– И ещё одно, – скорбно произнёс Тома Жефри, представлявший в «Конгрессе борцов за свободу» «новых аристократов» Пэи-де-Фам. – Мы понесли тяжёлую утрату – в руки прислужников короля Людовика XVI попал и был повешен на центральной площади Бастони Бенджамин Франклин. Почтим память этого великого борца за свободу, господа.

Люди, собравшиеся в ратуше Нуво-Руана, печально склонили головы. «Сегодня он, а завтра я» – думали многие из них, стараясь, чтобы эта мысль не слишком отчётливо читалась на их лицах.

– Думаю, – начал Жан Адамо, когда минута скорби истекла, – что к ирокезам надо послать Шамплена. Его род, да и он сам, пользуется у этих дикарей уважением – к стенам взбунтовавшейся Бастони они явились по первому его зову. Огюст сможет убедить ирокезов встать под знамена Семи Свободных Провинций[32].

– Штатов, – вкрадчиво поправил его «духовный отец» Бюжо, «человек-без-имени», некогда состоявший советником при маркизе де Монткальме, – мы свободные американцы, а не голландцы.

– Да, да, вы правы. Но что там за шум?

Члены Конгресса задвигались в креслах, и тут в ратушу быстрыми шагами вошёл, почти вбежал человек в запылённой охотничьей куртке и высоких сапогах со шпорами.

– Победа! – закричал он с порога. – Победа!

11 июня 1777 года объединённые войска Огюста Шамплена и Генри Клинтона на реке Потомак нанесли поражении армии Жан-Батиста Донасьен де Вимер Рошамбо. Победу принесло сочетание тактики рассыпного строя стрелков-охотников, незаменимой в лесистой и пересечённой местности, и тактики сомкнутых каре английских батальонов, непобедимой на равнине. Потери повстанцев были велики, но их армия после сражения не уменьшилась, а увеличилась – к ней присоединилось многотысячное ополчение обеих Луизиан.

Хорошие вести ходят друг за другом – как стало известно позже, в то же день Родней основательно потрепал французский флот в бою у острова Доминик, и морская блокада была прорвана.

Вскоре после своего триумфального возвращения в Нуво-Руан Шамплен побывал в самом крупном селении – в «столице» ирокезов – на берегу Онтарио, и в результате долгих переговоров ему, используя славу имени своего рода среди индейцев, удалось привлечь на сторону восставших колоний мохоков. Онондага, сенека и кайюга остались нейтральными – их вожди не могли понять, почему воля верховного сашема франков, живущего за Великой Солёной Водой, больше не является законом для всех франков, и почему теперь одни франки стреляют в других, стоя плечом к плечу с ненавистными прежде инглизами.

В столице ходеносауни Огюст Шамплен не задержался. И будучи там, он даже не вспомнил об одной индейской девушке, семь лет назад одарившей его любовью на берегу лесного ручья, – голова главнокомандующего повстанческой армии была занята важными государственными делами.

Чаши весов качнулись в пользу американских инсургентов.

1778 год

По улицам Санкт-Петербурга металась стылая позёмка.

Лёгкий возок, запряженный парой лошадей, скользил по заснеженному Невскому проспекту, направляясь к Зимнему дворцу. Маркиз де Жюинье, французский посланник при дворе русской императрицы, сидел нахохлившись и спрятав нос в меховой воротник шубы. Ему не нравился холод этой варварской страны – то ли дело солнце Шампани или Прованса, – но господин посланник был верным слугой своего короля и ехал к Екатерине II по делу чрезвычайной важности.

Его племянник шевалье де Корберон, секретарь французского посольства, в отличие от своего дядюшки, не слишком страдал от холода. Молодой барон шустро вертел головой, провожая взглядами встречных барышень и пытаясь оценить стройность их фигур, скрытых мешковатой зимней одеждой. «Здешние балы по блеску не уступают балам Версаля, – думал он, – а женщины… О, женщины – это самое интересное, что есть в России!».

Французов встретили у парадного подъезда дворца и незамедлительно препроводили в кабинет императрицы. Екатерина сидела за столиком, заваленным бумагами и украшенным пером и чернильницей – аудиенция предполагалась деловая.

^{Императрица Екатерина Великая}

«Государственного ума женщина» – подумал де Жюинье.

«А она всё ещё привлекательна» – подумал де Коберон.

«Экий ты бычок» – подумала Екатерина, оценив внушительную вздутость его лосин.

После положенного этикетом обмена любезностями на французском языке стороны перешли к делу – русская императрица ценила время и не желала тратить его попусту.

– В американских владениях моего короля беспорядки, – сообщил де Жюинье.

– Сие мне известно, – кивнула императрица. – Мятежники доставляют вам немало беспокойства, не так ли?

– Хуже, ваше величество, – господин посланник состроил кислую мину. – Они не признают более власти короля и намерены отделиться и жить по своему усмотрению.

– Печально, – согласилась Екатерина и спросила напрямик: – А я-то тут при чём?

– Его величеству Людовику XVI, – де Жюинье подбирал слова, сознавая важность момента, – хотелось бы, чтобы ваше величество сочло возможным оказать Франции военную помощь. Проше говоря, – пояснил маркиз, плюнув на дипломатические изыски, – не сможете ли вы послать в Америку своих солдат?

«Вот как! – мысленно ахнула Екатерина, бросив быстрый взгляд на шевельнувшуюся портьеру, скрывавшую дальний угол кабинета. – Ай да король Людовикус – моих солдат ему подавай!».

– Подумайте, ваше императорское величество, – продолжал посол Франции, – эти проклятые бунтовщики злоумышленно покусились на божественное право королей – он не признают власти своего монарха! Опасный прецедент, ваше величество, – что бы вы делали, если бы Сибирь вздумала вдруг стать самостоятельной, отделившись от прочей части вашей империи стеной Уральских гор? С бунтовщиками следует поступать без пощады!

– Я знаю, как надобно поступать с бунтовщиками, – холодно заметила императрица, – был тут у меня недавно один такой, мужем моим покойным нарёкся… Хорошо, господин посланник, я обдумаю ваши слова – такие дела с кондачка не решаются. Мой ответ вы получите. А пока – не смею вас более задерживать.

Оставшись одна, Екатерина какое-то время сидела неподвижно, напряжённо о чём-то думая, потом повернула голову и сказала негромко:

– Выходи, Григорий Александрович, да садись – в ногах правды нет.

Портьера отдёрнулась. Потёмкин, запахнув парчовый халат, опустился в кресло.

– Слышал?

– Слыхал.

– Что скажешь?

– А послать его подальше, короля французского, – Потёмкин зевнул, обнажив крепкие белые зубы. – Ещё чего не хватало – наших солдат ему подавай! Они нам самим пригодятся.

– А я вот думаю, Гришенька, надо послать русских солдат в Америку.

– Это ещё зачем? – Фаворит недоуменно воззрился на свою царственную подругу. – Что-то я тебя не понимаю…

– А затем, cher ami, что коготок туда неплохо бы запустить – в Америку. Чую, земля эта в будущем большое значение иметь будет – негоже нам в стороне оставаться. Не мясо пушечное продадим мы Людовику, а экспедицию направим, да ещё за чужой счёт! Платы я с брата моего августейшего не потребую – пусть только кормит наше войско и снабжает его, а кое-какие инструкции командиру я пропишу. А ты озаботься подобрать человека толкового для этого дела.

– Ну, матушка, – в глазах Потёмкина блеснуло понимание, – это ты славно удумала! Король французский – не дурак, конечно, однако и мы не лыком шиты. Только вот ещё что: простых солдат туда посылать не след – там леса, холмы да горы с дикарями, читал я кое-что про эту Америку. Егерей надо снаряжать, егерей – они там в самый раз будут!

– Ну, это уже дела военные, тут тебе видней, – согласилась Екатерина.

…Ответ русской императрицы немало смутил маркиза де Жюинье. «Всего полторы тысячи человек, – думал он, – да ещё с оговоркой «с правом действовать по собственному усмотрению в случаях, к интересам Империи Российской касательство имеющих»? Странно всё это… Однако лучше что-то, чем ничего. Лиха беда начало, как сказала императрица».