Колдуны и колдовство, само собой разумеется, являются центральным местом предмета, который мы обрабатываем в нашей книге. Сношение человека с нечистой силой ни в чем другом так ясно не обозначается и не характеризуется, как в колдовстве. Колдун в эпоху христианства явил собой ясный след переживания древнего язычества. Колдун мог быть рассматриваем, как жрец древнего языческого культа, специально преданный служению злобным божествам и играющий роль посредника между ними и людьми. А т. к. в христианское время древнее злобное божество было перечислено в ведомство адских сил, т. е., попросту говоря, превратилось в черта, то и служитель этого божества сделался богоотступником, врагом истинной веры, предавшимся нечистой силе. Обратимся к нашим старым авторам и посмотрим, как в их рассказах и историях характеризуется деятельность колдунов. Оказывается, что среди народа колдуны главным образом пользовались славой искусных целителей. Так, по рассказу, передаваемому Гуларом, в 1569 г. был схвачен в Оверни и доставлен в Париж колдун, который специально занимался лечением людей и домашнего скота. При обыске у него нашли большую книгу, которая была битком набита скотским волосом и шерстью. Когда в той местности, где он жил, у кого-нибудь заболевала скотина, хозяева обращались к нему, и он вылечивал животных, принося с собой шерсть, над которой, очевидно, было совершено какое-то колдовство. По общему убеждению, он «снимал порчу»  с заболевшей скотины, во при этом обязательно должен был ее перенести ее другое животное. Порча, следовательно, представлялась чем-то таким, что не могло оставаться без дела и применения и не могло быть уничтожено, а могло только переходить, передвигаться с места на место. Таким образом получался какой-то заколдованный круг. Раз порча появлялась в известной местности, уничтожить ее не было возможности, а можно было только снимать с одной скотины и переносить на другую. Замечательно еще, что этот овернский колдун не брал денег за свое лечение, ссылаясь на то что если возьмет деньги, то лечение будет безуспешно. Одет он был в какую-то старую хламиду, сшитую из тысячи лоскутков. Случилось однажды, что у одного из местных помещиков заболел любимый конь. Обратились к этому колдуну. Он порчу с коня снял, но на этот раз перенес ее почему-то не на скотину, а на конюха этого же помещика. Тогда вновь обратились к нему, прося вылечить конюха, но он на эту просьбу отвечал ошеломляющим вопросом: что, дескать, для тебя (т. е. для помещика) лучше, чтобы издох конь или чтобы умер конюх? Помещик заколебался; ему, надо полагать, в самом деле трудно было решить, кого спасти — коня иди конюха. А пока он изнывал над этим затруднительным вопросом, конюх умер. Тут колдуна и схватили

Из показаний спрошенных жителей выяснилось еще, что дьявол, который во всех этих делах, очевидно, распоряжался, имея в лице колдуна лишь послушного посредника, всегда старался выгадать при переносе порчи. Он переносил ее с худшей скотины на лучшую, а с женщины непременно на мужчину, со старика на юношу и т. д. Прибавляли еще, что колдун иначе поступать и не может; если бы он]вздумал воспротивиться переносу порчи, то дьявол удавил бы его самого. «Короче сказать, — заключает наш автор, — дьявол производил видимое исцеление тела, но в то же время губил душу» . Автор «Демономании»  Боден приводит рассказ, вполне подтверждающий этот основной принцип врачебного искусства колдунов, т. е. обязательный перенос порчи с одного существа на другое. Один орлеанский купец был испорчен, т. е. околдован; он видимо угасал, жизнь его висела на волоске. И вот он послал за колдуном. Этот кудесник объявил, что вылечить больного он может, но что для этого есть только одно средство — перенести порчу с самого купца на его сына, грудного младенца. Злополучный купец согласился на этот обмен. Но кормилица младенца, узнав, какая участь грозит ее питомцу, схватила его и скрылась с ним из дому неизвестно куда. Скрылась она как раз в тот момент, когда колдун снимал порчу с купца, который немедленно после этой операции и выздоровел. Порча снималась, сколько можно заключить из рассказов, простым прикосновением к больному, быть может, даже без произношения при этом заклинаний. Но как только порча была снята с отца, колдун сейчас же спросил, где ребенок, чтобы передать порчу ему. Когда же ребенка не оказалось, колдун отчаянно взвыл: «Я пропал!» . Тщетно прождав некоторое время и удостоверившись, наконец, что ребенка унесли и что найти его невозможно, колдун пошел домой.

Но едва он вышел за дверь, как дьявол тут же его задушил, причем он мгновенно весь почернел, словно его вымазали сажей. Смерть колдуна, в том случае если он не успеет перенести порчи на другого, признавалась вещью совершенно неизбежной, засвидетельствованной множеством фактов, происходивших во время следствия и суда над колдунами и ведьмами. Так, однажды в Нанте была схвачена ведьма, только что напустившая ворчу на одну из своих соседок. Чины судебного ведомства, народ бывалый и опытный, привел ведьму к порченой и приказывали ей наложить на нее руки, чтобы снять порчу. Она наотрез отказалась; когда же ее к этому принудили силой, она громко завопила о том, что она погибла. Тотчас после прикосновения ведьмы к порченой та выздоровела, а колдунья тут же растянулась на полу и умерла. Ее, однако, порядка ради, все-таки сожгли. Народная фантазия с большей охотой приписывала колдунам всевозможные подвиги совершенно беспричинной злобы, исходя очевидно, из той мысли, что дьявол, которому колдуны служат, является артистом в полном смысле этого слова, придерживающимся принципа — искусство для искусства. Так, у того же Бодена сообщается такой рассказ. Один колдун связав букет из цветов, околдовал его бросил где-то на дороге. По этой дороге проходил человек с собакой. Собака бежала впереди, перескочила через этот букет и тут же пала мертвой. После нее перешагнул через букет ее хозяин, и хотя главная сала порчи уже была снята с заколдованного букета собакой, все же и хозяин ее чувствительно пострадал: им овладел припадок страшного бешенства, от которого он едва не задохся. Опытные люди, исследовав это происшествие, живо догадались, что тут все дело в букете. Стали искать, кто его подбросил, и виновного нашли и изобличили. Притянутый к допросу, он откровенно изъяснил, что букет был околдован ин, в расчете на то, что его кто-нибудь поднимет.

А тот, кто его поднял бы, должен был умереть, как громом пораженный. Само собой разумеется, что этого букетного мастера немедленно сожгли. Колдунам обоего пола приписывалось семь злодейских деяний:

Такова классификация колдовства, твердо установленная старыми демоноло-гами. Опишем прежде всего арсенал колдунов, т. е. разные снасти и снадобья, которые ими употреблялись при отправлении профессии или изготовлялись на потребу клиентов. Первейшей статьей по этой части считалась мертвая рука. Вот как она добывалась и изготовлялась. Надо было сторожить, когда человека повесят, и тайно отрезать у повешенного кисть руки. Отрезанная кисть прежде всего плотно обертывалась в саван и крепко откручивалась, чтобы отжать из нее кровь. После того заготовлялась смесь из мелко истолченных порошков соли, селитры, перца и разных других зелий. Руку погружали в эту смесь и оставляли в ней на две недели. Потом ее вешали на солнечном припеке, чтобы она совсем высохла; в зимнее время сушили ее в печи, но только печь приходилось для этого топить папоротником и вербеной. Эта рука служила подсвечником для колдуновой свечи; сама же свеча отливалась из сала, вытопленного из тела удавленника, к которому привешивали воску и какой-то лапландской травы, которая во французских книгах называется Sesame. Но Sesame значит «кунжут»  (Бёвашиш огіешаїе); а это растение южно! и в Лапландии не растет.