Он не считал, что в Аффаре что-то не так. Наоборот, во всем порядок, никаких волнений. Жизнь размеренна, налажена, продумана кем-то свыше. Все делается по плану, нет никаких случайностей. Конечно, все боятся иббов. И правильно, ведь они появляются в том случае, когда возникает нечто странное. Обычно они не трогают людей. Их появление всегда вызывает страх, на то они менталы. Они могут придти внезапно, чтобы посмотреть, как ты работаешь. Вот Мирик и принял Мосика за ибба.

Старик утратил выражение отстраненности, чем-то гость его привлек. И поведал шепотом, что сын его погиб не от лихорадки. Это Мирик так сказал. Лихорадка не убивает так быстро. Его сын был не такой, как все. Беспокойный очень, все спрашивал, совсем, как Мосик. Всем интересовался. Говорил, что хочет повидать то, что за пределами отцовской киннинай. Плохо это, очень плохо. Такое любопытство не приводит ни к чему хорошему.

Однажды он ушел на три дня, вроде как чистить колодец в шестом оазисе. Зачем три дня? Нужно только съездить и вернуться. Он вернулся мрачный и все молчал, отказывался есть. Отец забеспокоился и заговорил о скорой женитьбе. Пора принять отцовский участок. Пора растить детей на смену. Сын взбурлил. Зачем, крикнул он, рождать рабочую скотину. Зачем вся эта тягомотина, кому все это нужно? Мирик так и не понял, что ему не нравилось. Но Тинк всегда был странный. Ему характерны вспышки гнева, громкий смех и противоречивость. Старик так думает, что это оттого, что в детстве Тинк переболел невовремя легкой лихорадкой. Его как раз должны были привить от более тяжелых форм болезни.

Всех детей по приказу королевы прививают от болезни. Ребенка относят после года в административный пункт округа. Лекарь уносит его за занавеску, а через час возвращает. От лихорадки это не спасает, но так принято издавна. Никто не спорит. А Тинк заболел тогда, и Мирик пожалел его и не понес. Так Тинк и рос без прививки еще год. Потом явились тигры и хотели его забрать. Но что-то передумали. А вот три года назад Тинк не умер от лихорадки. Он пошел чистить колодец в том самом оазисе, где Мирик встретил своего собеседника. И не вернулся. Может, его съели иббы? Старик соорудил могилку и всем говорил, что Тинк умер от лихорадки. Тигры его не тронули.

Теперь он и не знает, жив Тинк, или мертв. Ну вот, лепешки поспели. Сейчас заварим листья чинаки, если уж нет молока, и покушаем.

Мосик помалкивал. Он раздумывал об этой странной прививке, от которой лихорадка вовсе не исчезает. Что делает лекарь за занавеской?

Он связал вязанку тонких веток, которые старик выращивал в роще. Это было топливо для вечернего костра. Топливом следует запасаться впрок. В оазисе нет дров. У Мирика не было сдачи с дана, который Мосик дал ему в уплату, и он предложил взять с собой овощей с огорода.

Мосик с деланно бодрым видом попрощался с ним.

– Прощай, Мирик. – сказал он старику.

Он хотел сказать «отец», как принято в его среде. Но не решился. Короля Дорнвана он легко называл в шутку папой, несмотря на разность положения. Тот не обижался и легко принимал соответствующий тон. Но назвать отцом сухонького старичка Мирика Мосик не сумел, хотя тот был старше короля Дорнвана. Была в этом кинни какая-то внутренняя незащищенность. Король тоже утратил сына, но был еще силен, несмотря даже на болезнь. Мосик так и не мог сказать, что его смутило и не позволило прибегнуть к шуткам, таким естественным для него.

Он обернулся, отъезжая на своем громоздком скакуне. Мирик скрылся тут же, едва гость покинул его дом. У Мосика осталось впечатление, что старичок тут же и забыл о нем, словно в гостях у него был не человек, а сон.

Через час его догнали тигры.

– Ты уж прости, мясо тебя не дождалось, – Галлах только на минуту превратился в человека, чтобы сказать, что Мосик остался без обеда.

В этом состояла некоторая трудность пути. В дороге тигры разговаривали лишь меж собой. Мосик коротал дорогу в одиночестве со своим конем. Иббы в лошадином виде не могли произнести ни слова.

– Подслушивали? – спросил Мосик вместо ответа.

– Подслушивали. – согласился Вендрикс и обратился в коня. Тигром тоже было бы неплохо, но Мозгляк категорически не мог терпеть иббов в виде красных хищников. Странное дело, ведь в любом своем обличье иббы имели один и тот же запах. Вид, принимаемый ими, был лишь иммитацией. Выходит, коняке было не все равно, с кем рядом он путешествует.

*** Вдалеке завиднелся очередной населенный пункт.

– Предлагаю не прятаться в оазисах, – нарушил молчание Мосик, – а заняться активной разведкой в городе. Местное население принимает за ибба только Мозгляка, а вы с Галлахом самого нормального лошадиного роста. Мы можем сделать вид, что я продаю вас на базаре. Я сяду под навесом, буду слушать, что говорят другие. А вы тем временем начнете просеивать чужие мысли. Чем не план? Я, право, весь истомился от молчания. Никогда еще у меня не было таких неразговорчивых спутников! То ли дело со Стайсом! Какие мы с ним безобразия проделывали! Куда ни сунемся, нас встретят приключения!

– Я с тобой согласен, – ответил Вендрикс, превратившись в нимру. – Пора устроить маленький апокалипсис. И вообще, Мосик, ты стал ужасно скучным! По-моему, с тех пор, как ты продулся подчистую в Терте, ты не украл ни монеты, не обманул ни человека! Королевские заботы сделали тебя печальным и смятенным. Галлах, что молчишь? Я, что, неправ?

Галлах вместо ответа превратился в тигра и рыкнул так громко, что Мозгляк от ужаса взвизгнул и помчался без оглядки, оставив позади обоих иббов.

– Стой, безмозглая скотина! – кричал Мосик и шлепал его по крупу большой ладонью.

Мозгляк несся на купеческий караван, направлявшийся, наверно, в Бабеллан. Около двух десятков купцов без всякой охраны. Верблюды несли поклажу в тюках. Вся процессия степенно двигалась по каменистому пути. Так, наверно, они и двигались от самого моря, неспешно, чинно, величаво.

– Куда идете, путники?! – завопил Мосик, влетая на своем жеребце в самый центр процессии. – Как здоровье, как погодка?! Какие новости слыхали?! Ах, как давно не видел я милой Либертассы! Какое пиво пили мы в своем отечестве! Какие ели мы колбасы! Как хорошо гуляли в дни весеннего пивоварения! Привет вам, соотечественники!

Все закрутилось. Верблюды гневно протестовали по поводу вмешательства в их стройные ряды такой чудовищной коняки. Мосик с размаху налетел на поводья, связывающие верблюдов в караван. Образовалась куча. Верблюды не нашли ничего оригинальнее, чем пустить в дело зубы. Мозгляк, понятно, обиделся и встал на дыбы, отчего вся ременная упряжь перепуталась, и караван словно очутился в центре воронки, которая скручивала стройную процессию в безобразный ком.

– Ай, какая незадача! – кричал Мосик. – Господин, у вас рассыпался тючок! Где вы брали такие ткани? Почем рулончик?

– Да откуда взялся ты, дубина, со своей зверюгой?! – кричали купцы, ловя беснующихся верблюдов, волочащих за собой упавшую поклажу.

– Из Гвоздилии! – восторженно ответил Мосик, выпутываясь из рассыпавшихся тканей.

– Да как же из Гвоздилии, когда ты говорил про Либертассу?!

– Я космополит! – счастливо воскликнул тот. … Мосика чуть не побили.

– Господа мои, за что?! Коник молодой, глупый. Вот померещилось ему чего-то, он и погнал не глядя! Земляки, примите меня в свою компанию! Поверите ли, так скучно одному шататься по Аффаре! Здесь все такие молчуны, ни от кого не слышно ни шуточки, ни анекдота, ни приветливого слова!

– Нам только бродяг тут не хватало, да еще таких придурковатых! Да еще с конякой величиной с дракона! Жрет, небось, как стая крокодилов!

– Почему это бродяга?! – обиделся Мосик. – Я король. Это признание отчего-то вызвало веселье.

– Ну да! – не сдавался Мосик. – Я женился на принцессе и стал королем.

– Где же, голубок, ты приобрел себе принцессу? Наверно, купил на распродаже у заезжего ворья? Почем у вас в Гвоздилии принцессы? Дают ли скидку? Или идут оптом вся партия, по себестоимости?