По пути в отель она спросила: – «А вы здесь живете?»

– Да нет, я только сегодня утром приехал, я остановился в пансионе на площади короля Георга. А вы здесь постоянно живете?

– Да, у нас дом на Блэнфорд Роу. Знаете, где это?

– Нет.

– Это совсем недалеко от центра. Тихая, спокойная улица, обсаженная буками с обеих сторон.

– Должно быть очень красиво.

Они замолчали, и не прервали тишины, пока не пришли в старинный огромный герцогский дом, недавно перестроенный в гостиницу, сразу же ставшую наиболее популярным местом встреч всех жителей Колдминстера. Швейцары и носильщики в гостинице носили одежду цветов некогда властителя здешних мест – герцога Колдминстерского. В номерах дирекция предусмотрительно развешала портреты и гербы старинного дворянского рода, а над входом в бар красовался огромный щит, некогда принадлежавший, видимо, одному из отпрысков графа. Внутри было уютно и прохладно, в темноте уже виднелось несколько ранних посетителей, потягивавших коктейли.

Официант поставил перед ними бокалы, Кельвин поднял свой, как бы предлагая тост, понимая, что женщина продолжает оценивать, насколько свободно он будет себя чувствовать в незнакомой обстановке – черт его побрал выйти из дома в этом старье. Неожиданно она прервала молчание: «Мой муж офицер. Он сейчас на каких-то учениях.»

– Что вы говорите?

Кельвин еще некоторое время говорил какую-то малозначащую чушь, но вскоре женщина взглянула на часы и сказала:

– Извините, мне уже давно пора домой. У меня маленький сын, ему пора спать.

– Ох, простите, не буду вас задерживать.

– Да вы меня не задерживаете. С вами так приятно. Может, как-нибудь еще встретимся?

– Очень даже может быть.

Кельвин заплатил по счету, она взяла сумочку, собираясь выходить, но тут всеобщее внимание привлекла элегантная пара, вошедшая в бар – все посетители не могли оторвать от них глаз. Наконец женщина увидела свободный столик и направилась к нему. По пути она столкнулась с Кельвином, и, бросив на него быстрый взгляд, затараторила: «Простите пожалуйста…», – затем присмотрелась, близоруко щуря глаза, и воскликнула:

– Кельвин! Дорогой мой! Ты что здесь делаешь! – Кельвин поднялся. – Ты не к нам сюда приехал? А где Грейс?

– Она у моря, мы там дом сняли.

– А что же вы нам ничего не сказали? Да ну вас! Сегодня же звони нам, или просто приходи – поужинаем, тогда все и расскажешь! Ну, я полетела. Ждем звонка.

И она умчалась в сопровождении своего спутника. Кельвин устало опустился на стул, и сказал:

– Извините, вы видели, она мне рта не дала открыть, я просто не успел вас представить. Вечно она куда-то торопится.

– О, я ее знаю, – Кельвин удивленно взглянул на свою спутницу. – То есть, я знаю, как ее зовут – это же баронесса Рокбер, верно?

– Да именно она, с мужем. Они мои старинные друзья. Они живут здесь, недалеко, на Строуд Холл, у них дом – я другого такого нигде не видел.

– Да, я видела, это там, на холме. Выглядит очень солидно.

Он понял, что она в замешательстве, она явно поторопилась сделать о нем выводы по его одежде.

Кельвин поднялся: «Простите, вас, наверное, сын заждался.»

У книжного киоска в коридоре отеля он остановился и попросил: «Подождите секунду, мне надо сигарет купить».

Продавец не сразу нашел сдачу с фунта за газету и пачку сигарет.

Она взяла в руки книгу с прилавка и странно на нее посмотрела. «Ненавижу эту книжку», – сказала она.

Кельвин подавил усмешку и спросил: «Почему же?»

Она пожала плечами: «Словами трудно выразить, но не люблю – это точно. Не нравится мне, какого он мнения о женщинах ему кажется, что он все о нас знает.»

Он мягко ответил: «А может, так и есть?» – и заметил, что продавец тоже с интересом прислушивается к диалогу. Он протянул Кельвину его сигареты и газету, но не отошел от прилавка, а стоял рядом с ними, улыбаясь недогадливости женщины. Кельвин изо всех сил боролся со смехом.

– Вот, взгляните, – сказал он, – это новое издание получше оформлено, – он протянул женщине экземпляр книги.

Она раскрыла ее, и на минуту замерла, переводя лишь взгляд с фотографии автора на развороте на его же живое лицо перед собой, щеки ее при этом стали ярко-пунцовыми.

Наконец она выдавила: «Ради бога, извините, я не знала…»

– Ничего страшного, всегда приятно выслушать объективное мнение, – улыбаясь ответил Кельвин. Внезапно ему все надоело – весь этот балаган с мятыми брюками, глупые речи в баре, и в то же время ему почему-то стало жаль эту женщину, и, злясь на себя, он произнес, чтобы поскорее от нее отделаться: – «Давайте завтра пообедаем вместе, в час дня, тогда и извинитесь, если еще сочтете нужным. До свидания».

Вежливо помахав ей рукой, он вышел из отеля. Обернувшись на выходе, он увидел, что она по-прежнему стоит в неловкой позе, растерянно глядя на обложку книги, на которой выделялась белая надпись: «Одинокая луна». Кельвин Спринг.

Продавец улыбнулся и намекнул: «Это стоит двенадцать шиллингов и шесть пенсов, мадам».

Она вручила ему фунтовую банкноту и вышла с книгой подмышкой.

Кельвин взглянул на часы – уже половина первого. Сегодня он рано начал работать – где-то в половине девятого утра, и к полудню закончил первую главу – порядка четырех тысяч слов. Утро получилось плодотворным, подумал он, отодвигая пишущую машинку и вытирая полотенцем лоб – в комнате было душновато, поэтому он основательно вспотел. Ему захотелось ненадолго прилечь, закрыть глаза и отдохнуть, а потом перечитать написанное, как он это обычно делал – но времени не было, поэтому перед выходом он едва успел принять душ и переодеться. К тому же Грейс позвонила ему сразу после завтрака и сказала, что приедет в Колдминстер – а значит, о работе сегодня можно было больше и не мечтать. С раздражением он подумал, что могла бы Грейс дать ему и побольше времени, чтобы втянуться в работу, а не приезжать буквально на следующий день, хотя, подумав, он решил, что и сам хорош – нечего было назначать обед с малознакомой женщиной со смешной фамилией Кастаней-Смит. Он быстро принял душ, надел выходной костюм, сшитый у одного из лучших лондонских портных, и вышел на улицу.

Когда без трех минут час Кельвин вошел в отель Крэнборн, женщина уже была в холле – стройная и изящная, с оправленной в серебро опаловой брошью на черном платье, приятно гармонировавшей с блеском ее глаз.

Кельвин опустился в кресло и спросил: – «Что будете пить?»

– Наверное, шерри.

– А я, наверное, выпью сидра, только похолоднее, – он улыбнулся. – А вы очень голодны?

– Очень. Я сюда почти всю дорогу пешком шла.

– Боюсь, нам придется подождать как минимум до половины второго – Грейс приедет с нами пообедать, а поезд ее опаздывает.

Кельвин сразу же пожалел о том, что сказал, потому что тут же краска исчезла с лица женщины, оставив лишь холодную глиняную маску.

– Кто это – Грейс?

– Это моя жена. Она мне сегодня утром позвонила и сказала, что приедет на целый день, вот я и подумал, было бы неплохо вас познакомить.

– Как вы это мило придумали.

«Интересно», – подумал Кельвин, – «слова ее звучат как колокольчик на выходе из магазина», а вслух сказал: «Мы для детей сняли дом на побережье, в Розхэвене. Знаете где это?»

– Да, я там даже однажды была на пикнике. Там так здорово.

– Слишком здорово. Я там две недели на солнце провалялся, ну, и купался иногда. Три раза начинал новую книгу, и все впустую, так что я быстро понял – единственный способ сделать что-нибудь стоящее – закрыть все окна и двери, чтобы рядом никого, и к черту все солнце, все пляжи мира, и работать, работать! К тому же, дом там слишком мал, было бы дурно все время шикать на детей – папа работает! – только мы же для них дом-то сняли!

– И сколько же вы предполагаете работать над этой книгой?

– Месяца два. Надо просто не слезать с этого дела, высиживать каждый эпизод, как курица яйца высиживает – другого способа нет, я во всяком случае, другого не знаю.