Я всегда жила так, словно тропинка вот-вот оборвется на краю утеса. То, что утес так никогда и не появлялся, ничему не противоречило: он всего в нескольких шагах впереди.

Когда я вышла наконец из воды, поднялся ветерок, и мои пальцы сморщились, как чищеные каштаны. Помню, так бывало, когда мне было лет восемь и мама не позволяла мне вылезать из ванны, пока я не вымою шею. У меня был пунктик – не мыть шею.

Вернувшись на тюфяк под верандой, я снова взглянула на небо, но звезды уже скрылись. Все до одной. Как будто захлопнули дверь. Я не сразу сообразила, что поднялся ветер и небо заволокло тучами.

Алекс лежал под москитной сеткой и читал свой чертов путеводитель.

– Неужели тебе это интересно? – спросила я.

– Иначе бы не читал, – ответил он.

– Не понимаю.

– И не надо.

– Ты говорил с Черил?

– Да, – ответил он, – мы поговорили.

– И что?

– С ней все будет хорошо.

– И что ты ей сказал? – спросила я, сняла мокрое бикини и забралась под москитную сетку. Мне не очень-то нравилось спать голой на улице, но другого выбора не было.

Алекс на мой вопрос не ответил.

– Так о чем вы говорили? – снова спросила я.

– Это не для чужих ушей, – непринужденно сказал он. – Интимная беседа мужа с женой.

Последовало очень долгое молчание. Я почувствовала, как в темноте маячит край утеса.

– Мне не верится, что ты это сказал, – проговорила я.

– Я ничего не имел в виду, – ответил он. – Это была шутка.

– Фрейд утверждал, что такой вещи, как шутка, нет.

– Ну, – сказал Алекс, – я же не спрашиваю, что вы обсуждали с Эдом.

– А я вовсе не против, чтобы ты спросил. Разве тебе не хочется знать?

– Пожалуйста, нет, – ответил он. Потом перегнулся и нежно поцеловал меня в лоб. – Я тебе верю.

И отвернулся, чтобы свет лучше падал на книгу.

– А ты знала, что революционер Панчо Вилья продал Голливуду права на съемку фильма о его сражениях? Настоящих. Он начинал сражение только тогда, «когда света для киносъемки было достаточно».

– Какая тоска! – сказала я.

– Это было в 1914 году, – сказал Алекс. – Спи спокойно.

Я проснулась под шум дождя. По звуку он отличался от лондонского. Каждая капля казалась огромной. Стояла кромешная тьма. Потом я поняла, что Алекс с кем-то говорит, и подумала: наверное, меня разбудил не дождь, а эти голоса.

– Не беспокойся, – говорил Алекс, – она спит.

Я плотно закрыла глаза: рефлекс, сохранившийся с детства, – в случае сомнений притвориться спящей.

Голос Эда проговорил:

– Я страшно извиняюсь, но там очень мокро.

– Ничего, – сказал Алекс сонно. Затем я ощутила, как с другой стороны от меня в постель лег Эд. Он изо всех сил старался не прикасаться ко мне. Алекс повернется ко мне спиной.

Сказать, что я замерла, было бы слишком мало. Я лежала между ними, застыв, как мороженая рыбная палочка. Я затаила дыхание. Открыла глаза – темнота. Я не смела двинуть головой. Не было и речи о том, чтобы уснуть. Я притворилась, что дышу. Но не знала, действительно ли что-то вдыхаю. Не знала, как я все это переживу.

Тогда я представила, будто бы рассказываю эту историю Флоре, Делле и Полу. Я слегка сгустила краски, немного подправила текст. И представила Флорино ОБОЖЕМОЙ! Я представила его настолько живо, что едва было не рассмеялась, и негромко фыркнула. Встревоженная, я проглотила этот звук. Алекс дышал ровно и вроде бы спал. Эд, кажется, нет.

Прошло несколько минут, потом его ступня нырнула под мою. Ступня Эда, чтобы быть точной. Она была теплой и гладкой и отлично вписалась, вроде бы как обняла мою ступню, вы понимаете. Я снова перестала дышать. Потом подумала, что прерванное дыхание ведет в никуда, и задышала снова.

И с каждым вдохом я чувствовала, как все дальше уплываю в мир, где так и должно быть – касаться ступни своего бывшего любовника, а теперь мужа, когда в той же постели лежит Любовь-Всей-Твоей-Жизни. Клетки моей ступни начали насыщаться кислородом, расширяться и расслабляться, и тогда Эд передвинул свою голень так, что она касалась моей икры, а тепло и покой поднялись до колена, и я отплыла в тот мир, где так и должно быть – касаться ног своего бывшего любовника, а теперь мужа, когда в той же постели лежит Любовь-Всей-Твоей-Жизни.

Эд придвинул свое твердое бедро к моему мягкому, и теперь уже я ждала большего, и мне казалось, что жду слишком долго, пока он не придвинулся так, что его грудь прижалась к моей спине, а рука тихо и нежно обняла меня за талию, и каждая клетка моего тела снова задышала, и я растаяла рядом с ним, а его щека нежно покоилась на моей шее.

В блаженстве мои мысли наконец угасли, чего мне так давно уже хотелось, и я просто уплыла куда-то, а когда проснулась на следующее утро, то не помнила, как уснула. Эд ушел, но я чувствовала вокруг какую-то неясность, какую-то ауру – что-то вроде послесвечения.

Появился Алекс, обутый, деловой, и объявил:

– Я встал в шесть. Ты знаешь, сколько сейчас времени?

– Нет, – ответила я.

Оказывается, уже половина двенадцатого. Со мной такое бывает: когда мне нужно, я сплю не просыпаясь. Восстановление сил.

– Ты мог бы принести мне чашку чаю, – сказала я.

– Не подумал об этом. Приехали парни из бюро проката. Мы свободны.

– Свободны? – повторила я эхом, подумав о странном выборе слова.

– Они уже уехали, – сказал Алекс.

– Что? – спросила я. Но тут же поняла.

– Ребята из проката ехали обратно в Канкун. И они решили поехать с ними. Эд сказал, что планировал когда-то эту поездку с тобой – в Мериду, а по пути осмотреть Чичен-Ицу. Ну вот, они и поехали этим путем. А потом улетят из Мериды.

– Вместе? – спросила я.

– Чичен-Ица – удивительное место, – сказал Алекс. – Нам бы тоже надо побывать там. Но, пожалуй, не сегодня. – И улыбнулся.

Я попыталась переварить эту новость. Я поняла, почему Эду так хотелось совершить эту поездку.

– Знаешь, этой ночью Эд лежал в этой постели, – сказал Алекс, прервав мои мысли.

– Шел дождь, – сказала я.

– И тем не менее… – ухмыльнулся Алекс. Мне захотелось содрать с его лица эту ухмылку.

Хотелось крикнуть: «Это ты пустил Эда в постель! Ты пустил его! Ты положил нас рядом! Ублюдок!»

Но, конечно, я ничего не сказала, потому что не была уверена, что это так. И правильно сделала. Когда ты злишься, ты выдаешь себя. Злость, как говорит Мак, делает тебя уязвимым.

Алекс насмешливо смотрел на меня. Черт возьми, он читает меня как открытую книгу.

«Прочь из меня!» – хотелось мне сказать.

– Хитрый парень этот Эд, – сказал Алекс, качая головой и удаляясь. Он как будто знал, что я его обвиняю.

Я сказала:

– Погоди, куда ты?

– Принести тебе чашку чаю.

– Поздно, – крикнула я ему вслед и заметалась, пойманная, как комар, в собственной сетке, ослепительно, свадебно белой в сверкающем солнце.

Во второй половине дня мы вернулись в «Ла-Посаду», и я отправилась в душ, думая, что это поможет. Когда я вышла, Алекс по телефону заказывал билеты на самолет.

– Эй, – сказала я, когда он закончил.

– Мне нужно убираться отсюда, – ответил он.

– А я?

– Ты поедешь со мной.

– Нет, – сказала я, напугав нас обоих.

– Ты должна поехать в Лос-Анджелес, – сказал Алекс. – Нам пора покончить с этим фарсом и вернуться в мир – посмотреть, сможем ли мы устроить жизнь вместе.

– Посмотреть, сможем ли?

– Это реальность.

– Лос-Анджелес – это твоя реальность, – сказала я. – А Лондон?

Но, говоря это, я знала, что Лондон не получится. Я не хотела заставлять его жить под сумрачным небом. Я не хотела настолько испытывать его любовь.

– Забудь, что я сказала.

– Поедем завтра.

– «Поедем завтра»? Ты заказал билеты, даже не спросив меня!

– Я собираюсь ехать завтра. Упрямый мальчишка.