, — промолвил Фрэнк, улыбаясь ей в ответ.

— Мы только что говорили с ним, — добавила Эйлин с идиотской ухмылкой. — Он посылает с нами свою любовь.

Женщина остановилась перед ними в растерянности. Они обошли ее и продолжили разговор.

— Эй, все равно не курите! — крикнула женщина им вслед.

Эйлин помахала ей рукой и щелчком отбросила сигарету.

— Считаю своим долгом сообщить, — заявил Фрэнк, — что если кое у кого возникнет желание убраться из этой дыры до того, как армия США явится сюда за своей собственностью и здесь, прошу прощения за грубость, дерьмо по воздуху летать будет, то я буду счастлив оказать всяческое содействие.

Эйлин остановилась и присмотрелась к нему. Что сказать — искренне и прямо.

— Это весьма великодушное предложение, Фрэнк.

— Приятно слышать.

— Но боюсь, я не могу уехать отсюда прямо сейчас. Без Иакова.

— Того старика?

— Не так уж он и стар.

— Но он ведь тебе не муж?

— Нет.

— Хорошо, — сказал он с первой настоящей улыбкой, увиденной ею с того момента, как они покинули гостиницу. — Тогда мы заберем с собой и Иакова.

— Боюсь, это может оказаться не так просто, — вздохнула Эйлин.

Фрэнк поднял на нее глаза.

— Не для меня, это уж точно.

Она снова искоса присмотрелась к нему: мужчина, нельзя не признать, симпатичный и не кажется совсем уж безнадежным.

— Фрэнк, в последнее время тебе не снились необычные сны?

— Нет, мэм, — ответил он после некоторого раздумья.

— Тогда прежде всего я должна рассказать тебе одну очень странную историю.

— Заходи, ребе Иаков Штерн, заходи. — Преподобный махнул рукой в направлении дивана в углу кабинета. — Рад, что у нас появилась возможность встретиться.

— Мне удалось выкроить время в моем деловом расписании, — ответил Иаков.

Преподобный не поднялся из-за письменного стола и не протянул руки. Иаков уселся на диван возле большого глобуса на дубовой подставке. Помимо византийской иконы в золоченом окладе на стене за письменным столом преподобного да раскрытой Библии короля Иакова на пюпитре, ничто в помещении не указывало на то, что это рабочий кабинет священника. Вся обстановка отличалась богатством, даже роскошью, и напомнила Иакову убранство кабинета Джона Д. Рокфеллера, виденного им на картинке.

Воздух был спертый и прохладный. Тонкие лучи сияющего белого света пробивались сквозь деревянные ставни в затененную комнату как единственное напоминание о том, что дом высится посреди раскаленной пустыни, и в этих лучах кружили взлетавшие с толстого персидского ковра крохотные пылинки. Глаза постепенно приспосабливались к сумраку, но разглядеть толком преподобного, сидевшего за столом, куда не попадал свет, Иаков не мог.

— Прекрасная комната.

— Нравится? Я велел выстроить мой Дом надежды из необожженного кирпича: этот материал характерен для здешней архитектуры, потому что лучше всего подходит для местного климата. Ну а вся обстановка — это пожертвования, щедрые дары моих самых обеспеченных последователей. Я считаю, что священнослужитель не должен получать регулярного жалованья, не так ли, ребе? По мне, это нарушение священного завета между Богом и теми, кто его представляет.