Путь в Манимаху был неблизок. Уже две недели они пробыли в пути, хотя и ехали так быстро, как могли, чтобы не загнать коней. По дороге три скитальца миновали город, в котором не намеревались задерживаться. Останавливаться в городах, кишащих как шпионами Аффары, так и шпионами Дианора, было опасно. В провинциальных местечках, в деревнях , в придорожных трактирах, на чужих сеновалах было гораздо безопаснее. Погода стояла теплой, и последнюю ночь путники переждали в лесу у небольшого костерка. Последним пунктом перед прибытием на место был город Муртазан. Они уже собирались пересечь границу очередного марионеточного государства, чтобы потом направить свой путь на север, в Терту.

Этот город был таким же, как и все те, что во множестве уже тут видел Стайс. Такой же грязный, такой же скособоченный. По окраинам ютились в тесноте одноэтажные домишки, поближе к центру дома сгрудились, словно выстроились в тесную очередь. Улицы кривые и узкие. Отсутствовала зелень.

Даже солнце, казалось, не желало светить над городком так весело, как делало это за его пределами.

Трое путешественников ехали по улице гуськом, чтобы не занимать всю улицу. Они обгоняли одного за другим людей, спешащих все, как один в одном направлении. Люди возбужденно переговаривались, судачили, смеялись.

– Что это они все забегали? – удивился Стайс.

– Наверно, опять на площади какое-нибудь представление. – безмятежно ответил Мосик. – Приехал цирк. Или, что еще занятнее, дают представление на эшафоте. Чем еще заняться в таких убогих городках?

Они пришпорили коней и стали обгонять толпу. Необходимо свернуть в сторону подальше от площади. На месте сборищ рыщут во множестве шпионы. И было бы очень неосмотрительно попасться им на глаза. Наверняка, трудами дяди описание внешности трех путников стало хорошо известно всем шпионам. По уверениям Мосика, сыскное дело тут налажено со вкусом.

Но прохода все не было. И трое путешественников оказались вовлеченными в густеющую толпу, бегущую на площадь. Неистово тащило какой-то гнусной вонью.

Мосик выругался и спешился, чтобы не возвышаться над толпой. Стайс тоже спешился. На лошади осталась только Гвендалин, она прикрылась плащом и шляпой, чтобы не быть особенно заметной.

Из разговоров, доносящихся отовсюду, они узнали, что собираются вешать шайку фальшивомонетчиков. Мосик, как услышал, так забеспокоился – это ему очень не понравилось. Видать, у него было предостаточно друзей среди подобной братии. Он даже постарался надвинуть пониже на нос шляпу и старательно сутулился, чтобы скрыть свой рост. При такой толпе, которая с выкриками, смехом и разговорами возбужденно перемещалась по площади, пытаться убраться прочь, значит, обратить на себя внимание. Люди разгорячались выпивкой, кое-где даже возникали драки. Всем не терпелось увидеть представление.

Эшафот был готов к приему посетителей, на нем прохаживался вдоль ряда виселиц здоровенный малый в колпаке, разряженный, как елка. Ему кричали из толпы, залезавшей почти на дощатую платформу эшафота, что-то развеселое. Он так же весело отругивался и отпускал шуточки. Где-то заиграла музыка, забухали барабаны, загремели бубны. Толпа принялась приплясывать.

– В этих странах так ненавидят фальшивомонетчиков? – в самое ухо спросил у Мосика Стайс.

– Нет, конечно! – ответил тот. – Просто людям скучно. Вся их жизнь проходит в условиях такой стесненности и страха, что они буквально звереют, когда видят, как кому-то достается, а им – нет. Да здесь половина народу хоть в чем-то да провинилась перед законом. Тем более приятно, что попался кто-то другой, а не они.

Раздался многоголосый вопль, и Стайс всмотрелся через головы плюгавых горожан, что там такое вызвало у них такой восторг. Оказалось, что шли в два ряда стражники. Это были бравые ребята, выряженные с щегольством. Их одежды были настолько же театрально яркими, насколько серой и невзрачной была одежда людей в толпе.

Вокруг кишели испитые рожи, доносилась ругань, стоял тяжелый запах вспотевших тел. Стайс ощутил дурноту и оглянулся на Гвендалин. Она сидела на лошади прямо, глядя темными глазами далеко вперед. Воротник плаща скрывал ее лицо до половины. Она была спокойна. Толпа прижимала их к стенам домов.

«Очевидно, нам придется быть зрителями на этом празднике» – подумал Стайс.

Мосик постепенно приходил в возбуждение, поддаваясь настроению толпы. Он терял осторожность, начал посверкивать глазами, вертеться и заглядываться на горожанок.

Женщины кокетничали, строили глазки, приставали к незнакомым. Многие были выпивши. Всеобщее возбуждение достигло апогея.

И тут забили барабаны. Толпа истошно завопила. Представление начиналось.

Среди двух рядов стражников промаршировали колонной солдаты, одетые опять же, словно бабочки. Ярко-желтые костюмы, украшенные помпезными бантами. Такие же банты на высоких пиках. Солдаты начали теснить толпу, освобождая место перед эшафотом. Раздались крики. Солдаты вели себя бесцеремонно, действовали кулаками и даже пиками. Кому-то досталось очень больно. Кричали женщины. Кого-то повели прочь, протискиваясь через толпу. Судя по воплям, у кого-то начались роды. Все это привело толпу в неистовство. Раздавались шуточки, люди подпрыгивали, стараясь разглядеть, кого так прихватило.

Мосик одурел и полез вперед, поближе к эшафоту.

– Куда попер, громила! – орали на него.

Он отругивался и щедро возвращал обратно зуботычины и подзатыльники. Весь народ только тем и занимался, что пихал друг дружку. Стайс забеспокоился. Он вручил Гвендалин поводья от лошадей, своей и Мосика и принялся протискиваться вслед за дружком. Его тыкали в бока, лупили по шляпе, дергали за камзол, но он не отвечал и продирался сквозь толпу вслед за Мосиком, который плыл, как айсберг.

Опять забили барабаны, и снова площадь огласилась воплями толпы. Показались глашатаи – они шли гуськом, и трубили в трубы. Взобравшись на помост, они встали на четырех его концах и застыли в молодецких позах.

Под улюлюканье, закидываемые всякой дрянью, шли к помосту приговоренные. Три женщины и четверо мужчин – все были скованы цепями и шатались от побоев. Во ртах у них были кляпы. Палач встретил их таким радушным жестом, так шутовски раскинул руки, что вся толпа заколыхалась, гогоча от удовольствия.

Осужденные взошли на эшафот и выстроились в ряд. Глашатаи немедленно зашевелились и раскрыли свитки, которые держали в руках. Все действие было так театрально обставлено, с таким вкусом, так празднично, что Стайс почувствовал, что для всех собравшихся это являлось и впрямь настоящим удовольствием. Он находился уже недалеко от эшафота. Мосик вылез в первый ряд и стоял, разинув рот, как многие в толпе. На его лице было такое же тупое выражение, как и на всех прочих лицах. Гремела музыка, люди приплясывали от нетерпения.

И тут все смолкло. Глашатаи надулись и затрубили в гнусавые свои трубы. Протрубив три раза, они принялись синхронно выкрикивать слова, читая текст. Зачитывались преступления тех семерых, что сегодня будут казнены. Толпа стояла, затаив дыхание, и слушала, как откровение, в чем именно замешаны преступники. Какой ущерб нанесли они стране и лично каждому. Осужденные не шевелились. Стайс не смотрел на них – он добрался до Мосика и ждал теперь, когда все снова зашумят, чтобы можно было его растормошить. Мосик был словно загипнотизирован.

Тут глашатаи кончили читать, и снова завизжала музыка. Палач по совместительству являлся также и конферансье: он отпускал веселые шуточки, зубоскалил. Из толпы отвечали ему так остроумно, что веселье било, как фонтан.

– А теперь, друзья, – услышал Стайс, – начнем разыгрывать билеты!

Он удивленно поднял глаза. Помощники палача навешивали на осужденных номера.

– Итак, любезные, выбираем того, кто будет выбирать шары! Выбираем выбирающего!

Все оценили шутку и ответили с большим энтузиазмом. Из толпы полезли вперед несколько человек. Их колотили по головам, дергали за одежду да так, что почти совсем всю оборвали. Полуголые претенденты на выбирание шаров вызвали у тех, кто их видел, приступ смеха. Выбирающие залезли на специальное возвышение.