По отношению к колдовству в несколько особых условиях оказалась Испания. Там большое влияние оказало нашествие мавров-магометан. Мусульмане — фаталисты, а потому среди них эта глубокая вера в судьбу, в предназначение, породила веру в гадания. Они и распространили гадание и ворожбу во всевозможных их видах среди испанского населения. Арабские библиографы насчитывают около семи тысяч авторов, писавших только об одном снотолковании; не меньшее число писателей-специалистов насчитано ими в области других тайных наук. Поэтому, когда на полуострове распространилось христианство, то схватка между ним и многочисленными поклонниками тайных наук, т. е. слугами демона, как их должны были понимать христиане, вышла горячая и жестокая. В IX веке правительство на полуострове свирепствовало над колдунами не хуже, чем в Византии и Риме. Так, в 845 году король астурийский Рамиро сжег целую армию всяких кудесников и чародеев, и в том числе немало евреев-астрологов. Но эта энергия борьбы с дьявольскими науками зависела непосредственно от личного характера и настроения королей. А между ними бывали и такие, которые сами увлекались тайными науками; таков был, например, Альфонс 1 Кастильский, «Воитель»  (е1 Ьа1а11ас1ог), как называли его испанцы. Он с величайшей страстью предавался ворожбе, особенно по полету птиц. Отличались по этой части и духовные власти. Архиепископ города Сантьяго, Педро Муньос, приобрел такую громкую славу некроманта, что папа Гонорий III был вынужден сослать его в отдаленный монастырь (1220 г.). Мы уже упоминали о том, что когда Испанией овладели вестготы, они ввели там несколько смягченные римские законы о колдовстве, и эти законы держались потом, уже при христианстве, почти до XV столетия.

В предшествовавших главах мы лишь мимоходом указывали на те пункты, которые сосредоточивали на себе внимание светских и духовных властей и в которых возникало подозрение насчет вмешательства в дело адских сил. Теперь, порядка ради, находим полезным кратко характеризовать главные отрасли тайных наук, которые возбуждали подозрительность властей. Этих наук было великое множество, и их называли то науками, то искусствами, кому как больше нравилось. Существовало особое искусство толковая сновидений — онирокрития; искусство гадания по руке — хиромантия; искусство предсказания характера и судьбы по лицу и голове — физиогномония. Искусство магии очень трудно определить в точности. Волшебство, чародейство, вызывание духов, знание волшебных слов, заговоров, заклинаний — вот обширная область магии. Ее разделение на черную и белую очень неясно. Под черной надо подразумевать ту, которая требовала содействия адских сил; под белой — что-то вроде простого фокусничества, хотя иные кудесники по этой части, как кажется, не прочь были утверждать, что они в своих волхованиях пользуются добрым советом и содействием высших небесных сил, ангелов в святых. Иные подразумевали под белой магией алхимию, имевшую своим предметом столько же искание способов изготовления золота, как и способов изготовления напитка молодости и бессмертия — жизненного эликсира. Алхимия была важнейшей из тайных наук, наряду с астрологией, т. е. искусством читать будущее вообще, а главным образом судьбу человека по расположению небесных светил. Затем существовал еще целый ряд мелких волшебных специальностей: искусство указания источников посредством магического прута, искусство открытия воров, гадания на картах, изготовления ладанок, любовных зелий и т. д. Римская церковь очень долгое время не могла установить точного определения тайных наук, и, например, на вопрос, что такое магия, по каким признакам можно с точностью заключить, что человек в ней виновен, редко кто из духовных казуистов до времен инквизиции смог бы дать точный ответ. Инквизиция все это привела в порядок, хотя, правда, не сразу, а лишь с течением времени, по мере накопления в ее бездонных архивах массы данных и фактов, почерпнутых из бесчисленных процессов. Можно думать, что ни одна из отраслей тайных наук не причинила столько хлопот духовенству и светским властям, как астрология. Она была чрезвычайно распространена, держалась чуть не до XIX столетия, а главное, что особенно затрудняло, она пользовалась большим вниманием владетельных особ — императоров, королей, герцогов. Многие из них держали придворных астрологов и этим признавали открыто и науку, и ее жрецов. Таким образом реквизиции предстояло разрешить относительно астрологии два труднейшие вопроса, а именно: рассмотреть ее по существу и со стороны увлечения ей высших светских лиц. Надо было, значит, во-первых, распознать, что это за наука — просто ли она наука или дьявольская наука? Во-вторых, умненько обсудить, как браться за ее жрецов в тех случаях, кода они состоять под явным покровительством таких лиц, с которыми не было возможности обойтись без стеснений. Положение было трудное. Астрология — наука, несомненно, восточного происхождения. Она народилась на свет на раввинах Халдеи, начало ей положили тамошние маги-звездочеты; потом она оттуда перешла в Египет, а из Египта уже передвинулась в Европу через Рим. Здесь она одно время должна была выдержать борьбу с местными гадателями, авгурами и аруспициями и одолела их довольно быстро. Она сделалась даже предметом преподавания, была введена в круг образования молодых патрициев. Но в том же Риме в императорскую эпоху астрология вдруг впала в немилость. Причина этой немилости состояла в том, что астрология располагала, между прочим, средствами в точности определять час смерти людей, а значит в том числе и императоров. А знание часа смерти главы государства могло повлечь за собой крупнейшие государственные непорядки. Вот ради этого соображения астрология и была внезапно прихлопнута и ее искусники преследовались с неслыханным ожесточением. Но этим преследованием их извести не удалось, потому что римское население слишком привыкло к астрологии и решительно не могло без нее обходиться. Тацит остроумно замечает, что астрологи были постоянно гонимы и в то же время постоянно терпимы. Наука была притом же в высшей степени сложная, требовавшая многолетнего усерднейшего изучения, так что лицами, предавшимися этому изучению, надо было дорожить. Правда, опытные астрологи сумели ее упростить, чтобы сделать ее более доступной большому кругу любителей и почитателей: они придумали особые таблицы, по которым астрологические операции упрощались и облегчались.

В христианскую эпоху, в первые ее времена, отношение к астрологии было совершенно неопределенное. Духовенство смотрело на нее косо, но, очевидно, не по существу, а потому, что она была наследием языческих времен. Святой Августин очень горячо против нее ратовал, доказывал нелепость веры в то, что по звездам можно определять всю судьбу человека. Но светские властители астрологии покровительствовали, и вообще в Средние века она была распространена повсюду и прежде всего среди духовенства, которое тогда, как известно, было почти единственным ученым сословием. Альфонс Кастильский включил ее в число свободных искусств; Фридрих II держал при себе целый штат астрологов и очень их жаловал. Архиепископа Равенского в его походе против Эццелина сопровождал астролог, да и сам Эццелин держал при себе целую толпу звездочетов. В 1805 году кардиналы вызывали папу Климента V в Рим и, желая его убедить поторопиться, писали ему, что звезды и планеты пришли в сочетания, указующие на самый благоприятный момент для его возвращения. Савонарола упоминает о том, что в его время (XV столетие) все, кто только имел средства, держали у себя на дому астролога, и он должен был давать им указания даже в мельчайших случаях жизни, дожжен был отвечать на вопросы: идти или не ходить в гости; идти пешком или ехать на коне, или ехать на лодке; надевать ли тот или другой костюм? Суровый проповедник, впрочем, утверждал, что и сама римская церковь «управляется астрологией» , потому что у каждого прелата есть свой астролог, которого он во всем слушается.