1603 год

Могучая река мерно катилась на север-восток. На протяжении многих лье от эстуария она напоминала огромный морской фиорд, в котором даже встречались киты. Затем берега Сен-Лорана заметно сходились, однако река оставалась широкой. С обоих её берегов густые леса подступали к самой воде, и только кое-где эти зелёные стены прорезались брешами прибрежных полян.

«Какая страна! – думал королевский картограф, стоя на палубе бригантины, медленно продвигавшейся вверх по течению. – Какой простор, какая первобытная мощь! Мы в Европе веками льём кровь за крохотные клочки земли, а тут её никто и не считает за достояние. Эта земля должна стать французской, и она ею станет, не будь я сьер де Шамплен де Сентонж!».

^{Самюэль Шамплейн}

Тридцатишестилетний моряк из городка Бруаж на побережье Бискайского залива был доволен судьбой. Ему несказанно повезло: король Франции Генрих IV заинтересовался его иллюстрированной книгой о путешествии по Мексике и Вест-Индии, причём настолько, что назначил автора «Краткого рассказа об удивительных вещах, которые Самюэль Шамплейн из Бруажа наблюдал в Западной Индии» королевским картографом и пожаловал ему пенсию и дворянское звание. И теперь Шамплен де Сентонж, облечённый королевским доверием (и соответствующими полномочиями), руководит картографическими съёмками земель Новой Франции в составе канадской экспедиции и составляет описание её берегов. И это только начало – энергии у него хоть отбавляй, а в этих девственных краях энергичный человек найдёт, как и чем себя проявить. Но прежде всего надо убедить его королевское величество в том, что эти земли, которыми короли из династии Валуа пренебрегали около шестидесяти лет, пригодны для колонизации, что здесь можно заниматься не только охотой, но и осёдлым земледелием, и что гибель первых французских колоний – всего лишь досадная случайность.

От размышлений его оторвал голос лейтенанта, командовавшего небольшим отрядом солдат, сопровождавших экспедицию.

– Господин де Сентонж, – почтительно доложил офицер, – на правом берегу виден дым. Скорее всего, это селение виандотов.

– К берегу! – решительно распорядился Шамплен. – Подайте знак на второй корабль. И никаких враждебных выпадов, лейтенант, – нам нужны союзники среди туземцев. Но мушкеты держите наготове – от этих дикарей, которые не имеют ни веры, ни закона и живут как звери, без Бога и без религии, можно ожидать чего угодно.

Опасения королевского картографа не оправдались – индейцы встретили французов дружелюбно. Успокоившись насчёт туземцев, он теперь опасался своих соотечественников, жадно поглядывавших на индеанок, и строго-настрого приказал лейтенанту д’Арманьяку следить за своими людьми – конфликт с аборигенами из-за женщин никак не входил в планы господина де Сентонж. «Всему своё время, – сказал он офицеру. – Мы в самом начале пути, и от нас зависит, насколько тернистым он будет. Множество великих начинаний рушилось из-за пренебрежения мелочами – помните об этом».

Найти общий язык оказалось делом несложным – проводник экспедиции, охотник-траппер Жиль Денье, потомок французских первопоселенцев, прибывших в Канаду с Жаком Картье, свободно говорил на языке алгонкинов и сносно владел ещё несколькими местными наречиями. Ледок недоверия со стороны вождя виандотов растопили традиционные подарки – бусы, кусок сукна и пара железных ножей, вызвавших неподдельный восторг индейцев, – после чего беседа у костра сделалась почти доверительной.

– Они готовы добывать нам шкурки бобров, – переводил проводник, – и обещают не нарушать мир. Вот только, – он помедлил, вслушиваясь в гортанную речь вождя, – виандоты хотели бы рассчитывать на нашу военную помощь и защиту.

– Вот как? – удивился Шамплен. – И кого же они опасаются? Англичан или, может быть, голландцев?

– Ирокезов.

– Кого?

– Ирокезы – могучее индейское племя, вернее, союз пяти племён. А само это слово означает «настоящие гадюки». И оно недалеко от истины, господин картограф: ирокезы – это страх и ужас этих мест. Ирокезы живут одной лишь войной: война, по их представлениям, – единственное занятие, достойное мужчины. Они воюют непрерывно, расширяя свои земли и подчиняя другие племена. Или уничтожая, если те не желают покориться, – ирокезам никто не может противостоять. Они теснят монтаньес, алгонкинов, магиканов и этих, – Жиль повёл глазами в сторону вождя, – гуронов.

– Гуронов?

– Мы их так называем. Вы посмотрите на их всклокоченные патлы, – ухмыльнулся траппер, – ни дать ни взять кабаньи головы![6]

Улыбнувшись меткому прозвищу, Шамплен тем не менее задумался. «Если ирокезы – самая грозная военная сила здешних мест, не опрометчиво ли будет восстанавливать их против нас? Но вождь виандотов ждёт ответа…».

– Скажи ему, что франки не бросают своих союзников в беде.

Ответ был уклончивым – он не содержал прямого обещания, и трактовать его можно было по-всякому, – однако вождь гуронов[7], далёкий от тонкостей политики бледнолицых, остался доволен. Из глаз индейца исчезли остатки насторожённости; он повернулся и махнул рукой, приказывая подавать гостям угощение – ягоды и жареную дичь.

Несмотря на радушный приём, с наступлением темноты французы вернулись на свои корабли. Шамплен благоразумно решил оградить пылких галлов от соблазна провести ночь в индейских шалашах, под одной крышей с не слишком отягощенных одеждами индеанками. Денье уверял, что хозяева могут и угостить бледнолицых пришельцев ласками своих сестёр и жён, однако де Сентонж отнёсся к его словам скептически. Но главное – Шамплен помнил другие слова того же Денье «ирокезы – это страх и ужас этих мест». И поэтому он приказал убрать сходни, отвести бригантины от берега и стать на якорь – пусть лучше между ними и стеной густого леса будет подобие крепостного рва, наполненного водой.

Недоброе предчувствие не обмануло королевского картографа – среди ночи он был разбужен дикими криками. Основательно приложившись спросонок о дерево корабельной переборки, полуодетый Самуэль схватил заряженный мушкет и выскочил на палубу, где уже суетились его люди, не понимавшие, что происходит.

Ночную темноту разогнало пламя – индейские хижины, крытые корой, горели как порох. В селении царила паника: гуроны – мужчины, женщины, дети, – бестолково метались по всему берегу. А среди уже знакомых ему фигур виандотов Шамплен разглядел других индейцев – тех, кто напал. Эти другие были до пояса обнажены и одеты только в ноговицы и в нечто среднее между короткой юбкой и набедренной повязкой; их красные в отсветах огня тела покрывала то ли татуировка, то ли боевая раскраска. Головы нападавших воинов были выбриты, а в оставшуюся «скальповую прядь» воткнуты орлиные перья – расстояние до берега было невелико, шагов тридцать, и Шамплен отчётливо видел все детали.

– Ирокезы! – со страхом произнёс оказавшийся рядом с ним Жиль.

«Так вот вы какие…» – подумал господин де Сентонж.

Ирокезов было меньше, чем виандотов, но они, вооружённые копьями и короткими дубинками, двигались с хищной стремительностью волков, атаковавших оленье стадо, и опустошали ряды захваченных врасплох гуронов. Внимание Шамплена привлёк плечистый рослый ирокез – вероятно, вождь, – раздававший удары направо и налево, и сваливший на его глазах троих виандотов. Исход ночного боя сомнений не вызывал…

Над головой Самуэля тонко свистнула и воткнулась в мачту стрела с костяным наконечником. Шамплен инстинктивно присел, вскинул мушкет, прицелился в ирокезского вождя и нажал на спуск. Ружейный замок щёлкнул, но выстрела не последовало – осечка.

«Не стреляй!» – прозвучал в его сознании властный голос.