В России писателей было много, а книг мало. Одних членов Союза писателей было восемь тысяч. Теперь, наверно, десять тысяч. Писатели — часть пятилетнего плана. И если в плане сказано, что в будущей пятилетке должно быть больше мяса, молока, рыбы, галош резиновых и колец обручальных, то почему бы не записать планы приплода советских писателей? Так что теперь их значительно больше, чем в предыдущей пятилетке, из которой я эмигрировал.

Но и тогда было достаточно. Был даже такой справочник — телефонная книга Союза советских писателей, толстая-претолстая. И там числились все. На страничке располагалось десять-двенадцать фамилий, их псевдонимы, домашние телефоны и адреса. Для служебного, разумеется, пользования. И мы в «Литературной газете» играли в такую игру: я ставлю десять рублей, а ты — один рубль. Ты называешь страницу этого справочника и строчку сверху. Я открываю в этом месте и говорю, на чью фамилию ты напал. Если ты говоришь мне, что он написал, я даю тебе десять рублей. Если не знаешь, — даешь мне рубль. Это была игра наверняка: я всегда выигрывал. И когда мне были нужны деньги на такси, или еще на что-нибудь, я вынимал из стола мой справочник ССП и приглашал зазевавшегося интеллигента сыграть «в писателей».

— Ну, — говорил я, — десять против одного. Чем ты рискуешь? Паршивым рублем? А выиграешь — вот она десяточка, румяненькая, свеженькая, прямо из Госбанка.

Никто не мог устоять.

— Страница 426, — говорил попавшийся, — шестая строка сверху.

Я открывал и читал:

— Мулдагалиев Джубан. Что он написал?

— ?

— Давай рубль.

— Не может быть! — возмущался мой клиент. — Давай еще! Я ж начитанный! Страница 20. Первая сверху.

— Набиев Бекир Ахмедович. Пожалуйста!

— Ты мне дай нормальные имена, хоть мало-мальски знакомые, — говорил попавшийся, вручая мне второй рубль.

— Я тебя не подгоняю, — спокойно говорил я. — Подумай, раскинь мозгами.

— 257. 2.

— Фогельсон Соломон Борисович.

— Хоть убей...

Я клал последний рубль в карман и снисходительно говорил:

— А тем не менее, ты знаешь Фогельсона. Ты не раз напевал песни на его слова. И я напевал. Вот они:

Или вот:

— Откуда ты это знаешь? — удивлялся интеллигент, чья потерянная трешка не давала ему жить.

— Я культурный человек, — говорил я. (Просто я лично знал С.Б. Фогельсона).

Никто не мог выиграть у меня в эту игру. И немудрено: писателей в России — человек сто, а членов Союза писателей — восемь тысяч. Попробуй попасть в такой ораве на человека, которого ты действительно читал, или, по крайней мере, о котором слышал.

В Америке все наоборот. Здесь писателей мало, а книг — навалом! В прошлом году вышло 40 000 названий художественной литературы! Можно с ума сойти! Как пробиться через эту гору? Чем взять издателя? Союза писателей тоже нет. Издеваться не над кем.

Вот и стою я у подножья горы и не знаю, как к ней подступиться. Тем более, что истории мои написаны на чужом, невиданном здесь языке.

Недавно, разбирая свой фотоархив, я натолкнулся на эту фотографию. Почему я вывез ее из Советского Союза? А потому, что знал, что нигде и никогда не увижу больше такой фотографии. Ведь все, что связано с именем предыдущих вождей, уничтожается последующими. Попробуйте найти в Советском Союзе фотографии прежних руководителей. Как выглядел Троцкий? На кого был похож Бухарин? А ну-ка скажите мне, какой был Зиновьев? Наши дети путают Сталина с Гитлером, а Хрущева — с Брежневым. Но мы, дети страшных дней России, забыть не в силах ничего. Вот почему эта фотография уникальна (она, кстати, не была напечатана и в Советском Союзе) и дорога мне. Мне подарил ее перед отъездом известный правительственный фотограф, а на таможне я сказал, что сам сделал эту фотографию на приеме, устроенном в честь интеллигенции в Кремле. Таможенник удивился и пропустил. Большое ему эмигрантское спасибо.

Итак, это прием Хрущевым советской интеллигенции. Все еще трезвые, хотя все уже готово. Никита Сергеевич сейчас скажет речь. Члены Политбюро радостно приветствуют вождя. Им помогают в этом представители так называемой «творческой интеллигенции».

Кто же это? Пойдем слева направо.

Крайний слева — скульптор Н.В. Томский, президент Академии художеств СССР. Нет такого памятника Ленину в городах и весях России, который он бы не изваял. Томскому же принадлежит памятник Гоголю, установленный на Гоголевском бульваре в Москве вместо того, великого, где сидящий Гоголь мучительно осмысливает жизнь свою. Того Гоголя упрятали в дворик на Суворовском бульваре. Гоголь Томского изображен во весь рост, держится молодцом и дико гордится достижениями советской власти. Так и хочется вместе с этим Гоголем, «задрав штаны, поспеть за комсомолом». Про него один печальный интеллигент сказал мне: «Разве это памятник Гоголю? Вот памятник Пушкину — это памятник Гоголю!»

За ним стоит М.А. Суслов, верный и стойкий оруженосец всех вождей — от Сталина до Брежнева. Неуклонно проводя в жизнь заветы находящегося у власти лидера, он, тем не менее, мастер по снятию их с работы. Он «снял с работы» Сталина, Маленкова, Хрущева. Леониду Ильичу есть о чем подумать в этой связи. Боюсь, что в столе у моего однофамильца уже лежит речь об ошибках, допущенных в годы «культа личности» тов. Брежнева Л.И. Это говорит о бессмертности М.А. Суслова и его идей.

Позади отбивает ладоши лучшее перо партийной печати Юрий Жуков. На этом приеме он играет роль «творческой интеллигенции». Он мастер давать отпор вылазкам «империалистической реакции» и умеет говорить без бумажки, что в глазах вождей делает его просто гением. Думаете, это легко? А ну-ка попробуйте без бумажки про «империалистическую реакцию».

Полголовы, вылезающие из-за Жукова, — Сергей Владимирович Михалков. Кто ж не знает дядю Степу? До войны Михалков был хорошим детским поэтом, веселым и звонким. А потом он решил, что нет тех званий, орденов и медалей, которые он не заслужил. Если я перечислю здесь лишь самые главные из завоеванных им наград, у вас станет темно в глазах. Не верите? Считайте: секретарь Союза писателей СССР, секретарь Союза писателей РСФСР, депутат Верховного Совета, лауреат Сталинских премий, лауреат Государственных премий, лауреат Ленинской премии, академик АПН СССР, Герой социалистического труда, заслуженный деятель искусств РСФСР, главный редактор киножурнала «Фитиль», секретарь правления московской организации. И это — только то, что я могу вспомнить. Нет таких орденов и медалей в стране и за рубежом, которые не украшали бы грудь, плечи и рукава Сергея Владимировича. На нем просто негде... медаль повесить. Но что поделаешь: такая у него слабость. Вот он и выглядывает из дальнего ряда, рассчитывая на новый орден.

Далее на переднем плане — старый большевик Ф. Петров, член партии с 1398 года (виноват, он вступил на пятьсот лет позже). Так как всех его товарищей Сталин перебил в годы «Великой чистки», то просто чудо, что он уцелел, и его всюду приглашали, чтобы из памяти народа не выветрились такие благообразные, с бородками, старички, совершившие в семнадцатом году то, о чем многие из них потом горько сожалели.

В документальном фильме Ф. Эрмлера «Перед судом истории» о судьбе монархиста В. Шульгина, вернувшегося в СССР, была такая сцена: Шульгин в Кремлевском дворце съездов встречается с Петровым, его ровесником, стоявшим по другую сторону баррикад во время революции. Два старика, проживших долгую нелегкую жизнь. Они рассматривают друг друга — Шульгин презрительно и даже с некоторой брезгливостью, Петров — с любопытством и даже радостно. Петров говорит: «Помните меня? Мы с вами столкнулись в Смольном... Я тогда стоял в карауле... Я красногвардейцем был тогда.» Шульгин отвечает равнодушно: «Не помню, простите.» И уходит. Такая психологическая несовместимость. Сцена была несрепетированной, спонтанной, это было видно, и потому запомнилась мне.