– Где сейчас эта женщина?- спросил Митридат.

– Ее обезглавили в день похорон нашего отца,- тихо промолвила Антиоха,- тогда многих казнили.

– Я помню,- покивал головой Митридат.

В его памяти возник душный летний вечер, весь пронизанный дымными отблесками множества пылающих факелов; длинный меч палача с голубоватым отблеском стали; коленопреклоненная женщина в богатом плаще, и ее голова, скатившаяся по ступеням… Как алела тогда кровь на белом мраморе, какой струей она хлестала из обезглавленного тела несчастной!

– Да, я помню это,- задумчиво повторил Митридат.

– Из прочитанной трагедии Софокла ты, наверно, понял, что своей судьбы не избежать никому,- сказала Антиоха.- Человек слишком слаб, чтобы противиться воле богов. Пример тому- царь Эдип. Люди по наивности своей и еще из глупого самодовольства полагают, будто сильный человек может стать творцом своей судьбы, может пренебречь пророчеством божества. Они бросают вызов бессмертным обитателям Олимпа, будучи смертными сами.

Антиоха усмехнулась.

– Так и тебе, брат мой, предопределено богами делить до поры ложе с родной матерью и в дальнейшем иметь супругой родную сестру. Помнишь, я говорила тебе о халдее, прочитавшем по звездам твою судьбу? Он предрекал тебе и это, но я не стала говорить тебе всего по понятным причинам. Вдобавок, если честно, я сама мало верила в то, что у мамы дойдет с тобой до этого. Теперь вижу, что заблуждалась в своем неверии. Хочу лишь предупредить тебя, братец, вот о чем. Халдей назвал твою связь с матерью роковой. Он не объяснил, в чем заключается опасность. Я решила поначалу, что опасность заключается в огласке. Но после долгих размышлений поняла- огласка тут ни при чем. Все гораздо сложнее. Антиоха сделала паузу, словно не решаясь произнести осознанное ею. Видя, что Митридат в ожидании глядит на нее, она заговорила вновь:

– Я разговаривала со жрецами сирийской богини Атаргатис, сведущими в предсказаниях и магии, и выяснила, что тебе грозят в будущем большие опасности из-за измены родного брата. Доблестью и воинской славой он затмит тебя и даже будет оспаривать у тебя власть над Понтом. Вдумайся в это, брат мой. Вдумайся хорошенько!

У Митридата вырвался небрежный жест.

– Мой младший брат не сможет тягаться со мной, даже если целыми днями не будет расставаться с луком и дротиком. Он слаб и труслив!

– Я имею в виду другого твоего брата,- многозначительно произнесла Антиоха,- того, кто может появиться на свет. Ведь наша мать еще не стара и вполне может иметь детей. Что, если она зачнет от тебя сына, который одновременно будет тебе и братом?

– Ты с ума сошла, Антиоха!- с возмущением воскликнул Митридат.- Как ты могла подумать такое! Это невозможно… Это недопустимо!..

– Почему же невозможно, если ты спишь с ней,- с беспощадным спокойствием промолвила Антиоха,- а в твоем умении оплодотворить женщину я убедилась сегодня сама. Клянусь Афродитой, я даже завидую маме, ибо она отдается поистине бесподобному любовнику.

– Замолчи!- выкрикнул Митридат и, вскочив, забегал по комнате.

– Надеюсь, ты не станешь ломать стулья и привлекать внимание служанок,- язвительно сказала Антиоха.

Она уселась на ложе, поджав под себя ноги, и наблюдала за братом, как воспитательница наблюдает за капризным ребенком.

– Тебе предуготовано богами стать великим, подобно Ганнибалу или царю Пирру,- промолвила Антиоха, смягчая тон,- будь же благоразумен, брат мой. Не теряй головы ни во время опасности, ни в минуты наслаждения.

– К чему это ты?- замерев на месте, спросил Митридат.

– К тому, что. мужское семя при определенной сноровке может и не попасть в детородный орган женщины,- ответила Антиоха.- Хочешь, я научу тебя этому?

– Лучше я поговорю с матерью откровенно,- пряча глаза, сказал Митридат.- Уверен, она не собирается рожать, да еще от меня! Какие это вызовет толки, подумай сама, сестра.

– Что могут значить какие-то толки для влюбленной женщины, вдобавок облеченной неограниченной властью,- с сомнением покачала головой Антиоха.- Сегодня ее одолевает желание всецело принадлежать своему единственному мужчине, завтра ей захочется иметь от него ребенка, послезавтра стать его законной супругой… Если ты слеп, Митридат, то я не слепа! Мать безумно влюблена в тебя. В таком состоянии она способна на любую глупость. Гистан тоже сетует на это.

– Почему Гистан всюду сует свой нос?- резко спросил Митридат.- Можно подумать, это он хозяин во дворце!

– Как ни возмущайся, но это так и есть,- вздохнула Антиоха

– А если я не хочу терпеть его здесь?- вызывающе проговорил Митридат, вновь присаживаясь рядом с сестрой.

– Умоляю, брат, не пытайся поссорить мать с Гистаном и не проявляй явную враждебность по отношению к нему. Ты плохо знаешь этого человека. В конце концов, Гистан прав- связь с родной матерью совсем не красит тебя в глазах эллинов Синопы. Будет лучше, если это прекратится и как можно скорее, иначе, боюсь, тебя постигнет позднее раскаяние, как царя Эдипа.

Митридат сознавал правоту сестры. К тому же образы великой трагедии Софокла как живые стояли у него перед глазами. Ему и раньше казалось, что неподобающее сыну вожделение к матери есть порождение злого рока. И за наслаждения на материнском ложе в будущем его может постичь суровая кара, а через него и потомки его могут испить ту же чашу.

«Надо остановиться, пока не поздно»,- сказал себе Митридат.

Сказанное Антиохой наполнило Митридата смятением и тревогой. Как он сам не подумал об этом! Как мог в погоне за наслаждением упустить, казалось бы, столь очевидное обстоятельство! Ведь чрево любой женщины предназначено в первую Очередь для деторождения.

Если Митридат допускал для себя возможность быть любовником матери, то иметь от нее дитя он допустить никак не мог, поскольку это поневоле открывало их супружеские отношения, и самое ужасное то, что это уже будет невозможно скрыть. Все оправдания и увертки, измышленные Митридатом для усыпления своей совести при посещении материнской спальни, рассыпались в прах при одной мысли, что, ложась с матерью в постель, он может стать отцом ее будущего ребенка. Его пугали не столько предсказания жрецов, сколько собственное положение, вся порочность и двусмысленность которого сразу проявятся, едва у царицы Лаодики станет расти живот.

Вечером, когда царица и оба ее сына сидели за ужином, вяло наблюдая за проделками бродячих фокусников, Митридат-старший сказал, отвечая на вопрошающие взгляды матери:

– Мне что-то нездоровится сегодня. Я пойду лягу.

Это означало, что нынче ночью сын не придет в опочивальню к матери.

На следующее утро Митридат, лежа в постели, думал об Антиохе, о сладостных минутах обладания ею. Вспоминал ее слова, улыбку, жесты…

Тишина большой комнаты, свет, падавший с потолка,- все навевало на него непередаваемый душевный покой. Им владело также чувство, будто он обрел опору в жизни и в то же время неиссякаемый источник наслаждений.

«Несомненно, Антиоха будет мне замечательной женой,- размышлял юный честолюбец.- Она умна, красива. И как страстно она отдается. О лучшей супруге и мечтать нельзя!»

Митридат стал думать о том, как будет проходить их свадьба,- «лучше, конечно, на эллинский манер, нежели на персидский»,- в каком наряде будет Антиоха на этом торжестве, в каких покоях дворца они поселятся. Лично ему нравятся комнаты для гостей позади мегарона – там спокойнее.

Однако перед этим ему – именно ему!- необходимо объясниться с матерью, как-то вернуть их отношения в пристойное русло. И медлить с этим нельзя.

Внезапно в дверь спальни негромко постучали. В следующий миг на пороге возникла та, о которой были невеселые мысли Митридата. Лицо царицы излучало радость.

На ней было тонкое одеяние до пят, подчеркивающее гибкость талии и пышность бедер. Прозрачное покрывало, прикрепленное к обручу у нее на голове, окутывало ее, будто облако. Белизна рук Лаодики на фоне этого покрывала обретала особенно нежный оттенок. Царица, легко ступая, приблизилась к ложу Митридата. Сын встретил ее без улыбки.