– Похоже, что так, – упавшим голосом согласилась Генриетта. Она не поднимала глаз от незаконченного рукоделия, лежавшего у нее на коленях. – Филипс просто преследует Энджел своим вниманием. По три раза на дню присылает цветы со своей визитной карточкой.

Отбросив напускную суровость, Брэндиш подошел к Генриетте и сел на стул рядом.

– Послушайте, – сказал он с тревогой, – в опере она плакала!

– Не может быть! – вскинула голову Генриетта, ловя его взгляд. – Вы наверняка ошиблись! Ее просто растрогала до слез прекрасная музыка, чудесный голос Каталани! Вы же знаете, как Энджел любит музыку, какой у нее талант!

Король посмотрел ей прямо в глаза.

– Лондон пугает вашу сестру, Генри! Она еще ребенок, потрясающе талантливый, но ребенок, который совершенно не приспособлен к жизни в свете, в большом городе. Мне кажется, у нее только одно желание – поскорее вернуться обратно в Раскидистые Дубы!

– Но это невозможно, – пробормотала Генриетта. Господи, как все ужасно запуталось! Почему Брэндиш вдруг заговорил с ней так благоразумно, так участливо? Его слова обезоруживают ее, лишают способности сопротивляться его обаянию… Генриетта тяжело вздохнула. – Вы правы, по-видимому, городская жизнь не для Энджел. Я-то надеялась, что она сумеет приспособиться, найдет свое счастье с каким-нибудь достойным молодым человеком. Но дни идут, она страдает, все больше замыкается в себе… Я начинаю за нее бояться! Как глупо было рассчитывать на ее замужество! Наверное, со временем она бы смогла занять подобающее место в обществе, но сейчас…

Отвернувшись, Генриетта уставилась на холодный камин. В ее больших голубых глазах застыла тревога.

Ах, как Брэндишу хотелось обнять ее, утешить! Благодаря отцу он понял, какое тяжкое бремя легло на хрупкие плечи Генри, какую потрясающую силу характера она проявила в борьбе с судьбой! Бедняжка собралась пойти в экономки, когда устроит дела семьи, – чепуха! Разве можно представить скучной домоправительницей эту прекрасную, утонченную женщину с пламенной кровью, которая так легко и без всяких расчетов ответила на его страсть?

Он решительно взял ее за руку и сел рядом. Она изумленно посмотрела на него.

– Не невольте Энджел, прошу вас, Генри! – начал он, погружаясь в манящую голубизну ее глаз, и вдруг почувствовал, как у него затрепетало сердце, стеснило грудь, и по телу горячей волной разлилось желание. Господи, опять! Сжав руку Генриетты, он зашептал: – Почему я теряю голову от страсти, едва заговорив с вами? Почему при встречах думаю только о том, чтобы заключить вас в объятия, открыть вам свое сердце и уже никогда больше от себя не отпускать? Я не понимаю! Меня терзают противоречивые чувства… С одной стороны, я безмерно вами восхищаюсь, и наша недельная размолвка стала для меня настоящим мучением, с другой стороны…

Замолчав, он бросил на нее странный взгляд.

У Генриетты перехватило дыхание, словно ее обожгли его пылкие слова и горящие глаза.

– Почему вы бросили меня тогда, в библиотеке? – наконец спросила она. – Вы заставили меня ужасно страдать!

– Поверьте, это не намеренно! Боюсь, останься я, вы бы страдали еще сильнее! Есть и еще одна причина, которую я затрудняюсь назвать… – В коридоре послышались шаги, и Король осекся, потом быстро придвинулся к Генри и жадно приник к ее рту упоительно нежными губами. Поцелуй длился одно сладостное мгновение, но Генриетта была на верху блаженства. Только сейчас она поняла, как отчаянно ей не хватало горячих ласк Короля. Поцелуй вновь возродил в ее сердце надежду на счастье. «Наверное, Бетси права, – подумала Генриетта, – я действительно безумно его люблю, только не хочу в этом признаться даже себе».

Но есть ли у ее любви будущее?

Шаги замерли перед дверью, и Король поспешно пересел с кушетки на стул.

– Скажите же, что вы отказываетесь от своего бессердечного плана относительно Энджел!

– Завтра ее первый бал, – ответила Генриетта, – если ее настроение не изменится, то я позволю ей покинуть Лондон, но при одном условии!

Брэндиш вопросительно поднял брови.

– Вы должны освободить меня от обещания поехать с вами в Париж!

Он с улыбкой кивнул.

– Считайте, что уже освободил! Я сожалею о своей глупейшей выходке!

В гостиную вошла Энджел. Оглядев сестру и Короля, она сказала, что не нашла коричневых перчаток, поэтому придется ехать в тех, что на ней.

Брэндиш вскочил, поклонился старшей сестре и, взяв младшую под руку, повел ее на улицу.

Генриетта подошла к окну и, выглянув на залитую лучами полуденного солнца улицу, наблюдала, как Король заботливо помог Энджел сесть в коляску. По-видимому, он считал, что Красавица самый хрупкий, уязвимый член семейства Литон, и потому был к ней особенно чуток. Он вообще сумел найти верный тон в общении с сестрами – например, с Бетси вел себя раскованно, поддразнивал и однажды даже довел щекоткой до истерического хохота. С Шарлоттой заводил разговоры об искусстве и литературе, ее любимейших предметах, чем быстро добился ее расположения. Особенно она любила поговорить о стихах начинающего, малоизвестного Джона Китса.

Коляска отъехала, но Генриетта все стояла возле окна, освещенная ласковыми солнечными лучами. Ее глаза были полны слез. Бетси права – ее старшая сестра, сама того не желая и не замечая, глубоко, безоглядно влюбилась в Короля Брэндиша. Что дальше? Свадьба – вряд ли. Захочет ли он на ней жениться? Наверное, она для него всего лишь ветреная, доступная женщина, которая охотно отдастся ему, не настаивая на законном браке? От этой мысли для Генриетты словно померк свет, и она отвернулась от окна. «Сама, сама виновата, – думала она, – позволила заманить себя в библиотеку и вела себя так, словно готова на все ради нескольких нежных слов и страстных объятий! А ведь Брэндиш ничего не обещал, он даже ни разу не сказал, что любит ее!»

Вопреки радужным надеждам, положение семейства Литон с каждым днем осложнялось: во-первых, сердце Генриетты стало добычей светского повесы, а во-вторых, после бала скорее всего придется окончательно похоронить надежды на замужество Энджел.

К тому же не далее как утром миссис Литон получила счет от мадам Луизы на без малого четыре тысячи фунтов.

Так в одночасье семья оказалась в долгу, как в шелку, и лишилась средств существования на целый год. Оставалось уповать на чудо.

Стоя у стены бальной залы, Король не сводил глаз с танцевавшей Генриетты. Ах, как он завидовал ее партнеру, имевшему счастье брать ее за руки в парных фигурах, как ревновал! Она принадлежит только ему, Брэндишу, никто не смеет касаться его сокровища даже в невинном контрдансе!

Ее движения упоительно грациозны, блики свечей на роскошных темно-русых локонах пробуждают воспоминание об объятиях и поцелуях в библиотеке и сладостные надежды на новые ласки, а лукавая улыбка, заигравшая на губах молодой женщины, когда он вторично встретился с ней глазами, просто сводит его с ума. Скорей бы кончился контрданс, тогда Король пригласит ее на вальс, обнимет за тонкую талию, и, слившись воедино, они всецело отдадутся музыке! Какое это счастье – погружаться в бездонную глубину любимых глаз, шептать на ушко нежности, глядя, как бледные щечки заливает румянец смущения! Пожалуй, он немножко подразнит Генриетту – напомнит, сколько раз они целовались, и нахально предложит уединиться после бала, чтобы вновь предаться этому приятнейшему занятию. При мысли о новом свидании у Короля захватило дух. Пусть он еще не готов предложить ей руку и сердце, но его уже неодолимо тянет заботиться о ней, оберегать от тягот и превратностей судьбы.

Музыка кончилась, и Брэндиш ринулся сквозь толпу к Генриетте. Не обращая внимания на возмущение и громкие протесты ее партнера, он посмотрел ей в глаза и взял за руку. Как всегда, прикосновение к ней привело его в трепет, ему хотелось расцеловать каждый ее пальчик. Какая досада, что кругом люди и надо держать себя в руках! Он пригласил Генриетту на вальс, шутливо пообещав не обнимать ее слишком страстно на виду у всех, чтобы не вызвать скандала.